Заметки на полях (СИ) - Криптонов Василий (бесплатная регистрация книга txt) 📗

— Зря ты пришёл.

— Знаю. Но у меня сегодня день визитов. Так… я решил.

— Ты решил…

Помолчали, глядя в стороны. Слышали дыхание друг друга. Она дышала мелко и часто. Я — неожиданно спокойно и глубоко.

— Понимаю, тебе мои извинения — как козе баян… Не то чтобы я называл тебя козой, ничего такого.

— Не смешно, — одними губами произнесла она.

— Знаю. Значит, тебя уже начали раздражать мои шутки?

Вздрогнула, но взгляд не подняла. Я вздохнул:

— Кать… Извини. Я ещё никогда не чувствовал себя таким дерьмом. Ты мне доверилась, а я ничего не смог сделать. Даже меньше, чем ничего. Я всё испортил.

— А я ведь говорила. Говорила, что они всё уничтожат. Ты не верил.

— Ничего они не могут уничтожить. Выслушай меня до конца, пожалуйста. Я сейчас, наверное, многое тебе скажу, но про любовь ты от меня ни слова не услышишь, обещаю. Да, я облажался. Я искренне верил, что я — взрослый в теле ребёнка. Но это не так.

Она вздрогнула, посмотрела мне в глаза.

— Не так?

— Нет. Я — ребёнок в теле взрослого, который не стал взрослеть, просто набрался опыта и научился показывать миру средний палец. Я — Питер Пэн, который прыгнул с балкона, забыв обсыпаться волшебной пыльцой, вот и всё. И вернулся в то тело, которое мне и полагалось, чтобы это понять. Во мне великие силы, это я точно знаю. Но я — как тибетский монах, который может одним пальцем уничтожить роту спецназа, но отвисает в падмасане, потому что ему это на фиг не надо, он просветлён. Я только не просветлён, а наоборот. Я не могу ни за что бороться. За себя — мне противно. А за других… Никто не готов пройти со мной этот путь, на котором от тебя будут отрываться куски живого мяса. Никто не поверит, что этим путём вообще можно пройти.

Я глубоко вдохнул, выдохнул, лихорадочно пытаясь собрать в кучу все свои мысли. Нащупал ниточку и схватился за неё, как утопающий:

— Ты сильная, Катя. Но даже сильный может утонуть в болоте. Потому что чем сильнее ты дёргаешься, тем быстрее тебя засасывает. И… Нет, ты ни в чём не виновата. Хотя ты и обещала, что… Но нет, я не буду обвинять. Это всё сейчас неважно. Я хочу, чтобы ты поняла одно: я не зря был в твоей жизни. Это — не глюк системы. Всё было правильно, и завтра ты это поймёшь. Может, послезавтра… Но я верю, что ты поймёшь: хватит кормить эту дрянь, которая тебя засасывает. Как бы больно тебе ни было — ты начнёшь бороться. Я всё-таки какой-никакой писатель, я понимаю людей. И знаю, что у тебя достанет сил вырваться. На выпускной фотографии ты будешь самой красивой. Ты будешь в центре, а остальные поблекнут и растворятся, как необязательная подтанцовка. Ты будешь главной героиней, потому что заслуживаешь этого. Вот… Вот, собственно, и всё, что я хотел сказать. Нет, ещё кое-что.

Я перевёл дыхание под её внимательным взглядом. Дети так не смотрят. Так смотрят взрослые. Выжидающе, спокойно. Пытаясь вычленить крохи информации из мутного потока. С таким внимательным взглядом читают Пруста и Джойса. Жаль, я ни тот, ни другой.

— Они не могут тебя сломать, — сказал я. — Это самое главное. Не могут! Они могут лишь убедить тебя сломать себя. Как убедили меня. Эти твари, осмелившиеся назваться взрослыми, чтобы порвать на куски и сожрать весь мир, не имеют над тобой власти. Твоя жизнь — только твоя. И пусть это лишь заметки на полях, но заметки эти — твои. Они вольны издать сколько угодно великолепных книг, а в твоих силах — исчеркать поля их всех.

Тишина протянулась дольше минуты. Когда Катя убедилась, что я закончил, она тихо сказала:

— А что будет завтра?

— Вторник, — улыбнулся я. — Просто вторник. Один из множества.

Она покачала головой. Сейчас она разочарована. Сейчас я для неё умер. Погребён под лавиной пустозвонства. Завтра всё изменится. Пока — пускай. Иногда полезно побыть заживо погребённым.

— Если меня ещё раз увидят с тобой, папа увезёт меня.

— Это куда? — заинтересовался я.

— В Назарово. Там моя тётя живёт. Мамина сестра. Он уже говорил с ней, она меня возьмёт. Я буду ходить в другую школу.

— И где живёт эта тётя?

Недоумевающий взгляд.

— Зачем тебе?

— Ну… Буду приезжать.

— Я тебе даже не открою.

— Значит, буду стоять в подъезде.

— Это глупо…

— Молиться тоже, наверное, глупо. И разговаривать с надгробиями на кладбище. Пожалуй, даже ещё глупее.

— Да ну тебя…

Впервые с начала разговора она чуть заметно улыбнулась. Не потому, что ей так хотелось. Но потому, что она думала, этого хочется мне. Я ещё недавно сиял в её мире, как ядерное солнце, но теперь опустился вниз и занял нишу. Что-то она пыталась для меня сделать, по мере сил. Например — улыбнуться.

— Мне надо идти.

Она развернулась, приоткрыла дверь. Я увидел кусочек прихожей, услышал мяуканье кошки. Улыбнулся. Значит, кошку ты себе отвоевала. Молодец.

— Пока, — сказал я и начал спускаться.

Дверь не хлопала. А когда я был на середине пролёта, до меня донёсся шёпот.

— Восьмой микрорайон.

— Что? — повернулся я.

Катя, побледневшая, так и стояла, держась за дверную ручку, повернувшись ко мне в профиль.

— Восьмой микрорайон, одиннадцать. Квартира двести семьдесят три.

И скрылась, захлопнула дверь.

Я привалился спиной к перилам, закрыл глаза. Вот мы и проиграли битву. Но если я твёрдо решил с этим не мириться — она уже смирилась. Не смогли взлететь — она согласна ползать. Отрежем крылья — чтоб не мешали — и будем ползать. Всю жизнь.

— Никогда, — прошептал я пустому подъезду. А потом уточнил: — Не в этой жизни! — И с губ моих сорвался истерический смешок. — Я заставлю тебя взлететь выше всех. И пусть они все ох**ют.

Гоша, пусть демонстративно мрачный и насупленный, дверь передо мной не захлопнул. Но и зайти не предложил. Сегодня у меня однозначно день великих откровений в падике.

— Чё те? — буркнул он, прикрыв за собой дверь.

— Ты, случаем, с Гришей не созванивался? — спросил я, вспомнив, что Гриша поприветствовал меня примерно таким же образом.

— Чё?!

Судя по тону, Гоша был готов опять сорваться в визг и нравоучительные истерики. Я махнул рукой — мол, остынь, нормально всё. И протянул ему металлическое ведро, которое держал за спиной.

— Извиниться зашёл. За субботнее.

— Угу. — Гоша посмотрел на ведро. — А это…

— Должок. Просто хочу, чтоб ты знал: ты — мой лучший друг. Спасибо, что ты есть. Ты вот просто есть — и мне уже на душе хорошо.

Этого он не ожидал. Покраснел, как девочка, забубнил что-то. Я не слушал — ничего важного там по определению сейчас быть не могло. Ведро Гоша взял. Так и стоял с ним, как дурак, до конца.

— Ладно, замяли, — сказал я, добавив в тон мажорных ноток. — У меня к тебе просьба есть. Насчёт Кати. Не бросай её.

Это изумило Гошу ещё больше. Он вытаращил на меня глаза.

— В… в смысле?

— В прямом. Ей без меня тяжело будет. Вот и подставь, там, плечо, по мере сил. Чтоб ей было, на что опереться первое время. А там, если тупить не будешь, может, и сойдётесь. Да ладно, чё ты, я ж вижу, что она тебе нравится.

— Ты же через неделю уже в школу вернёшься, — проворчал Гоша.

— Вернусь! Ещё как вернусь. Но ты — пообещай просто, хорошо?

— Рыбин перед ней извинился…

— Это я в курсе, мне доложили.

— Так чё ты хочешь?

— Я сказал.

Мы долго смотрели друг другу в глаза. Он ничего не понимал. Я ничего не хотел объяснять. Природа не терпит пустоты, и вдруг что-то во взгляде Гоши изменилось.

— Ты её бросаешь, что ли? — В тоне сквозило презрение.

— Да, — кивнул я.

— Дурак, что ли?

— Да, — снова кивнул я.

— Ты… Ты другую, что ли, нашёл?

— И снова да.

— Кого?

— Ты хочешь, чтобы я назвал кого-то знакомого? Чтобы ты ещё раз обозвал меня дураком и сказал, что Катя в тысячу раз лучше?

— Блин, ты можешь сказать?!

— Не могу. Секрет. Назову только первую букву: это «С».