Вельтаншаунг. Уровень первый (СИ) - "Нико-Ра" (читать книги полные txt) 📗
Второй был громаден и молчалив. Шрам молнией пересекал его лоб на манер скандинавской руны «Зиг», чем немец, видимо, гордился. На шее опасного врага тускло мерцал железный крест.
– Он смотрит! – вздохнул паренек.
Видимо, он не хотел, чтобы я разделил участь своих товарищей. Нет, не был этот угловатый подросток нацистом! Он переживал за меня, он до последнего надеялся, что я так и не пришел в себя.
Мне даже стало жаль его.
– Достань оружие, Клаус! – лениво процедил сквозь зубы гигант. – Сними с предохранителя, взведи курок. И если этот дернется – стреляй. Понял?
Мальчишка преданно мотнул головой. Он все еще надеялся, что сегодня ему никого убивать не придется.
Куда катится мир? Почему воюют дети и женщины? Эх…
Гигант приблизился, перехватил мой взгляд, упавший на наградной кинжал и оскалился:
– Даже не думай.
Расстегнув наручники на левой руке, противник ловким и быстрым движением замкнул замок уже за моей спиной, сцепляя запястья.
Потом пришла очередь ног.
Лязгнули замки, освободившие лодыжки.
Гигант Фридрих следил за мной исподлобья.
И тут в маленькое зарешеченное окно под самым потолком камеры что-то с шумом ударило. Скорее всего это была летучая мышь, но именно эффект неожиданности сыграл мне на руку.
Мальчишка вздрогнул, встрепенулся, словно боялся, что в окно немецкие коммунисты кинут гранату.
Фридрих тоже совершил ошибку, подняв глаза наверх.
Удар коленом в пах, подбородком в лицо, и потом, выбрасывая обе ноги разом – в корпус согнувшегося титана. Нацист изумленно хрюкнул. Он отлетел к противоположной стене, ударился виском о выступающий камень и завалился набок с открытыми стекленеющими глазами.
– Фридрих… – всхлипнул Клаус и попытался нажать на курок. Выстрелить у него не получилось.
– Фридрих, ну где там последний? – голос из-за двери нервно торопил своих приспешников.
Я рывком вскочил на ноги, и в мгновение ока оказался лицом к лицу с мальчишкой: «Бу!»
Клаус отшатнулся и тут же получил удар в пах.
На глаза парня навернулись слезы. «Му-у-ути!»[4] – плаксиво и тихо протянул Клаус, роняя и пистолет, и запасные ключи от моих наручников, сжимая обеими руками свое ушибленное «хозяйство».
Локация: вход в подземелья
Клаус смотрел на меня глазами, полными ужаса. Он лежал в углу связанный, с кляпом во рту.
«Извини, – сказал я мальчишке, – ничего личного. Без видимых побоев тебя, брат Гораций, свои же и расстреляют. Понял?»
Парень мотнул головой. Я занес кулак и резко ударил. Под глазом немца начал наливаться фингал. «Ты теперь у нас совсем красавец! – я мрачно усмехнулся. – Передавай привет маме».
– Фридрих, что вас там так задержало? – раздалось из коридора. – Нужду вы там справляете что ли: бо-о-ольшую такую?
Чтобы не выдать себя, нужно было что-то ответить. Коротко и лаконично, дабы не «спалиться» с акцентом или с тембром голоса.
Мне не пришло в голову ничего, кроме: «Яволь![5]»
За дверью раздалось карканье старческого смеха.
Нужно было спешить. Доктор не должен поднять тревогу, иначе мне – конец! Зажарят, как и моих товарищей, даже имени не спросят.
Я удачно просочился сквозь дверь. Петли не скрипнули.
Эта была настоящая узница. Четыре камеры и связывающий их коридор. Под потолком светила чахоточная одинокая лампочка.
Впереди скрипнули половицы. Там меня уже заждался чокнутый доктор. Что ж, значит: нам туда дорога.
Я сжал трофейный «Вальтер» до боли в костяшках: ну, милый, не подведи!
Две комнаты – справа, две – слева. Шум шагов – в крайней левой. Кто бы сомневался! Слева у нас всегда черти. А эсесовцы все продались Мефистофелю – в этом у меня нет никаких сомнений.
Я толкнул нужную дверь. Раздался предательский скрип.
– Фридрих, это вы? – раздалось старческое ворчание. – Ну ладно, Клаус – его только за смертью да за подарками на Рождество посылать. Но ты, Фри…
Высокий сутулый немец с черной львиной гривой волос повернулся ко мне, и осекся на полуслове. Его нос с горбинкой посередине, похожий на клюв, дернулся вверх.
– Полундра. – тихо, но вполне отчетливо сказал фашист.
– Матросы палубу грызут… – поддержал я фрица. – Руки в гору, осьминога тебе в глотку!
– Этот недочеловек не просто разговаривает, но и еще и шутит! – изумился нацист. – Феноменально!
И тут немец резво метнулся к стене. Я не ожидал от него такой прыти и пальнул.
Нацист нырнул в открывшийся зев потайной двери, и люк за ним мгновенно закрылся. Черт!!!
Я в отчаянии выстрелил в стену, где только что стоял профессор, но пуля оставила лишь вмятину в стене. Дверей там больше не было. Так не может быть! Нет такой технологии!
Или уже есть?
Что теперь делать? Сейчас взвоют сирены и отовсюду, как тараканы, хлынут немцы!
Я огляделся.
Лаборатория, в которой пытали наших десантников, более походила на скотобойню, на отдел по разделке туш.
На столе лежал мертвый Вацлав – посиневший и голый. Провода, покачивающиеся над ним, искрили и сыпали синими разрядами. Причина его смерти была ясна.
Но зачем так жестоко?
На столе, возле умывальника, лежал блокнот в кожаном переплете. Не задумываясь, я сунул его в карман и двинулся к единственной двери, выводящей из темницы. В скважине торчал массивный бронзовый ключ.
На этой двери был рисунок – двенадцати лучевой солярисный знак. Меня кольнуло смутное предчувствие, что это вовсе не путь на свободу, а тайная тропа через подземелья вглубь замка. Что ж, видно, это – судьба. Нам нужно было проникнуть внутрь. И вот теперь, когда мои товарищи заплатили за эту авантюру своими жизнями, у меня не оставалось иного пути.
Я рванул дверь на себя, прыгнул внутрь, кувыркнулся, распластался на полу.
– Вер?![6] – раздался гневный окрик дневального, стоящего под нацистским знаменем.
– Нет, не верю! – насмешливо прошептал я себе под нос и выстрелил немцу, срывающему с плеча автомат, прямо в лоб.
Охранника откинуло к стене.
– Кто? – кричали уже и за следующей дверью. – Стой, пароль!
«На горшке сидел король, – вздохнул я про себя, – тот самый, который Генрих Птицелов[7]».
Сейф-дверь с лязгом отошла. В проеме показался фашист. Глаза его бегали по сторонам, руки тряслись: он явно боялся смерти. Нет, это были не эсэсовцы.
Но воины Абвера не охраняют мистически значимые объекты! Что-то здесь не так!
Я выстрелил, но немец успел отскочить обратно за дверь. «На помощь! – завопил фашист. – Нападение!»
«Как бы тебя заткнуть?» – я чихнул.
На поясе убитого уже мной охранника красовалась связка гранат. А это очень кстати!
Я метнулся к мертвецу, отстегнул гранату, сорвал с нее чеку и швырнул ее в приоткрытую щель сейф-двери.
Как назло, в этот же миг высунулся фриц и получил гранатой по «тыкве».
«Майн гот![8] – изумился немец. – Так воевать не честно!»
«Ты не гот, ты гад!» – подумал я и занес руку со второй гранатой.
Но фашист оказался подлым. С криком: «Фюрер велел делиться!» – охранник вернул мне «подарок».
Я успел лишь упасть на пол, как раздался взрыв.
– Ага! – торжествующе закричал немец, снова высунувший свой веснушчатый нос из-за приоткрытой двери. – Не делай другому того, чего не хочешь получить сам!
Фашист возвышался надо мной с видом триумфатора. Господи, как же гордыня оглупляет!
Я схватил врага за дуло автомата, рывком поднялся на ноги, залепил немцу в ухо хук правой. Самодовольную улыбку стерло с вражеского лица:
– Что ж ты, не упокоишься никак?! – закричал солдат. – Сдохни, гнида! Сдохни!!!
Он принялся лупить меня кулаками: тяжелыми, мозолистыми, явно крестьянскими.
Первым же ударом он разбил мне нос и губу. Вторым рассек бровь. Я почувствовал привкус крови. Ох, и разозлился я! Этот мужлан, явно, даже не член их гребанной партии, что ж он такой идейный?
Первая волна ярости схлынула с нас обоих. Немец вдруг осознал, что сглупил, он потянулся к наградному ножу, болтающемуся на поясе.
