Драконовы кончары (Smocze koncerze) (KG) - Савицкий Анджей (читаемые книги читать TXT) 📗
Не тот, разочарованно подумал Ясмина-Мустафа и выстрелил, целясь человеку в живот.
Разряд вырвал у несчастного кишки вместе с позвоночником, бросило переломанное наполовину, дымящее и трясущееся в агонии тело под стенку. Новый демиург развернулся на месте, чтобы выпалить в дверь соседней камеры. Он рад был тому, что взглянет сейчас в глаза перепуганному Талазу, но вместо того увидал съежившуюся в углу девушку. Мгновение он стоял с поднятым метателем, переваривая провал. Пожал плечами, после чего вошел в камеру. Внимательно огляделся по сторонам, только никто не мог спрятаться или сбежать через зарешеченное окно.
Новоиспеченный демиург схватил девушку за волосы и поставил ее на ноги. Девонька была красивая и нежная, со светлой, практически белой кожей. Мустафе всегда нравились красивые вещи, он обожал окружать себя излишествами и произведениями искусства. Так почему бы не забрать эту в качестве украшения нового гарема? Часть его личности, взятая от пресмыкающего, предпочла бы вонзить зубы в практически прозрачную кожу на шее девочки, но она поняла сексуальную тягу человеческого носителя и превозмогла жажду убийства.
Ясмина-Мустафа рванул свой небольшой ясырь и подтолкнул Йитку к выходу. Та двинулась послушно, хотя и тряслась от ужаса. Вокруг стоял адский запах серы, смешанный с запахами крови и пота. Девушка простонала от ужаса, увидав трупы, но, подгоняемая рявкающими приказами Мустафы, послушно спустилась по лестнице.
ª ª ª
Семен приподнялся на локтях и сплюнул кровью. Вокруг царила темнота. У гусара болели все кости, к тому же при каждом вдохе у него кололо в боку. Тем не менее, он собрался с силами и с трудом поднялся на ноги. Весь пол был залит кровью, но тела котов исчезли. Остался лишь безголовый труп Кшиштофа. Выломанные двери камер лениво догорали, давая немного света. За одной из них поручик нашел чудовищно искалеченные останки Якуба. От Йитки не было и следа.
- И это все по вопросу спасения заложников, - тяжело вздохнул Семен, опирая руку на боку.
Он выглянул в окно, но на дворе не было ни единой живой души, только лишь догорающие разорванные трупы. Воздушных судов чужих тоже не было видно – похоже, что в брошенной крепости он остался сам. Ничего удивительного, что челядь просто сбежала. Любой, кто видел чудищ в деле, просто взял ног в руки. Те же, в свою очередь, сделали свое дело и улетели. Интересно только, зачем они забрали Йитку. Семен, прежде чем потерять сознание, видел, как ее выводят. А точнее, сделал это один з одержимых турок, мужчина с удивительно знакомым лицом. Поручик уже видел его где-то, наверняка в Стамбуле. Жаль только, что не было сил вызвать того на бой. Поляк валялся, втиснувшись в угол, с трудом хватая воздух. Одержимый его даже и не заметил. А вот Йитка поглядела на Семена с просьбой в громадных, наполненных страхом глазах.
Не повезло же девице. Сначала ее похитили татары, потом Якуб, затем гетман Пац, и вот теперь – чужие. Чудо, что еще живая, чертова потурчанка. Ну ладно, ему самому не оставалось ничего другого, как найти какое-нибудь спокойное и теплое местечко, чтобы выспаться до утра. Хотя приятных слов, скорее всего, он не увидит. Утром нужно будет найти лошадь и чего-нибудь пожрать, а потом мчаться, что было сил, догоняя армию.
А Йитка? Все время он видел перед собой ее блестящие глаза и губы, которыми она бесшумно пыталась что-то передать. Что же это было? Поручик даже остановился, чтобы припомнить.
- Спаси меня!
Киркларели
3 шаввала 1088 года хиджры
29 ноября 1677 года от Рождества Христова
Дорота, морща лоб, глядела на горящую мечеть. Клубы густого дыма валили через широко распахнутые ворота, языки огня выскальзывали изнутри и ползали по стенам. К пожару с безразличием присматривались польские драгуны, стоявшие лагерем на ближайшей площади. Местные турки метались туда-сюда с ведами воды, женщины в хеджабах завывали от отчаяния и страха, кое-кто из них угрожали полякам кулаками и выкрикивали в их адрес ругательства. Мало хватало, чтобы кто-то из военных вышел из себя и ударил или отпихнул визжащую бабу, и вот тогда наверняка бы до стычек, десятка полтора подростков присматривалось к драгунам с явной враждебностью. Для всех было очевидно, что это гяуры подожгли священное здание, что они, вроде как, творили во всех городах и весях, по которым проезжали.
Аль-хакиме все это ужасно не нравилось, она чувствовала, что такое положение способно закончиться кровопролитием и срывом хрупкого перемирия. Женщина повернулась и направилась к дому, исполняющему функцию лазарета. Местный госпиталь принял привезенных на телегах раненных и больных, которых расположили в соответствии с ее рекомендациями. Вход охраняла парочка аркебузиров, грозно поглядывающих на всех турок, не исключая и аль-хакиму. Один из них, увидав женщину, сплюнул на землю. Дорота не реагировала, хотя еще недавно, не раздумывая, вмазала бы грубияну по роже. Она понимала, что в последнее время ненависть к басурманам среди польских военных только возросла. И это не обещало ничего доброго – сложно ожидать от армии, чтобы она со всей ангажированностью сражалась за спасение враждебной империи. Словом, вещи творились беспокоящие.
Она нашла Семена Блонского, который, вместо того, чтобы лежать и отдыхать, пялился в окно на пожар мечети. Дорота дала ему выпить буру и попросила сесть, чтобы дать ей возможность сменить повязку, а точнее – смазать раны успокоительной мазью. Дело в том, что из своего похода рыцарь вернулся с поломанными ребрами и весьма беспокойные новости. Хотя он еще и не обрел всех способностей, но рвался в бой. Он пытался уговорить Талаза и гетмана Яблоновского, чтобы те послали его с разведывательной миссией в Стамбул, но те сообщили ему, что такой необходимости нет.
- Что-то тут не играет, - заявил гусар, когда Дорота смазывала его синяки мазью. – Все эти пожары мечетей, взрывающиеся дворцы и гибнущие турецкие сановники. Все выглядит так, будто бы мы не приходили с помощью, а просто напади на империю. Но Яблоновский клянется, будто бы он запретил нападать на турок, точно так же, как и остальные гетманы.
- Может быть, солдаты сами перехватили инициативу и творят это за спинами офицеров? – буркнула Дорота. – Мстят за то, что турки творят с захваченными духовными лицами…
- Вот тут я бы особо не стал удивляться, - гневно заметил Блонский. – У меня и самого возникает охота рубить басурман, как только об этом подумаю.
В течение последних десяти дней марширующая польская армия неоднократно сталкивалась с примерами варварства и жестокости, нацеленными в христиан. То разведывательный отряд обнаруживает дерево, на ветвях которого было повешено десятка полтора молдавских православных монахов из ближайшего монастыря, то кто-то подбросил в лагерь тело священника с вырванным мужским достоинством и выжженным на лбу крестом. Находил и жестоко изнасилованных, а потом еще и задушенных монашек, которые, похоже, попали в турецкий ясырь, но вершиной всего было распятие на поставленных вдоль дороги крестах недавно похищенных из Подолии христианских детей. Помимо того солдаты находили ограбленные из церквей и брошенные то тут, то там оскверненные дароносицы, поломанные кресты, разорванные Библии и измазанные нечистотами церковные изображения и иконы.
- Это в голове не умещается, - вздохнула Дорота. – Вот зачем кому-то делать подобны вещи? Совершенно, как будто бы этот кто-то желает рассорить два народа, враждебно настроить один к другому. Еще немного, и польские рыцари откажутся сражаться ради защиты Стамбула, или жк турки нападут на них, чтобы защитить мечети и свои города.
- Литовский гетман Пац? Думаешь, он мог бы пойти на такое? – Семен беспокойно пошевелился. – Он страстно желает поражения Собеского, но вот способен ли он на убийства священников, осквернять священные и церковные вещи? Обрек бы он свою бессмертную душу на вечное осуждение только лишь затем, чтобы свернуть все на врага? Мне кажется, он не так уже пропитан ненавистью. Он ведь, скорее, старается пробиться наверх из низов, но никак не безумец.
