Заметки на полях (СИ) - Криптонов Василий (бесплатная регистрация книга txt) 📗
Я пошёл к двери. Сзади что-то зашуршало.
— Справка…
Пришлось вернуться, взять этот дурацкий листочек у неё из руки. Рука дрожала. Её, не моя.
— Семён. Ещё пара секунд.
— Что, — усмехнулся я, — разыграем «Утомлённые солнцем 2»? Ты торжественно покажешь мне свою прекрасную грудь? Я ж ещё не помираю, Ань. И я этого добра навидался, грех жаловаться. Найди другого танкиста. А у меня и мама педагог, и папа пианист… [3]
— Завтра твоя мама работает? — спросила Аня.
— Ну да. А что?
— После трёх часов я буду дома. Если считаешь, что я тебе должна… Если захочешь ещё раз меня увидеть — ты знаешь, где я живу.
Глядя в её беззащитные глаза за стёклами очков, я понял, что эту победу, даром не нужную — одержал. Всё, что мне было не нужно, я получал в изобилии. И только необходимое тихо и скользко выползало из рук. Просачивалось между пальцами.
— Хорошо.
Я свернул справку в трубочку и подошёл к двери. Успел её открыть.
— «Утомлённые солнцем 2»? — вдруг спросила Аня. — Ты ведь это не серьёзно?
— Увы, серьёзен, как могильщик. А вот Джеймса Партера я выдумал. От и до. Просто так, захотелось. Яжписатель. Пока.
43
Я никогда не любил людей. Даже тех людей, которых любил, я не любил. У глагола «любить» полно оттенков и значений, им можно играть, как угодно. Да, я любил жену, но это не означало, что мне было необходимо видеть её каждую секунду своей жизни. Она была в моей жизни — и этого было достаточно.
Мне всегда было необходимо ощущать только себя, чтобы продолжать существование. Я не рвался в шумные компании, не боялся тишины, не замечал одиночества. С балкона шагнуть меня заставило не одиночество, а понимание того, что жизнь зашла в тупик. Книги пишутся для умных, а читают их — идиоты. Так было и будет всегда. Идиот видит события и пускает слюнку, думая, что понимает. Умный человек видит, что события — это тонкая корочка льда, под которой скрываются непостижимые глубины.
Редкая птица долетит до середины Днепра. Редкий писатель берётся отчаянно исследовать эти глубины. Достоевский. Может, отчасти, Толстой. Вообще, из классиков многие пытались. Жиже всех обосрался Фолкнер, в своём «Звук и ярость». Но надо понимать, что обосраться на такой миссии — это уже почёт. Редкая птица долетит даже до середины Днепра. Собственно, даже птиц, которые знают о существовании Днепра — ничтожно мало.
Я мог бы быть счастлив в понедельник, после возвращения домой. Я сидел один в своей комнате, и никто не разрушал моего одиночества. Вот пришло время, и закончились уроки. Я смотрел в окно и видел, как мои одноклассники идут домой. Я видел Гошу. Я видел Катю. Они прошли мимо окна, а значит, не собирались заходить.
Подождал час, просто таращась в стену. Потом встал, вышел в кухню, где мама разгадывала кроссворд.
— Мне нужно пройтись, — сказал я.
Она подняла на меня тяжёлый взгляд.
— Семён, ты наказан. Сиди, уроки делай.
— В том-то и дело. Мне нужно взять задания.
— Позвони Гоше.
— Мы с ним поссорились, он не станет со мной разговаривать. С Катей у меня тоже теперь связи нет.
Катя несколько раз настойчиво попросила меня ей не звонить во время последнего разговора в субботу.
— И куда ты собрался?
— Нужно исправлять ошибки и наводить мосты. Не знаю, есть ли в этом смысл, но… Что-то правильное делать нужно.
Я вышел из дома и вдохнул холодный воздух. Вот и всё. Природа телилась-телилась — и повернула дышло в сторону зимы. Будет холодать и холодать. К концу октября, возможно, уже выпадет снег. Белый-белый, он покроет всю грязь, и какое-то время будет казаться, что жизнь не так уж плоха.
Сигареты закончились, я решил начать решать проблемы с этого. Добрался до пресловутого «Яблока». Там обнаружился игральный автомат и злой Рыба. Они с Семёном пытались разбогатеть, но, как видно, безуспешно.
— Пацаны, вы не шарите, — сказал я, поздоровавшись с обоими. — Богатство в пятирублёвые монетки не конвертируется. Богатство — это пластиковая карточка, а лучше несколько. Вы про**ываете молодость на ничто.
— Умный, да? — мрачно спросил Семён.
— Он Пушкин, он, сука, гений, — гыгыкнул Рыба.
— Сукин сын, прошу заметить, — поправил я и, оставив ребят сношаться с искусственным интеллектом, подошёл к прилавку.
— «Винстон» синий, — попросил я.
Продавщица, женщина лет тридцати, со стервозной причёской, которая, казалось, натягивала кожу на лице, смерила меня высокомерным взглядом.
— А лет тебе сколько? — спросила она.
— Хотите сходить на свидание? — подмигнул я.
— Ага, щас!
Фыркнула, отвернулась, но видно было, что ей приятно. Честное слово, иные женщины кажутся дрессированными зверьками. Собственно, мужчины тоже.
— Ладно, давайте так, — вздохнул я. — Дайте мне «Сникерс», «Марс», «Натс», всего по одному. Ещё вот, жвачку, вот эту, да, с наклейкой. Штук десять. Пару «Чупа-чупсов». И ма-а-аленькую пачечку синего «Винстона». Для папы.
Непонятно каким макаром я сломал систему. Женщина выдала мне всё требуемое и пакет.
— Чё, покурим? — тут же подскочил Рыба.
— Вот ты бы лучше блок сигарет взял, чем эту херню кормить, — кивнул я на автомат.
— Да ладно, чё ты жмёшься?
— Я не жмусь, я поучаю. Пошли.
Закурили втроём у дверей магазина. Семён был какой-то смурной. Наверное, Рыба ему рассказал, как мы ходили на дело, и теперь Вол переживал трудный период осознания, что придётся ему делить Рыбу со мной.
— Вол, — сказал я. — Ты домашку записывал?
На его левой руке, засунутой в карман куртки, болтался пожульканный пакет с учебниками и тетрадями.
— Чё-то записывал, — пробурчал он.
Рыбин тоже не мог сказать ничего определённого. Вот интересно, херово учиться — это у них такая социальная позиция, или просто от тупизны? Ну, насчёт Вола не знаю, но Рыба, при ближайшем рассмотрении, впечатления идиота не производит. Да и подонка законченного — тоже. Всё зависит от точки отсчёта.
— А где Гришка живёт знаешь?
— А ты чё, добить его собрался? — заржал Рыба, исходя дымом, как огнедышащий дракон.
— Угу, делать больше нечего. Знаешь, нет?
В итоге они мне дали клочок бумаги, на котором совместными усилиями вписали номера упражнений по математике и русскому, и на пальцах объяснили, где находится Гриша. Туда я и направился, помахивая пакетом.
Дом стоял перпендикулярно Катиному, торцом примыкал к злополучному садику. Если бы Гриша тем вечером вышел на балкон покурить, то, наверное, при желании мог бы видеть эпическую «стрелку». Впрочем, он вряд ли обратил бы на это особое внимание. В Бору в эти непростые времена постоянно кого-то били, а порой и убивали.
Я постоял перед нужным подъездом, выкурил ещё одну сигарету для поднятия решительности. Потом, поколебавшись, выудил из пакета одну жвачку и сунул её в рот. Разжевал. Перед глазами всё поплыло. Н-да-а-а… Как можно было умудриться засунуть в столь маленький брусочек целый килограмм сахара? Поистине, химия — великая наука, за ней будущее. В будущем кроме химии и жрать-то нечего будет.
Гриша жил на пятом этаже. Я медленно поднялся по узкой лестнице. Посередине встретил спускающуюся бабульку, которая что-то ворчала себе под нос. Увидев меня, она тут же расправила перья:
— Ты чаво? Курить собрался?
— Не, спасибо, я на улице покурил, — вежливо ответил я.
— Неча у нас в подъезде курить! Весь подъезд провоняли, дома дышать нечем!
— Козлы, — посочувствовал я. — Давайте их всех убьём?
Бабушка посмотрела на меня диким взглядом и молча поковыляла дальше. Я проводил её добродушной улыбкой. Интересно, это Гриша тут курит постоянно? Вряд ли. Он же спортсмен, он хороший мальчик. Правильный.
Ну вот и нужная дверь. Я перевёл дух и нажал на кнопку звонка. Заиграла самая настоящая мелодия. Кажется, что-то из Моцарта, только ускоренное и оболваненное. Но всё же с прицелом на интеллигенцию. Не то что у меня — «динь-дон», примитивщина.
