Время грозы (СИ) - Райн Юрий (библиотека электронных книг TXT, FB2) 📗
10. Среда, 22 октября 1986
— А вот интересно, Максим, — сказал Федор, — ты не боишься, что тебя этой молнией просто убьет? Без всякого, — он взглянул на шедшего рядом Николая, — свертывания пространства?
— Все может быть, — мрачно ответил Максим.
Федор хохотнул:
— Все в руце Божией?
— Я в бога не верю, — сказал Максим. — Но примерно так.
Они шли втроем той самой, засыпанной мелким гравием дорогой, по которой Максим три с лишним года назад выходил из Природного Парка, казавшегося ему лесом. Внезапно взбесившимся, но лесом.
Собственно, он до сих пор считал, что это — лес. Как-то не очень удавалось думать о нем, как об Императорском Природном Парке «Верхняя Мещора». Тем более в такую непогоду — как всегда, при разгуле стихии игрушечность, бросавшаяся Максиму в глаза, почти исчезала.
Они шли по лесу, одетые соответственно обстоятельствам: Николай и Федор — в непромокаемых плащах с капюшонами, удобных походных костюмах, невесомых, но тоже непромокаемых высоких ботинках. А Максим — в своем, в ритуальном. Ну, сверху тоже плащ, конечно, но это только до поляны.
Максим тащил с собой накрытую водонепроницаемой пленкой корзину, похожую на ту, что исчезла, в корзине лежали фляжка «Плиски», бутерброды, завернутые в газету — за неимением «Московского комсомольца» приходилось пользоваться «Новой жизнью», идиотским листком, издаваемым какой-то слабосильной молодежной организацией левого толка, — складной нож, складной же стакан, термос с растворимым кофе. Максим истово придерживался принципа максимально точного воспроизведения обстоятельств, хотя в глубине души уже не слишком в этот принцип верил. К тому же точность была не очень высокой: например, качество этого кофе никак не соответствовало качеству тех, если честно, помоев…
Но тем не менее… Потому что рисковать не хотелось.
Николай прихватил с собой несколько замысловатых приборов. Перед выходом он принялся было объяснять, что именно собирается измерять, но Максим слишком нервничал, чтобы вникать, а Федор сказал: «Уймись, Николаша, нам твои высокие материи, что свинье апельсины. Ты, главное, измеряй как следует». Николай сердито ответил, что поговорка эта — глупая, ибо свиньи жрут все, включая апельсины, однако унялся.
Федор же шел почти налегке, неся с собой лишь бинокль с функцией, как он объяснил, ночного зрения, да медпакет.
— В руце-то в руце, — сказал он, — а вот нам, ежели тебя вдруг… того, нам-то объяснения давать придется. Обвинят нас с Николашей в пособничестве самоубийству. Тот же Афанасий и обвинит. Не говоря о его начальстве.
— Отстань, Федя, — коротко ответил Максим.
Накануне вечером он созвонился с Румянцевым, в полдень они, все трое, встретились в лобби-баре гостиницы «Черный Кабан» — на этом месте встречи настоял Максим, — выпили по маленькой, перешли на ты, пожали друг другу руки, сели в арендованный Максимом внедорожник «Медведь» производства корпорации АМО и доехали до входа в Природный Парк. Дальше следовало идти пешком. И они шли.
— Здесь, — сказал Максим, сворачивая на тропинку.
— А то я не знаю, — проворчал Федор.
— Навыки разведчика неистребимы, — прокомментировал Николай.
Через четверть часа вышли на полянку, покрытую палой листвой.
— Если, — сказал Николай, — тебе удастся, то я, как почетный гражданин города Верхняя Мещора, предложу Управлению Парка назвать это место Поляной Горетовского и водрузить на дуб мемориальную доску.
— Здесь ушел в мир иной… — подхватил Федор. — А ты, Николаша, разве почетный гражданин?
— Пока нет, — ответил Николай. — Но буду. Ты что, сомневаешься?
— Заткнитесь, — скомандовал Максим. — И отойдите вон к тому краю. Не мешайте.
Он сосредоточился, стараясь прочувствовать силу дождя, и мощь порывов ветра, и наэлектризованность воздуха. Подойдя к дубу, Максим скинул плащ, поставил рядом корзину, снял с нее пленку, присел на корточки, извлек из корзины фляжку, сверток, термос, стакан.
Николай уже что-то мерил. Федор взял наизготовку бинокль.
Начала сгущаться тьма. Максим свинтил с фляжки колпачок, поднес ее к губам, сделал два мощных глотка (Федор поморщился), надкусил бутерброд. Вскочил на ноги. Уронил бутерброд. Быстро завинтил крышечку, сунул фляжку в задний карман, крикнул: «Фу!» и стремительно забрался на дерево.
Да, подумал Николай, ловко. Наупражнялся… Впрочем, подумал мельком, ибо измерения поглотили его.
Да, подумал Федор, неплохо. Еще немного потренировать — и годен в морскую пехоту.
Ветер и дождь резко усилились.
Максим немного посидел на ветке, потом покрутил головой, понюхал воздух, полез, хитро извернувшись, в задний карман.
Федор прильнул к биноклю. Николай поставил приборы в режим автоматической записи.
Небо раскололось со страшным грохотом.
На неизмеримо короткое мгновение Максима стало не видно — словно рябь прошла.
Затем он снова возник, уже падающим. Федор сделал три гигантских прыжка и бросился рыбкой, будто легендарный вратарь Яшин. И успел смягчить падение потерявшего сознание Максима.
…Они — Максим, Николай, Федор и Наталья — сидели в гостиной дома двадцать восемь, что по Южной Набережной, потягивая пятидесятилетний «Коктебель». Наталья держала Максима за руку и пыталась унять собственную дрожь.
— Поразительно, — нарушил молчание профессор. — Федюня, ты видел?
— Ха, — отозвался бармен.
— Тебе почти удалось, Максим, — сказал Румянцев. — Почти. Но я уверен: поляна, дуб, гадость, которую ты глотаешь, «фу» твое дурацкое, весь этот антураж ни при чем. Помнишь предложение номер два? Приглашаю тебя — с Натальей Васильевной, разумеется, если ей будет угодно, — в мою лабораторию. Не сразу, но когда я подготовлюсь. Нет, ей-богу, поразительно…
— Принимаю, — хрипло ответил Максим.
— Угодно, — тихо откликнулась Наталья.
Часть 2. База. 1989.
11. Вторник, 23 мая 1989
Вид из окна казался бы Максиму фантастически красивым, если бы не изнурительная тошнота. Тошнило не сильно, но почти постоянно. Специфическая особенность организма — плохо переносит ослабленное тяготение, не говоря о невесомости. И никакие препараты не помогают.
Конечно, определилось это еще внизу, при обследованиях и тренировках. Разумеется, людей с такой индивидуальной реакцией с Земли в принципе не выпускали. Безусловно, другое, поистине уникальное свойство его организма, которое и требовало перенести эксперименты на Луну с ее низким тяготением и отсутствием магнитного поля, произвело на высокоученый Особый консилиум впечатление, но — недостаточное. Доктора уперлись: категорически противопоказано, даже опасно. Румянцеву пришлось прибегнуть к помощи премьер-министра графа Чернышева, и консилиум, поскрипев да покряхтев, все-таки вынес вердикт: «Разрешить». С перевесом в один голос.
Все осложнялось тем, что знать об истинных целях работы, равно как и о подлинной истории Максима, не полагалось никому, кроме него самого, Наташи, Румянцева, Устинова и премьера. Ну и, само собой, Его Императорского Величества Владимира I Кирилловича.
Впрочем, заботиться об этих сложностях приходилось не Максиму. Его дело было — мучиться, и он не отлынивал. Мучился на тренировках, мучился при перелете с космодрома Байконыр на базу «Князь Гагарин», мучился на самой базе.
Днем немного выручало утяжеление — специальные подошвы, жилет, пояс, наколенники, налокотники увеличивали массу Максима втрое. Еще бы столько же — и совсем бы хорошо, почти нормальный вес… Ладно, и на том спасибо, чувствовал себя все-таки получше. Тошнило, конечно, но не так сильно.
Спать во всей этой амуниции оказалось, однако, почти невозможно. Максим выбрал меньшее из зол. Спал плохо, мало, просыпался, чувствуя себя измотанным, но все-таки хоть как-то спал. А с раннего утра увешивал себя железяками и немного оживал.
