За гранью (СИ) - Механцев Борис (бесплатные онлайн книги читаем полные TXT) 📗
А он, Непенин, что бы там не говорил Лорингер, свое сражение все-таки проиграл. Вот он флот, готовый к бою, стоит только освободиться из зимнего ледового плена. Но что толку в кораблях, если нет командира, способного повести их в бой и этот бой выиграть? "Выборный адмирал" Максимов… Андриан Иванович грустно усмехнулся. Нет, чудес не бывает. Не будет вторым Эбергардом — и то хорошо.
Вот и Гельсингфорс. Поднявшись по приставному трапу на причал, Непенин обернулся, чтобы бросить последний взгляд на Свеаборгскую крепость и вмерзшие в лед корабли. Какую же гнусную шутку сыграла с ним судьба. Адмирал не хотел прощаться с Флотом, но сейчас уже не мог ничего изменить. Будут ведь лгать, что для него корабли — всего лишь ржавые лоханки. И кто-то в эту ложь поверит. И ничего, ничего нельзя сделать…
Оставалось только надеяться, что в самые ближайшие дни в стране и на Флоте будет наведен порядок, и он сможет вернуться к выполнению своей главной обязанности — защите Родины от врага. А пока… Пока надо было идти встречать делегацию из Санкт-Петербурга.
Адмирал уже дошел до ворот порта, за которыми, чуть в стороне, толпилась группа матросов. Среди них он узнал арестовывавшего его несколько часов назад Грудачева, теперь уже без повязки на рукаве бушлата. Непенину было горько оттого, что нанятые на немецкие деньги пропагандисты все же сумели вбить клин между офицерами и матросами. Не понимают ведь такие грудачевы, что творят, а потом спохватятся. Да будет поздно…
Андриан Иванович ошибался: Грудачев отлично понимал, что делал и тогда, когда арестовывал Непенина, и сейчас, когда, дождавшись, пока конвой пройдет мимо него из ворота порта, несколько раз выстрелил адмиралу в спину. И потом он тоже не спохватился: спустя годы стал автором книги "Я убил адмирала Непенина". Но это будет когда-то, а сейчас, получив смертельные раны, вице-адмирал падал на мокрый финский снег, падал, понимал, что жизнь окончена и завидовал Витгефту, ведь теперь шансов умереть победителем на поле боя не оставалось уже никаких. А еще где-то сбоку билась мысль: "Лишь бы не подвел Лорингер".
Санкт-Петербург встретил каперанга фон Лорингера пронизывающим ветром и какой-то совершенно нелепой театральностью. Всюду висели красные флаги, площадь до самой Невы запружена толпами народа, большинство — с красными бантами, приколотыми на груди. Поразило присутствие в толпе огромного количества солдат, почему-то шатающихся по улицам. Ну, а самым необычным было то, что на привокзальной площади не оказалось ни одного извозчика. Какой-то пожилой господин благопристойного вида с аккуратной седой бородой и революционным красным бантом, вежливо объяснил Альберту, что извозчики отсутствуют по случаю революции. По тому же случаю не ходили трамваи, так что добираться до Адмиралтейства каперангу предстояло пешком.
Альберт прикинул маршрут. Изначально он собирался перейти Неву по Литейному мосту и дойти до Адмиралтейства по набережной. Однако, похоже, весь центр города был отдан под революционные гуляния, разумно ли было соваться в эту толпу. Напрашивался обходной маневр через Петроградскую сторону. Приняв решение, он двинулся к рассекающей территорию Военно-Медицинской Академии Боткинской улице, пересек Сампсоньевский проспект и вышел на берег Большой Невки к Сампсоньевскому мосту. Здесь тоже было людно. Народ словно перетекал с Выборгской стороны на Петроградскую, а там частично растекался по набережной, частично втягивался в горловину Дворянской улицы. Перила моста украшали революционные красные флаги, такие же свисали и с выходящего на Дворянскую фасада гостиницы «Бристоль». Впрочем, среди них умудрился каким-то образом затесаться Юнион Джек. В другое время Альберту бы это показалось забавным, но сейчас ему было не до шуток.
Путь капитана фон Лорингера лежал как раз на Дворянскую, чтобы выйти по ней на Троицкую площадь. Дальше он рассчитывал по Кронверкской набережной пройти к Биржевому мосту, а затем со Стрелки через Дворцовый мост попасть к Адмиралтейству. Если же набережная вдруг будет перекрыта, то можно сделать небольшой крюк и пройти Кронверкским проспектом.
Погруженный в свои мысли, Альберт Германович перешел Невку и двигался в общем потоке по Дворянской, когда вдруг над ухом раздалось:
— Предъявите Ваши документы.
Надо же, он и не заметил, как на него из подворотни (и что ему там было делать) вышел самый настоящий патруль. Впрочем, настоящий — это сильно сказано. Прапорщик и двое солдат. На груди, разумеется, красные банты, на правых рукавах — красные повязки. А вид… В таком виде при Государе Императоре отправляли не в патруль, а на гауптвахту. Выбриты неряшливо, шинели мятые, у одного из солдат к губе прилипла шелуха от семечек, надо полагать, лузгал без отрыва от несения службы.
— Как стоишь, скотина, перед офицером!
Неужели это произнес он? Случилось непоправимое. Тридцать пять лет военной жизни взяли свое — и он совершил самую большую ошибку в своей жизни. Лорингер не имел права срываться, и все-таки сорвался.
— Ах ты, шкура злотопогонная, — рявкнул кто-то из солдат. — Дави контру. Альберт успел уклониться от потянувшихся к нему рук и бросился бежать. Плохо было то, что часть прохожих была не прочь присоединиться к погоне. Хорошо — то, что происшествие случилось на большой улице, забитой народом: смысл происходящего до большинства доходил довольно долго, и толпа больше мешала погоне, чем беглецу. Он свернул в переулок, вбежал через арку во двор-колодец, к счастью — совершенно пустой, если не считать сидящую на скамейке перед подъездом какой-то древней старушонки, помнившей, наверное, еще оборону Севастополя. Сзади по мостовой грохотали сапоги пустившихся в погоню патрульных и присоединившихся к ним добровольцев. Кто-то надсадно кричал:
— Держи его!
Двор оказался тупиковым, но в дальнем конце был проход, перегороженный невысокой (чуть более двух метров высотой) кирпичной стеной. Уцепившись за ее верхнюю кромку, каперанг подтянулся на руках, но потерял несколько секунд на том, что сорвалась нога, которая должна была дать дополнительную опору телу. Эти несколько секунд оказались роковыми: он уже забрался наверх, когда сзади грохнул выстрел. Альберт Германович успел автоматически определить по звуку, что выстрел был произведен из трехлинейной винтовки конструкции штабс-капитана Мосина образца тысяча восемьсот девяносто пятого года, а затем сильный удар в спину сбросил его со стены вниз, и нахлынула боль.
Еще падая, он осознал, что эта рана смертельна. Было лишь мгновение, чтобы освободить силу перстня, и он сделал это. Умирать сейчас ему было никак нельзя. Во-первых, во внутреннем кармане шинели лежал пакет, который он должен был доставить адмиралу Русину. А во-вторых, он должен был передать реликвии новому Хранителю. Или, во-первых, передать реликвии, а, во-вторых, пакет. Думать было некогда. Сейчас надо было бежать: за спиной оставалась погоня. Он бросился в ближайший черный ход, выглянул в двери парадного, перешел улочку — и сразу в новый подъезд, снова черный ход. Хорошо хоть все жители на центральных улицах и площадях, празднуют эту чертову революцию. Иначе бы за ним давно бежала целая толпа. А так через цепочку проходных дворов Альберт без помех вышел на Троицкую площадь и торопливо смешался с толпой. Теперь можно было и обдумать ситуацию.
Толпа несла его через Троицкий мост к Марсовому полю, он не сопротивлялся. По внешнему виду каперанга никто ничего не должен был заподозрить: сейчас только владеющий магией дэргов мог бы увидеть на шинели дырку от пулевого ранения и красное пятно вокруг. До Адмиралтейства можно добраться и по набережной Невы, а еще лучше за Мраморным дворцом свернуть на Миллионную улицу и пройти через Дворцовую площадь. Там, на берегу Зимней канавки, было место, куда капитан фон Лорингер старался приходить, когда на сердце было тяжко: здание Нового Эрмитажа, точнее, его выходящий на Миллионную фасад, украшенный портиком в античном стиле, крышу которого поддерживали изваянные из сердобольского гранита атланты.
