Лавка колониальных товаров (СИ) - Барышев Александр Владимирович (читаем книги онлайн .TXT) 📗
— Это что за зверь? — поразился Серега. — И с чем его едят?
Посмотрев на Боброва и не дождавшись ответного взгляда, Агафон вздохнул и налил себе вина сам.
— Афинское изобретение, — сказал он презрительно. — Тиранов они, видите ли, боятся. Вобщем на народном собрании устраивается тайное голосование, в сосуд бросают глиняные таблички — остраконы, на которых процарапывается нужное имя. И того, против которого проголосуют, изгоняют из города.
— Но мы же не граждане, — удивился Бобров. — Да и живем не в городе. И честно говоря, меня как-то не тянет становиться тираном в этой занюханной деревне.
— Ну и чего? — пьяно удивился Агафон, успевший принять и второй килик. — Да этим придуркам наплевать, что вы формально не граждане. Вы числитесь в хоре Херсонеса и дело у вас в городе. Ну а про ваши корабли и про рыбную ловлю все базарные нищие знают. Если же кто не знает, узнает в день голосования. Вобщем, я вас предупредил.
— Спасибо, Агафон. Ты конечно, настоящий партнер, — сказал Бобров, показывая из-за спины Сереге кулак. — А нельзя ли этот, как ты говоришь, остракизм направить на кого-нибудь другого. Ну а мы бы приняли в этом посильное денежное участие.
Вот тут-то выяснилось вдруг, что не настолько Агафон и пьян, как виделось. Он просто стал чуть менее воздержан на язык. И Бобров с Серегой услышали несколько нелицеприятных характеристик местных лоббистов, которые Агафон озвучил с непосредственностью старого солдата. Вобщем они договорились и Бобров усилия Агафона обещал оплатить. А когда грузили принявшего на радостях дополнительную дозу и от этого слегка поплывшего Агафона в повозку, Серега сладко улыбаясь, сказал ему громким шепотом:
— А еще передай этим ревнителям демократии, что ежели они будут вякать, я загружу все корабли дикими таврами и высажу их прямо в порту.
Агафон хоть и был пьян, выпучил глаза да так и уехал. А обитатели усадьбы стали ждать, во что выльется это всплеск демократии. Собрания на агоре проходили по выходным. Была пятница. Отправленное за продуктами судно, потому что повозку перестали посылать в виду ее малой вместимости, никаких слухов не привезло. На рынке все разговоры крутились вокруг победы над скифами. Превозносили стратега и заслуженно, надо сказать. Упоминались и имена владельцев поместья как соучастников, но ни в коем случае не победителей. Все это владельцев усадьбы абсолютно устраивало и Бобров решил, что они уже практически победили.
Поэтому в воскресенье они направились на агору всей немаленькой группой. Бобров решил, что сегодня все они греки, в смысле, что не стоит из толпы выделяться. Вован пытался возражать, мол, хитон ему жмет, но быстро был подавлен. Его обещали разлучить с Ефимией как раз на время обеда. Такой жестокости не вынес бы никто. Поэтому на судно, а они решили добираться по воде, взошла не толпа народа, а какое-то клубящееся белое облако, потому что хитоны на всех были радикального белого цвета. Выделялись только воины-телохранители в своих темно-зеленых, пошитых из брезента бронежилетах и зеленых же касках.
На причал порта Бобров сошел первым, перекинув через левое плечо длинный красный гиматий, достающий почти до земли и очень удачно скрывающий подсобой перевязь с коротким мечом. Женщин сегодня оставили дома под охраной Евстафия и Боброва сопровождали только мужчины: Серега, Вован, Андрей, Андрэ и еще три капитана с его кораблей. Предваряли группу двое воинов в полном боевом и двое таких же замыкали. Никто из обывателей над странным вооружением не смеялся. Все уже знали, что местное оружие эти доспехи не берет.
Группа не спеша и даже немного торжественно прошествовала на агору уже полную народа и скромно пристроилась сбоку. Правда, воины там предварительно кого-то немного разогнали, но это, нисходя к торжественности момента, мало кого волновало. Стратег со своего возвышения величественно кивнул. Бобров поприветствовал его поднятой рукой. Вот против стратега он ничего не имел, как, впрочем, и против всех остальных. Но ежели посягнули — получите. Действие равно противодействию — этот постулат никто не отменял.
Что там говорили с возвышения, Бобров не прислушивался. Прошка, шастающий в толпе потом все перескажет близко к тексту. А вот когда дошло до голосования, стало интереснее. Бобров уловил несколько брошенных в его сторону взглядов. Ненависти в них не сквозило, скорее заинтересованность из чего он сделал вывод, что остракизм ему сегодня вряд ли светит. То ли Агафон оказался таким влиятельным, то ли угроза Сереги так подействовала.
Цепочка голосующих продвигалась к пифосу и бросала внутрь свои черепки. Наконец она иссякла и архонты провозгласили конец голосования, содержимое пифоса высыпали на стол перед комиссией и та принялась возиться в груде черепков, сортируя их и раскладывая. Потом занялись подсчетом. Народ терпеливо ждал. Наконец самый почтенный из архонтов с длинной седой бородой, что, видимо, подчеркивало его статус, назвал народу имя несчастного подвергшегося остракизму. Имя Боброву с соратниками было совершенно неизвестно.
Бобров с Серегой переглянулись.
— Вот так закончилась наша эпопея с набегом, — резюмировал Бобров. — Пойдем, отдадим Агафону драхмы, даже если он здесь и ни при чем. Сделаем вид, что мы ему поверили, это поднимет его самооценку.
Серега хихикнул.
Жаркое лето
В спальне было уже жарко, хотя солнце еще толком и не встало. Сквозь деревянные жалюзи проникал отраженный от плит двора свет, ложась на потолок ровными полосками. Вставать не хотелось. Снаружи должно было быть еще хуже. Бобров повернулся на ложе. Простынь, втом месте, где никто не лежал, сохранила прохладу, и это было очень приятно.
— Златка, — позвал Бобров.
— М-м-м, — донеслось с другого края ложа.
Бобров приподнял голову из-за подушки, которая оказалась почему-то между ним и всей остальной кроватью. Надо сказать, что ложе себе Бобров заказал квадратное, чтобы иметь возможность спать и вдоль и поперек. И теперь его возлюбленная оказалась на другом краю вне досягаемости его рук. Бобров с досадой отбросил подушку. Картина, представившаяся его взору, вдохновила бы не только художника. Обнаженное девичье тело проступало в полумраке смутными очертаниями холмов и низин, переходящих друг в друга по столь плавным линиям, что взгляду просто не за что было зацепиться и он скользил, скользил… Златка пошевелилась, со стоном повернувшись на бок. Рисунок резко изменился. Плавно поднимающаяся линия бедра, круто упала вниз, к тонкой талии и опять стала подниматься. Струившаяся до этого вдоль спины чуть вьющаяся масса волос, упала на подушку, заслонив собой прелестнейшую головку.
Не в силах выдерживать больше такого издевательства Бобров пополз через ложе, намереваясь захватить Златку врасплох. И почти коснулся ее, когда она опять повернулась медленно-медленно и сквозь ворох льняных волос насмешливо глянул на Боброва смеющийся глаз.
— Нет, ну я так не играю, — обиженно сказал Бобров и сел на ложе, скрестив ноги.
Златка, откинув волосы назад, подперла рукой голову и посмотрела на него с интересом.
— Издеваешься, да? — сказал Бобров. — Отказываешь. Между прочим, герой жаждет любви. А его единственная женщина, священной обязанностью которой является как раз обеспечение этой самой любви, своей обязанностью злостно манкирует. Я буду жаловаться прямо собранию архонтов. Ты еще сильно пожалеешь. Ой, пожалеешь.
— Ладно, — подумав, ответила Златка. — Архонты, это конечно впечатляет. Считай, что этим ты меня просто ошеломил. Вынуждена подчиниться обстоятельствам. Приди ко мне, мой герой, — и она распростерлась на ложе, раскинув в стороны руки и ноги, и даже глаза закрыв для пущего правдоподобия.
— Ха-ха, — сказал Бобров, вставая. — Я тебе не верю, лицемерка.
Златка не выдержала и фыркнула. Обратно в образ ей уже не хотелось.
Она гибко встала, заставив Боброва замереть в восхищении, потянулась, отчего груди ее слегка приподнялись, в два шага достигла его, стоящего столбом и, обняв, впилась поцелуем в губы. Бобров понял, что сегодня ранней побудки не получится, как, впрочем, и вчера.
