Вечный Грюнвальд (ЛП) - Твардох Щепан (читать хорошую книгу .txt) 📗
Первая атака не обязана убить, хотя, когда я покинул Норемберк, много боев я завершил еще до того, как мой враг замечал, что сражение уже идет. Zufechten, то есть все то, что имеется перед собственно столкновением, когда идет обмен ударами, длилось, как правило, пару секунд, столько времени мне было необходимо, чтобы добыть меч из ножен и завершить бой мощным oberhaw, нацеленным в левую ключицу. Если удар выходил хорошо, результатом становилось отсечение головы вместе с правым плечом, отделением их от остальной части мужчины, занятого тем, что строил грозные мины, поправлял завязки на штанинах, сплевывал в ладонь и хватал меч поудобнее и никак не видал, что уже все, что мы уже деремся. Он, привыкший к пьяным разборкам с различными бандитами и забияками, считал, что еще есть время на напыщенную болтовню, на надувание щек, на возможность показать свою силу и умение, как делают это самцы оленей, чтобы своей страшной позой отогнать соперника; соловом, на то, чтобы избежать драки, предварительно испугав противника — только он ошибался, бой уже шел, когда мы еще просто разговаривали, а я уже делал шаг назад, уже отмерял дистанцию. И так я его убил есмь, с первого удара, поскольку подонок не знал, что это уже все. Но я-то решился, а с тех пор, как решил, что мы будем драться — уже сражался, хотя меч, пока что слепой, лежал в ножнах.
Но иногда первая атака не убивает, но и тогда дает преимущество: враг действует noch, он должен защищаться, я же обладаю инициативой, у меня vor, и я буду атаковать так долго, не отпуская vor ни на мгновение, пока в конце концов не убью.
Ab is mögelich were und treibe umbermer eyns noch dem andern rischlich und künlich, ab eybs vele, das ander treffe und forgank habe, und das io iener, mit nich te czu slage korne — так написал я позднее в своей комнатке в Гливицах, записывая уроки Лихтенауэра, что передал мне мой meister. А означает это, что всегда один удар за другим обязан следовать быстро и отважно, сразу же, и если один удар пройдет мимо цели, то следующий попадет, куда следует, а у врага не будет времени атаковать самому, он будет занят обороной так долго, пока я не попаду. И не убью.
В тех редких случаях, когда я желаю сохранить жизнь вставшей против меня шляпы — я разоружаю, валю на землю, оглушаю навершием или же в стычке так порежу ему пальцы каким-нибудь ужасным schnitt, что перерублю сухожилия, и меч сам выпадет из искалеченной ладони.
И как раз этому служат "stark" и "schwach". Когда наши мечи скрещиваются, я сразу же чувствую: то ли враг уступает, то ли продолжает теснить своим клинком. А принцип тут железный: силе я противопоставляю слабость, слабости — силу. Если его меч уступает — я дожимаю и сбиваю его защиту, после чего убиваю. Если он давит — я уступаю и обхожу защиту. И убиваю.
А indes является важнейшим. Vor и noch достаточны, чтобы победить тупого мужика, недостойного касаться меча, и, тем не менее, размахивает ним со всей силой, приобретенной в ходе молотьбы ржи. Indes же служит для того, чтобы победить кого-то, в фехтовании искусного.
Indes — это не техника, indes — это такое особенное чувство сражения на мечах, которое имеется только лишь у некоторых, только у тех, которые могут стать великими мастерами фехтования. Indes — это особый хронометр, сопрягающий глаз, мозг и мышцы, который позволяет выполнить ansetzen (здесь: поправка — нем) точно в тот момент, когда враг уже считает, что его чудовищный удар разрубит меня надвое. Его меч уже летит, уже направляется ко мне, а я ведь даже не заслоняюсь, хороший фехтовальщик вообще никогда не заслоняется, ведь если кто заслонится от одного удара, тут же должен заслониться перед вторым, третьим и четвертым, и какой-то из них, в конце концов, найдет цель — только я даже не схожу с линии удара, не отступаю назад, я вхожу в этот удар, используя длящийся всего лишь мгновение ока момент беззащитности атакующего, и вонзаю острие своего клинка ему в грудь, так что тот выходит с другой стороны, его же oberhau вянет, не достигнув цели, впрочем, меня там уже и нет, я нахожусь ближе, вырываю меч, поскольку именно этому меня научили, немедленно вырывай клинок, оцени ситуацию и заканчивай дело, если требуется, так что я оцениваю: ага, он стоит, еще живой, поэтому я валю его на землю и приканчиваю.
И столь же просто убил я имперского мейстера Дёбрингера, когда пришло тому время, после чего направился есмь в сторону Кракова, и было мне лет тогда двадцать, и владел я искусством владения мечом.
А перед тем исполнилось мне пятнадцать лет, и вытянулся я выше своего мейстера и хозяина, на челюсти и под носом высеялась тень бороды, с женщиной уже я телесно общался, а мейстер Дёбрингер все еще не позволял тренироваться с мечом. У самого же не было храбрости нарушить этот запрет, хотя было к этому много возможностей, опять же, теперь я умел снять меч со стены так, что Дёбрингер ничего бы и не заметил: вот только тысячи ударов палкой вбили в меня безусловное подчинение.
Узнал я и тренировавшихся у Дёбрингера: в большинстве своем то были горожане побогаче, мастера и подмастерья. Довольно часто съезжались в Норемберк рыцари, тогда священник закрывал школу для людей простого происхождения и проводил рыцарские тренировки, harnischfechten, то есть бой мечом в доспехах, борьба в доспехах и бой в доспехах с палашами. Мечом в доспехах действуют совершенно по-другому, тогда меч служит в качестве короткого копья, который держат в halbschwert, то есть, в "полумече", когда левая рука отпускает навершие и хватает клинок, острие. Иногда меч используется как дубина или молот, когда противника валят наотмашь, ельцом в шлем.
А иногда мейстер Дёбрингер закрывал школу полностью и на длительное время — это тогда, когда к нему приезжали наиважнейшие ученики, те, которые не только учились искусству владения мечом, но которые должны были в этом искусстве мастерами стать, то были учителя, уже имеющие собственные школы в других городах.
А приезжали: молодой Пётер из Гыданська, который говорил по-польски и испытывал ко мне некую симпатию, что меня радовало, потому что во всех остальных случаях разговаривал я исключительно по-немецки. Приезжали два еврея: Андрес Лигнитцер, то есть из Лигницы, который тоже пару слов по-польски умел сказать и владел практически полными рыцарскими доспехами, потому что учил, в основном, как бороться в доспехах; и огромный, как медведь, Отт, выкрест и борец. Приезжал Ондра из Гливиц, с Силезии, однорукий чех, который длинным мечом не сражался по причине отсутствия левой руки, зато был известным мейстером в фехтовании на кинжалах, а кроме того знал на память всю пересказанную мейстером Лихтенауэром науку, все двести пятьдесят строк, разделенных на пять частей: "Die vorede", то есть предисловие, "Die gemain lere", то есть общее учение, затем "Blossfechten", то есть, как сражаться длинным мечом без доспехов, и "Roftfechten", то есть, как сражаться верхом, мечом и копьем, и, наконец, "Lampfechte", то есть как сражаться в битве, пешком в доспехах, длинным мечом, копьем и кинжалом.
Приезжали мастера из северной Италии, Фьоре Фурлано деи Либери из Удино разговаривал с мастером Дёбрингером как равный с равным.
После того, как Фьоре выехал, а то было пасхальным воскресеньем тысяча триста восемьдесят шестого года, пришел послепасхальный понедельник, а потом был вторник, и утром, когда я уже выполнил свои обязанности, то есть убрал фехтовальный зал и зажег печи, так как той весной долго было холодно, мейстер Дёрингер пришел в зал с мечом в руке, встал передо мной, взял меч за лезвие и подал мне.
И так вот первый свой меч держал есмь.
И то был мой меч: тот самый, который выпустил из рук, умирая в первый раз, и тот самый, что был со мною до конца жизни моей. Мой меч.
С клинком длиной в три стопы, в один желоб и два дола тянутым, с крестовиной и рукоятью, каждая длиной в стопу, с оголовьем в форме шляпки гриба и украшенным крестом.
