Драконовы кончары (Smocze koncerze) (KG) - Савицкий Анджей (читаемые книги читать TXT) 📗
Мехмед IV нетерпеливым жестом прервал цветистые словеса очередного турецкого сановника. Затем он поднялся с трона и приблизился к Собескому. Видя это, король тоже поднялся со своего сидения.
- Извини, брат, что я прерываю эту торжественную речь, - произнес он, а пан Михал тут же начал переводить его слова на ухо Собескому. – Только не могу я больше глядеть на то, что эти звери сделали с моей столицей. Кровь у меня внутри вскипает, когда я вижу столь огромную безбожную дрянь, выросшую на теле моего города и черпающие соки из османской земли. Я незамедлительно объявляю штурм. Окажи мне, прошу тебя, честь и обними командование левым флангом. Я даю тебе полную свободу, веря в твой необычный полководческий талант. По гроб жизни буду благодарен тебе, если ты поддержишь нас в сражении с нечеловеческим зло. Ну а теперь – извини, я собираюсь вновь обрести свой город или же погибнуть, мстя за его разрушение.
Султан поклонился Собескому, что вызвало ропот недовольства среди османских сановников, и, не ожидая ответа короля, отошел к стоящим тут же рядом спахи, которые держали султанского коня. Собеский подкрутил ус, незначительно усмехнулся, а потом подмигнул пану Михалу.
- Ну вот все и устроено. Я получил то, что хотел, - сказал он. – Такого рода извинения меня полностью устраивают. Ну а теперь давайте задавим эту дрянь и возвратимся домой. К Сочельнику я желаю быть в Вилянуве. Трогай!
ª ª ª
Тадеуш Янецкий поерзал в седле и похлопал своего коня по шее. Молодой каштелянич, все так же исполняющий функции разъездного у ротмистра Михала Пиотровского, в соответствии с приказом ожидал возвращения своего рыцаря, присматривая за лошадьми. Ему трудно было выдержать в бездеятельности, тем более, что ожидание сражения длилось с рассвета, а уже ведь минул полдень. Очередные хоругви перемещались все ближе к городу, занимая удобные позиции для наступления. Пехота отправилась вперед, чтобы распознать и удалить возможные помехи, блокирующие дорогу всадникам. Вдали уже щелкали первые мушкетные выстрелы, поднялись дымы после того, как турецкие пушкари отдали первые залпы. Что-то там происходило, первые смельчаки сражались с одержимыми. Грохотали литавры, пели трубы, были слышны песни и боевые кличи, рвущиеся из тысяч ртов. А Тадеуш должен был торчать возле обозов, где располагалась панцирная хоругвь под командованием Михала Пиотровского. Сам ротмистр все еще сопровождал короля, так что никто не знал, когда он поведет свой отряд на поле боя.
Из-за повозок вышли два ровесника каштелянича, парни, которые сопровождали памятное посольство: Стефан Ставиньский и Енджей Супелек. Оба пытались записаться в гусарскую хоругвь, но оказались слишком молодыми и малосильными. Даже в панцирную кавалерию их не хотели принять, но они воспользовались влиянием собственных отцов, как и Тадеуш, чтобы попасть в рыцарское сопровождение, причем, в одной и той же хоругви. Их начальником был поручик Мерославский, уже в возрасте, чрезвычайно опытный рыцарь, который относился к пацанам очень сурово, ничего им не спуская без скидок на возраст.
- Вся армия уже спустилось в предместья, а мы стоим тут с обозами, - заметил прыщавый Стефан. – Пришли поглядеть, может отсюда видно получше, но, похоже, вид тот же самый, что и с наших позиций на опушке.
- Ну, чуточку лучше. Достаточно напрячь глаза, и даже можно увидеть какого цвета знамена, - сказал на это Енджей. – Во всяком случае, некоторые.
- Ну, про это я и сам догадался, - согласился с ним Тадеуш. – Вон там видны бунчуки акинджи, легкой турецкой кавалерии, а вон там скачут татары. По своему обычаю, они галопом подскакивают к врагу, засыпают их стрелами и тут же отскакивают в стороны. Одержимые защищаются на шанцах, поражают их молниями из бандолетов, но как-то без особой охоты. Из тех и вон тех застроек видны только отдельные вспышки.
- Да что ты мне про ордынцев, пес их еби, поганцев! – фыркнул Стефан. – Где королевские и литовские войска? Вижу гусар, их сложно не заметить. Даже в тени черного дерева блестят их доспехи. Но что случилось с пехотой?
- А она уже ворвалась между домами слева. Вон там, где пожар. Там же я вижу вспышки молний, - указал Тадеуш на место стычки. – А вы на залив гляньте. Видите, сколько парусов? Это османский флот приближается к порту. Сначала они станут палить из пушек, а потом причалят к берегу. Наверняка на каждом корабле полно военных.
- Чего это ты, Тадек, так басурманами все время восхищаешься? – стоял на своем Енджей. – Ты лучше гляди, где наши! Хоругви все еще стоят и ожидают приказа атаковать, а спахи в центре уже двинулись. Где же король? И почему это литовские хоругви до сих пор стоят в деревне и не спускаются в предместья?
- Гетман Пац снова желает устроить королю выходку, как под Хотином. Тогда он отвел свои отряды, объясняя это необходимостью вернуться по домам до наступления зимы, - буркнул Тадеуш. – Вот это свинство получилось, нечего сказать. Наших оставил в нужде, а сам уехал. И что будет, если он снова такое же устроит? Наверняка, ждет, гад, как все повернет, и, в случае чего, он попросту развернется…
- Тогда еще Собеский еще не был королем, а всего лишь гетманом, равным Пацу. Теперь же неисполнение приказа и такое отступление были бы изменой и отказом в послушании Короне, - заметил Енджей. – На нечто подобное великий литовский гетман, думаю, не отважится.
- Вы поменьше о Литве, гляньте-ка лучше на дерево! – воскликнул Стефан.
С расположенных высоко в тучах ветвей вот уже пару часов стреляли большие или меньшие разряды, но сейчас затихли. Зато кружащие вокруг могучего ствола черные машины неожиданно спустились ниже и всей тучей нацелились на город. С монотонным жужжанием, и все время снижаясь, они набросились на военных, прорвавшихся между застройками. В бортах летающих машин открылись двери, и захватчики осыпали турецкую и польскую пехоту очередями плазменного огня.
Повсюду поднялись облака пыли от рушащихся зданий. Ряды пехоты остановились и начали отступать с бомбардируемой территории. Аркебузиры и драгуны палили из своего оружия, равно как и расположившиеся по-соседски янычары, но для полусотни угловатых летающих транспортников их огонь был совершенно безвреден. Молодые люди присматривались к этому всем в молчании, кусая губы от напряжения. Если первое наступление не удастся, ничего хорошего это обещать не могло.
Но тут турецкие подразделения подтянули ракетную артиллерию, и один за другим в небо выстрелили удлиненные снаряды, таща за собой огненные хвосты. Значительная их часть даже не приблизилась к целям, они упали где-то в городе или разорвались в воздухе, но когда первая ракета снесла первый транспортный корабль, по Стамбулу прокатился рев триумфа. Через минуту взорвалось второе воздушное судно, третье зашаталось и перевалилось на бок, высыпая изнутри воинов вторжения, после чего с грохотом упало на землю.
В это же самое время, на польской стороне фронта, к обстреливаемым позициям галопом поскакали две гусарские хоругви, вооруженные драконовыми кончарами. Гусары вместо копий держали под мышками нацеленные в небо стальные трубы с грушеобразными головками снарядов. По сигналу трубы, в галопе, они выстрелили залп и развернулись по узкой дуге. Туча снарядов помчалась в небо, за один раз сбив дюжину летающих машин. Вновь над польскими отрядами раздался радостный клич.
В несколько минут весь воздушный флот чужих был сьит, а армии ворвались на укрепления, защищаемые пешими участниками вторжения. Молодые люди видели только лишь вспышки, слышали вопли и неустанную пальбу мушкетов и пистолетов. За последующие несколько минут несколько десятков тысяч вооруженных солдат вторглось в Стамбул, сминая своей массой отступающих чужих и одержимых.
- Ну, и чего это вы стоите и пялитесь, словно сорока на голую косточку? – рявкнул на юношей пан Михал, появившийся непонятно откуда. – На коней, едем!
- В атаку? – обрадовался Тадеуш.
