Шиза (СИ) - Алексич Егор (читаем книги онлайн бесплатно txt, fb2) 📗
— Ась, у нас нет выбора. У всех нас. Мы должны остановить эту войну. Нам не нужна победа, нам не нужно поражение. Нам нужно просто остановить всё это. Ты же знаешь, наша страна выдыхается. Наши дети чуть ли не с детсада учатся убивать. Это разве детство? Так должны расти мальчишки и девчонки? А взрослые все уже по кругу прошли службу. Некоторые по два-три раза. И если бы не моя должность, я бы снова был отправлен туда. — я подошел и просто взял ее за руку. — Мы живем войной, но готовы от нее отказаться. Все. Ты, я, наши друзья, знакомые. Никто не хочет войны, но мы не можем остановить ее, пока враг снова и снова кидает в эту топку своих солдат. Откуда у них столько спецов? С одной стороны, хорошо, что они именно специалистов в определенных местах применяют, а не идут массой по всей линии. С другой, посмотри во что превращается наша страна? Мы ведем тоннельные войны, скрываемся в бункерах, у нас один солдат должен успеть ликвидировать десять противников. Да даже на своей территории у нас почти не остается городов на поверхности. Леса сожжены. Продукты из синтетики. Война, конечно, двигатель прогресса, мы, признаться, развиваемся огромными темпами. Но я не хочу этого. Я хочу, что бы мы с тобой когда-то снова посидели на той нашей лавке. Да мы детей без разрешения завести не можем!
— Что ты задумал? — спросила она. А в глазах была обреченность.
— Я должен войти в контакт с противником на его территории и на его условиях. Попасть в самую гущу, в самое сердце их армии. Я должен попасть в плен.
— А как ты вернёшься?
— Я предложу обмен. Себя на их граждан в нашем плену. Если кто-то будет там из наших, попробую тоже вытащить.
— Но это же утопия! Орматия никогда не шла на обмен пленными! — Аська вытаращила глаза.
В этом она была права, все звучало крайне безумно.
— А я не с Орматией буду договариваться. А с отдельными её гражданами в погонах. Что бы они вытащили меня в обмен на своих друзей, знакомых, родственников. Так еще никто не делал, никто не договаривался о частном обмене. Потому что у нас контакта не было. А единственный способ заиметь такой контакт — это попасть к ним в лапы.
Она закусила губу, из глаз снова потекли слезы. Из всех её достоинств у нее было одно особенно ценное качество — она понимала меня. Не только мои слова, но и мое настроение, мотивацию и стремление достигнуть цели, мне кажется, что она видела меня изнутри. Между прочим, она тоже когда-то приложила к этому руку, став для меня мотиватором достижений. И знала, что я не отступлюсь.
2. Плен
Это только на словах всё быстро и просто. Я хочу попасть в плен — хлоп, бах, фьють и ваше желание осуществлено. На самом деле все было с точностью до наоборот.
Сначала меня взяла в клещи контрразведка. А не двойной ли вы агент, хранитель Луценко? Потом глубинная разведка. А много ли вы знаете и умеете, врач Луценко? Затем я достался на растерзание штабистам. А как вы представляете операцию по запланированному провалу операции, капитан Луценко?
После всех бюрократических и политических мытарств, я оказался на передовой в составе группы «невозвращенцев». Из всех участников операции только я один знал конечную цель. Мы не умели ставить речевые блоки своим бойцам, поэтому только я был слабым звеном всей операции ввиду своей осведомленности. Что там будет со мной, как из меня будут выбивать информацию — я не знал. Никто не знал. Действовали в слепую. Единственным утешением был психолог, который работал со мной с самого начала подготовки и уверял, что с помощью гипноза значительно увеличил порог сопротивляемости «ментальному давлению». А кто бы еще увеличил сопротивляемость физическому, которое обычно гораздо действеннее и чаще используется при допросах.
И вот нас кинули куда-то на острие атаки, потом резко отвели поддержку, и наша группа оказалась в кольце. Помню взрывы, автоматную стрельбу прямо над ухом, белую дымовую шашку, которая по международным конвенциям была аналогом белого флага, захват нашей позиции противником, и противный вкус песка, когда меня тыкали лицом в землю. Удар по затылку, мир рассыпался на мириады звезд, и я потерял сознание.
Очнувшись, я ощутил жесткий, холодный пол, связанные затекшие руки, смотанные чем-то ноги. Вокруг было темно, но как только глаза привыкли, я постарался осмотреться. В комнате, или наверное правильнее будет сказать в камере, я был один. Впоследствии мне так и не удалось узнать, что стало с моими товарищами, поэтому я предпочитал думать, что они остались живы. Про обменный фонд военнопленных мечтать и не стоило, потому что орматцы не обращались за своими пленными. Да и в плен они старались не попадать: вместо белой шашки окруженные группы орматцев подрывали гранату или мину под собой. Это, я так понимал, был для них какой-то долг чести. Наши военнопленные тоже не возвращались с той стороны, даже те, кто пользовался белыми шашками. Что, кстати, являлось тонким местом в нашем плане внедрения. Но по крайней мере, наших бойцов враг забирал с поля боя, а не казнили на месте. Не найдя, чем себя занять, я снова закрыл глаза и как-то незаметно для себя провалился в беспамятство. В следующий раз я очнулся от ощутимого пинка по ребрам.
Вспоминать подробности нескольких первых дней после попадания в плен не получается. Потому что я потерял счет времени между побоями, не понимал, где день, а где ночь. Мне давали только воду. Но, честно говоря, когда меня начали бить, я испытал облегчение, и у меня появилась надежда. Если бьют — значит казнить, пожалуй, не спешат. А там и посмотрим.
Сначала я молчал, как учили меня наши спецы. А потом сам предложил сотрудничество. Причем не умоляющим голосом, не в обмен на прекращение побоев, а четко заявил, что я не поддерживаю режим своей страны, в армию попал принудительно, готов раскаяться. Эффект был ожидаемый: состав посетителей моей камеры поменялся, побои прекратились. Начались допросы, которые по степени изматывания и насилия над разумом можно было сравнить с побоями. Меня выдергивали из сна, и сразу кто-то в форме без знаков различия и в балаклаве задавал мне кучу вопросов. Я рассказывал правду о своей жизни, потому что на заученной легенде мог бы и проколоться. Что бы не поймали на лжи, нужно говорить что-то очень близкое к правде. А когда меня подключали к оборудованию, в котором я без труда узнал полиграф, то я специально в самом начале, когда задавали калибровочные вопросы, имитировал волнение, прикусывал губу и напрягал мышцы ног, а уже чрез несколько вопросов старался расслабиться. И картина моих физиологических параметров была, скорее всего, к близка обычной во время допроса невиновного.
И ещё я почувствовал хоть какую-то пользу от своего так называемого внедрения прямо тут, в первичной камере, во время этих допросов. Как только я заикнулся о наличии у нас картотеки ДНК и о том, что я являюсь её хранителем, настроение в комнате сразу переменилось. Раскрытие этой информации, да и вообще всего, что я говорю, было согласовано с нашей контрразведкой. Никаких гостайн я не знал, уровня допуска ни к чему военному не имел, а то, что доступ к хранителю картотеки ДНК в Азарии был ограничен для окружающих, так это делалось из соображений криминалистической безопасности. Но вот когда я заикнулся об этом противнику, то в воздухе прямо почувствовалось напряжение, и словно запахло озоном после грозы. Ну это конечно был не тот результат, так сказать, разведывательной деятельности, на который я рассчитывал, но всё же хоть какое-то её продвижение.
Акценты допросов изменились, и допрашивающий меня человек в балаклаве начал аккуратно, но явно, прощупывать тему про картотеку ДНК, я прямо почувствовал это. Мне не оставалось ничего делать, как поддерживать его интерес, так как мое заявление о сотрудничестве с противником надо было оправдывать. На мои встречные вопросы я получал мощный отпор и осечку, но хотя бы больше не били. Тогда я сменил тактику и вместо встречных начал задавать уточняющие, постепенно приучая противника к возможности диалога. Получилось далеко не сразу, но я был настойчив. Еще я несколько раз имитировал нечто вроде обиды на своих мучителей, на их нежелание мне верить, на их дотошность. Я замолкал, делал вид, что ушел в себя, на следующих допросах отвечал нехотя, скрывал детали за общими фразами или короткими «да» и «нет». Тут главное было не переиграть, не перегнуть палку, оставляя у допрашивающего чувство заинтересованности.
