Балаустион - Конарев Сергей (лучшие книги без регистрации TXT) 📗
Никто не мог догадываться, что исполнительный управляющий из потайной комнатки, соседствующей с приемной стратега-элименарха, регулярно присутствовал – заочно, конечно – на тайных встречах Леотихида и докладывал имена посетителей и содержание бесед своему настоящему хозяину, Анталкиду. Леарх был человеком пухлого эфора уже в то время, когда только что назначенный молодой стратег комплектовал штат. Анталкиду удалось внедрить своего шпиона в окружение Агиадов так ловко и ненавязчиво, что Леотихид, которого никак нельзя было назвать недотепой, до сих пор был уверен, что совершено самостоятельно выбрал этого низенького, вечно улыбающегося и очень трудолюбивого человечка. Помимо давней благодарности за оказанную на заре карьеры помощь, Леарх был обязан эфору Анталкиду щедрым ежемесячным содержанием. Оное позволяло управляющему жить, ни в чем себе не отказывая. И, кроме всего прочего, эфор прикрывал страсть маленького человечка к юным мальчикам, – увлечение, запрещенное в городе сурового патриархального уклада, коим все еще продолжала оставаться Спарта.
– Клянусь богами, в старом добром Лакедемоне затеваются веселые вещи, – морщась под жесткими руками массажистки, прокряхтел Анталкид. – Добряк Архелай, старый мешок с дерьмом, так испугался возвращения волчары Павсания, что готов принять участие в смертоубийстве. А детишки Агиса не только смотрят на это сквозь пальцы, но и готовы принять участие! Эх, где же ты, старинная лакедемонская высокая мораль?
От столь циничной патетики даже Леарх не смог сдержать язвительной усмешки, проскользнувшей по его подвижному лицу.
– Золотая истина, господин эфор, – поддакнул он. – Римляне в этом случае говорят: «O, tempora, o mores!»
– Римляне, – повторил эфор, закусив губу. – Ах, Леарх, любезный голубок, как вовремя ты принес мне в клювике сии новости. Римляне приезжают завтра, и было бы весьма неприятно, если бы они узнали эти вести не от меня. Ох, полегче, бессердечная, ты ж меня удушишь!
Последние слова относились к рабыне-массажистке. Она невозмутимо продолжала свое занятие.
– Ты полагаешь, господин эфор, консулу может не понравиться эта затея? – осторожно спросил Леарх.
– С убийством Павсания и Пирра? Нет, не думаю, что он будет против, – губы эфора раздвинулись в озорной улыбке, продемонстрировав ровные мелкие зубы. – Скажу больше – наверняка Рим будет доволен, что чужими руками избавился от своих главных врагов в Спарте. Потому что без этих двоих, отца и сына, партия патриотов развалится, вот увидишь… Нет, все это нам на руку. Но меня, клянусь трезубцем Посейдона, смущает другое – размах, с каким приступил к делам Архелай. Я ведь всегда считал его тупой ослиной задницей, а вот, поди ж ты… Кто бы мог подумать – нанять самого Горгила!
– Прости, что высказываю свое мнение, но, по-моему, последнее – заслуга альянса, а вовсе не эфора Архелая, – проговорил Леарх.
– И тем не менее, тем не менее, – покачал головой Анталкид. – С господами из альянса я сотрудничаю уже довольно давно: зная мою дружбу с римлянами, они пригласили меня в свои ряды много раньше, чем Архелая. Он, кстати, до сих пор в неведении насчет этого факта. До сей поры мне казалось, что альянс использует его втемную, однако теперь это мнение нужно кардинально менять. Чем их мог привлечь этот обрюзгший мул, что они предпочли его мне в проведении столь ответственного мероприятия?
– Быть может, они не желают рисковать тобой, и полагают, что если Архелай будет разоблачен и предан суду, это не так уж и страшно, как если бы то же самое случилось с тобой, господин эфор?
Анталкид пошевелил ногами в тазу, вытащил их на мгновенье, и, оценив их красноту как недостаточную, повернул голову к рабыне:
– Исида, детка, подлей кипяточку, – и вновь обернувшись к собеседнику, протянул:
– Твое предположение, дружище Леарх, столь же лестно для меня, сколь и далеко от истины. Деятели из альянса сделаны не из того теста, чтобы сожалеть о ком-то, и поверь, пережили бы мою гибель так же легко, как и Архелаеву. Нет, здесь что-то другое. А что – необходимо выяснить, причем как можно быстрее.
– Я буду слушать во все уши, мой господин.
– Ах, добрый Леарх! К сожалению, место, где ты служишь – не главный центр новостей. Младший Агиаденок – парнишка шустрый, но пока еще очень сопливый и глупый. И от него в жизни сего града зависит не столь уж многое, а о некоторых вещах он даже представления не имеет. Хотя, надо признаться, задатки у него есть. Если гонор позволит ему дожить до зрелых лет, из него может получиться незаурядный государственный муж. Но пока он только котенок, хоть и носит имя льва.
У Леарха было свое мнение на этот счет, но он благоразумно промолчал.
– Итак, старина Павсаний должен умереть, – хмыкнул эфор. – Скажи, дружочек Леарх, тебе не жалко его?
– Разве он достоин жалости? Сколько он хлопот причинил всем спартанцам, одни боги знают.
– И все равно. Эпоха уходит. Он да Фебид – всего-то осталось настоящих спартанцев. Не будет их, не будет и старого Лакедемона.
– Но ведь ты сам, господин Анталкид, утверждал как-то, что старая Спарта давно умерла, а те, кто этого не понимает – реликты и ослиные задницы.
– Да умом-то я это понимаю, но вот здесь, – пухлая рука ткнулась в обвисшую грудь, – какая-то неудовлетворенность. Скучно будет жить без достойного врага. Да и чувство справедливости, затопчи его козел, будет вопить, что побежден был противник не в честной борьбе, а подленько и трусливо, из-за угла. Ты, милейший Леарх, когда-нибудь испытывал угрызения совести или гаденький вкус неудовлетворенности после победы? Ах, откуда тебе, счастливый человек…
Эфор глубоко вздохнул.
Маленький человек пожал плечами, как бы не понимая странностей хозяина, и примиряюще сказал:
– Стоит ли загадывать, господин Анталкид? Мало ли что случится? Этих Эврипонтидов не так-то легко убить, они ведь живучие, как крысы!
Губы эфора искривила полуулыбка. Вздохнув, он покачал головой.
– Нет. Уж если за дело взялся Горгил, Павсаний и его сын уже все равно, что мертвецы. Однако не мешало бы и нам выяснить личность этого мастера убийств. В одном молодой Агиад очень прав – неизвестно, сколько заказов намерен сей господин отработать в нашем городе… Сказать по правде, мне вообще никогда не нравились подобные типы…
– Ты хочешь… – лицо Леарха побледнело, с него впервые с начала разговора сползла улыбка. – Но это опасно, господин эфор, невероятно опасно, клянусь Эриниями!
Жестом приказав рабыне вытереть ему ноги, эфор Анталкид поднялся с кресла, натянул на плечи шерстяную накидку, влез распаренными ногами в пушистые тапки.
– Я пока ничего не хочу, дружище Леарх, – спокойно сказал толстяк. – Но выяснить, кто из коллегии ахейцев есть знаменитый убийца, не помешает. Поглядим, что скажет обо всем этом консул.
– Консул, – повторил маленький человек. – Что скажет консул?
Холодные желтые звезды тускло поблескивали на низком зимнем небосводе. Стоявший у раскрытого окна Эвдамид, царь спартанский, усмехнулся: он вспомнил, как в детстве, в семилетнем возрасте, он убеждал трехлетнего братца Леотихида, что звезды – это большая-пребольшая стая светляков. «А почему они летают, летают, и не садятся?» (звучало это как «итают, итают, и не садяся») – спрашивал маленький бастард, хлопая пушистыми ресницами своих огромных зеленых гляделок. «Потому что их дом на небе», – авторитетно отвечал Эвдамид. Тогда карапуз побежал в сад и принялся гоняться за кружившими в вечернем воздухе светляками, пока, наконец, не изловил одного из них на мраморном бордюре фонтана. «Садяся! Садяся!» – победно прокричал он, принеся старшему брату свой трофей. К сожалению, пальцы мальца обошлись с жуком не слишком бережно: сколько Леотихид ни пытался заставить светляка «пагалеть», несчастное насекомое не реагировало, ибо жизнь уже покинула раздавленный панцирь. Тогда Эвдамид, уже воспитывавшийся в агеле, решил, что нужно проявить суровость, и отстегал карапуза поясом. Однако самым большим потрясением для Леотихида явилось не наказание, а осознание того факта, что он собственными руками убил звезду. Рев раскаявшегося младенца услыхал даже царь Агис, что послужило поводом для лекции о том, что спартанцы не плачут. Самому Эвдамиду тоже попало – отец не одобрял его общения с младшим сыном Тимоклеи, бастардом от этолийского стратега Алкидама. Однако воспитательная беседа со строгим царем не пропала втуне: Эвдамид не припоминал, чтобы с тех пор видел брата плачущим. Еще более важным следствием памятного вечера явилось смягчение отношения царя к маленькому Леотихиду. Не исключено, что именно в тот раз, читая нравоучение, Агис впервые поглядел на зеленоглазого малыша как на сына, почувствовал что-то, впервые допустил мысль о том, чтобы официально признать его, чего так добивалась царица Тимоклея.
