Южно-Африканская деспотия (СИ) - Барышев Александр Владимирович (читать полностью книгу без регистрации TXT) 📗
Девятнадцатого июня они уже покупали усадьбу в районе портала. И это все благодаря выловленной рыбе. Обмен товарами с двадцатым веком был явно неравноценным — то, что здесь давалось практически даром, там продавалось за большие деньги и наоборот.
Между этими знаменательными датами четырнадцатое и девятнадцатое июня они оборудовали в новом доме лавку, заполнили ее «экзотическим восточным» товаром и стали рабовладельцами. Причем, что характерно, более молодой Серега воспринял свое превращение в рабовладельца довольно легко и даже едва не потребовал себе право первой ночи (хотя это вроде было откуда-то из феодализма), а вот Боброву пришлось ломать себя через колено. Но он потом, попозже, подумал и у себя рабовладение упразднил. А Серега столь же легко, как стал рабовладельцем, так и перестал им быть. Однако, новый дом обзавелся кухаркой, привратником и горничной, а Бобров обзавелся юной любовницей, которую в силу присущей ему скромности (хе-хе) стал называть хозяйкой усадьбы.
Дочитав до этого места, Бобров жутко возмутился и вскричал:
— Все это неправда!
И потребовал автора.
Авторами, понятное дело, оказались Златка и Дригиса, потому что Меланья в то время о поместье и слыхом не слыхивала, а Апи вообще пребывала на родине и в нежном возрасте, и ей еще многое предстояло. Златка и Дригиса предстали перед Бобровым. Он зачитал им отрывок и грозно вопросил:
— Ну!?
Дригиса смотрела с вызовом, а Златка потупилась. Но ответила первой:
— Ну, я же тогда не знала, для чего ты меня покупал. И в летописи старалась быть объективной.
Дригиса поддержала подругу многозначительным молчанием. Бобров немного смягчился и рассказал, обращаясь больше к Златке (Дригису он проигнорировал, хотя она и сидела рядом), как он встретил ее нечаянно на улице и был поражен ее красотой и грацией, а в основном ее непохожестью на других женщин города. На следующий день он вышел на улицу уже сознательно и, встретив ее, позабыл все слова и только молча проводил взглядом. Потом очнулся и, прячась за углами, как мальчишка, последовал за ней до самой агоры, где счастливо познакомился с Прошкой, поручив ему узнать место жительства прелестной незнакомки. Прошка же вернулся с вестью, что предмет Бобровских воздыханий завтра продают как какую-то овцу. Бобров об овце не подумал. Зато подумал об том, что эта весть решает все его проблемы разом. Ну, кроме денежных, конечно. Поэтому он помчался домой для изыскания ресурсов. А утром они с Серегой чуть свет были уже на рабском рынке, где и не купили, а выкупили для Боброва возлюбленную.
— А вы пишете любовницу, — попенял Бобров.
Дригиса выглядела раскаявшейся. Златка откровенно шмыгала носом.
— Вот так-то, — сказал Бобров и величественным жестом отпустил обеих.
На следующий день Бобров проснулся рано. Утро только-только брезжило и окно, выходившее на юг, да еще и закрытое плотными шторами, совершенно не выделялось на общем фоне и было как бы не темнее окружающих стен. Боброву не терпелось продолжить чтение «Летописи». Чем-то она его зацепила. Наверно все-таки тем, что привела в действие сложную штуку, называемую памятью. Ну и еще тем, что кто-то из четверки авторов явно обладал талантом. В то, что все четверо могли быть талантами, Бобров не верил.
Так как Боброву предписано было спать на спине, а женщины располагались по бокам: Златка слева, а Апи справа, то выскользнуть из их объятий было задачей практически непосильной. Но Бобров справился. Такой фокус он проделывал уже не единожды, аккуратно проскальзывая под покрывалом в сторону изножья кровати, где не было спинки. Извиваясь как змея, но только в вертикальной плоскости, Бобров сначала зацепился за край кровати пятками, потом голенями, ну а потом и руками. Заботливо поправив покрывало, он подождал реакции девчонок. Первой отреагировала Златка. Не найдя никого рядом, она забеспокоилась и стала шарить рукой, пока не наткнулась на Апи. Тогда она придвинулась к ней и, ощутив тепло ее тела, успокоилась и опять ровно задышала. И все это она проделала, не просыпаясь.
Бобров подождал немного, взял с подоконника «Летопись», уселся на освободившееся место, зажег маленькую лампочку, сделав так, чтобы свет не попал на спящих, и погрузился в чтение.
…А двадцать второго июня усадьбу с дружеским визитом посетил Смелков. Сказать, что он был потрясен увиденным, значит, ничего не сказать. Он как сомнамбула бродил по дому и окрестностям, благо, наткнуться было не на кого и не на что, потому что и люди и мебель отсутствовали. А когда его повезли в город, Бобров серьезно опасался за целостность его мозгов, которые едва не вскипели. Но тут, слава богам, подвернулся Никитос и Юрка, обнаружив родственную душу, стал адекватнее относиться к окружающим его реалиям четвертого века до новой эры. Результатом Смелковского вояжа стало оживление торговли между временами, а к экспорту Херсонеса прибавилось еще и оливковое масло.
Бобров наконец-то смог заняться любимым делом — деревянным судостроением. Ну, во-первых, оно ему нравилось, а во-вторых, другого материала здесь не знали. Самым удобным местом оказался берег бухты за усадьбой. У него был только один недостаток — он был высоким и Боброву пришлось приложить максимум усилий вкупе со знаниями из технической библиотеки, чтобы соорудить и верфь, и спускное устройство. А когда все это было сделано в сжатые сроки (потому что, когда деньги есть, все сроки становятся сжатыми, а деньги, благодаря налаженной торговле, были), насытил верфь электроинструментом, завезя генератор, набрал персонал, который сначала шарахался, считая все новшества порождением Аида и Тартара. Но Бобров тенденцию переломил, свалив все на Гефеста, и дело пошло. Через месяц Вован оставил свой бот и, перейдя через портал, возглавил маленький флот поместья.
К концу ноября корабли уже имели железный фрахт и в преддверии зимних штормов отправились в вояж по Эвксинскому Понту.
Бобров перевернул страницу с завершающей записью за тысяча девятьсот девяносто второй год. Но вместо девяносто третьего года увидел триста тридцать восьмой год до новой эры.
— Ишь ты, — удивился он. — Не зря, значит, деффки куролесили в будущем времени.
… Триста тридцать восьмой год ознаменовался поворотным для Греции событием. Греки и до этого не жаловались на спокойную, размеренную жизнь. Так, за год до этого разразилась четвертая Священная война из-за обвинений в святотатстве. Кого и в чем греки могли обвинить с таким пантеоном, было делом вторым. А вот Филипп Македонский с большой охотой откликнулся на призыв эту самую войну возглавить. И тут же занял Златою, что в Фермопилах. Афины всполошились. Ихний Демосфен поставил всех на уши, в кои-то веки сколотив из Афин и Фив, а также Коринфа, Мегары и Эвбеи военный союз. Спарта традиционно это дело проигнорировала.
В триста тридцать восьмом году при Херонее в Беотии произошла решающая битва. Объединенная греческая армия была разбита до совсем. Часть афинян с поля боя смылась, в то время как священный легион семивратных Фив стоял до последнего в прямом смысле. Филипп Афины пощадил, а вот к Фивам отнесся жестко, часть населения перебив, а оставшихся продав в рабство. Кстати, в битве при Херонее впервые продемонстрировал свой полководческий талант, командуя левым флангом, будущий царь Александр…
Материал, посвященный тысяча девятьсот девяносто третьему году, оказался небольшим. И то, событий в этом году было немного. Прямо скажем, очень немного. Но зато каких. Зима для поместья прошла тихо и спокойно. Жили на созданных запасах. Поставки рыбы и оливкового масла прекратились, потому что в такую воду нырять можно было только самоубийце. По той же причине закрылась и лавка Никитоса. Правда, продолжала функционировать Бобровская верфь и ее изделия охотно разбирали в преддверии весенней навигации, тем более, что цены у Боброва были не в пример. С верфи, да с запасов Андреева вина и кормились. Не жировали, конечно, но и впроголодь не жили. И даже войско пополняли. И его командиру всю зиму была работа. И, как выяснилось, не зря.
