Республика - победительница (ЛП) - Щерек Земовит (книги онлайн читать бесплатно txt) 📗
- Довольно-таки гротескно, - буркнул Самуил.
- Преувеличенного тиранства не было, так что пересаливать не стоит, - сказал Яцек. – В по-настоящему тиранском государстве такое место как Воля нельзя и представить. Просто, после довольно короткого периода сильного авторитаризма Рыдза, то есть Того-Кто-Погнал-Немцев-Так-Что-Теперь-Много-Чего-Может-Себе-Позволить, ситуация в Польше вернулась, более-менее, к той, что была перед войной. То есть, вновь начались партизанские войнушки президента с главнокомандующим, снова оппозицию отталкивали от участия в выборах, а когда посчитали, будто бы она "представляет угрозу для функционирования государства", а так считали очень даже часто, оппозицию сажали в "лагеря обособления"…
- И что, - перебил его Самуил, - ты не считаешь этого преувеличенным тиранством?
- Ну, - скривился Яцек, - так оно и есть. Только все это в разные времена имело различное напряжение.
- Бывали наказания, как бы всем привычные, хотя и неформальные. За достаточно сильную критику правящих элит, - разъяснил Самуил, - можно было, например, ожидать визита малоприятных господ силовиков. И избиения, от относительно легкого до… скажем… со смертельным исходом.
- А кроме того, преследовали за всяческого рода оскорбления: от оскорбления Республики, через оскорбление религиозных чувств до оскорбления государственных служащих, надуманных или нет, - прибавил Яцек. – Сейчас, впрочем, такое тоже случается, и даже довольно часто, но не так, как тогда. Ну а помимо этого, все было до невыносимости консервативным. У церкви имелись амбиции сделать католицизм государственной религией. Государство, хотя и пыталось ограничить влияние церкви на политику, в основном, потому что святоши охотнее поддерживали эндеков и пост-эндеков, а не санацию, конкурировало с ними на поле объяснения гражданам, чего им можно, а чего – нет.
- А чего было нельзя? – спросил я. – И твое здоровье, - прибавил я, увидав, что Самуил поднимает рюмку.
- Аборты были запрещены, - Самуил закурил, - как и теперь. Но еще сексуальное просвещение и "распространение публичного возмущения". А под это последнее можно было подписать самые разные вещи: от распространения порнографии до публикаций вещей, оскорбляющих общественную мораль, при чем общественная мораль была понятием чрезвычайно емким, и, по сути, в него можно было поместить практически все. Равно как и с понятием "оскорбления власти", это как в Швейке с историей о том, как портрет Его Величества обделывали мухи. Одним словом, Республика не была государством, позволяющим гражданину функционировать по принципу "живи и дай жить другим". Жечьпосполитая, скорее, воспитывала гражданина в сильно консервативном, слегка патриотическом или ура-патриотическом духе.
- Следовательно, идеальный гражданин Жечипосполитой, - подхватил тему Яцек, - должен был быть не очень-то интеллектуально развитым созданием, он должен был бездумно обожать Отчизну и, время от времени, взрываться фейерверком великой любви к ней и заверений о готовности отдать за нее жизнь и здоровье. Кроме того, он был обязан почитать великих польских мужей, особенно выделяя Юзефа Пилсудского и очередных Верховных Вождей, решения которых он обязан был принимать с энтузиазмом и некритичным пониманием.
- И, опять же, он был обязан удерживаться от провозглашения какой-либо критики властей, - прибавил Самуил. – Еще он был должен соблюдать христианские моральные принципы и соглашаться с сильно упрощенной, азбучно-катехизисной интерпретацией действительности: вот здесь находится враг, а вот тут – друг, вот это хорошо, а вот это – плохо, конец и точка. Так что существенной целью существования властей никак не было "служить гражданину и защищать его", но, скорее, "бранить, наказывать и воспитывать". Это не государство было для гражданина, но гражданин для государства.
- И что, люди выдержали так до самых семидесятых годов? Или все это им не мешало?
- Ну почему же, протесты существовали всегда, начиная с самого майского переворота, а особенно усилились в шестидесятые годы. Но по факту то были протесты интеллигенции и среднего класса, в те времена еще относительно немногочисленного. Большую часть общества составляли люди по-настоящему бедные, а они долгое время не слишком-то участвовал в государственной жизни, - продолжал Самуил. – Она их ну никак не интересовала. Тирания им никак не мешала, поскольку никак не вмешивалась в их простые потребности, а даже если и вмешивалась, то они этого не замечали, поскольку не понимали ее механизмов и принимали, что все идет именно так, как должно, вот и все. Их, в основном, занимали бытовые условия, а в газетах читали спортивный раздел и про то, чего там слыхать на Мадагаскаре или у кинозвезд. Но страна все же развивалась, родился и рос средний класс, а прекрасно известно, что общественные протесты появляются не тогда, когда человеку нечего в горшок положить, но тогда, когда горшок полон, и возникает вопрос: в нем пустая картошка или заправленная каким-то мясом. Человек, которого не волнует базовое существование, может начать думать и о более высоких потребностях. И вот в семидесятые годы у граждан Республики начало нарастать желание сбросить корсет. Как моральный, так и политический. Совершенно нормально, но людям осточертела санация, старый, душный порядок. Это не было легко, поскольку ничего другого они и не помнили, разве что царский, прусский или австрийский порядок. Санация была вечной…
- А еще и экономический корсет, - прибавил Яцек. – Потому что, видишь ли, хотя знаменитый польский интервенционизм объединялся с рыночной экономикой, и его все время как-то там реформировали и делали более "рыночным", экономическая Политика в Польше не была гибкой, а это тормозило хозяйственное развитие…
- …и отпугивало инвесторов, - вмешался Самуил, прикуривая от одной сигареты другую.
- Именно, и не позволяло предпринимательству снизу раскрутиться на все сто.
- Хорошо, но почему санация сдала власть? Только потому, что начала сыпаться экономика?
- Сыпаться потихоньку начало все, - ответил Самуил. – Экономика как-то еще действовала, хотя и без фейерверков, но обществу уже осточертел весь этот санационный националистический маразм, а кроме того, власть утратила реальный взгляд на события: расслоение в обществе, украинцы, те же Кресы, которые до сих пор представляют собой абсолютную трагедию.
- Запад на них тоже давил, поскольку ему давно уже надоел санационный автократизм, несколько не соответствующий так называемому свободному миру, частью которого мы, якобы, были, - прибавил Яцек. – До сих пор санаторам как-то еще удавалось обманывать Запад то "спецификой пограничья", то "сложной внутренней ситуацией" или же изображаемой либерализацией и псевдооттепелями каждые пару лет, выпуском из тюрем политических заключенных и общим братанием народа. Опять же, Польша была нужна в качестве столпа международной безопасности. Только в семидесятых годах все это начало меняться. СССР постепенно, но неизбежно, сползал в экономическую, общественную и политическую черную дыру, которую без отдыха копал последние пару десятков лет, так что он перестал действовать на воображение всего остального мира в качестве серьезной угрозы. Германия была настолько политически разделена и раздавлена денацификацией и демократизацией, что в ней перестали видеть угрозу, ей даже позволили международную экономическую интеграцию. Так что же, и Польшу постепенно перестали считать необходимой основой политического порядка в Восточной Европе, впрочем, ее малую эффективность обнажили кризисы в Румынии и бывшей Югославии. Опять же, слишком плохо соответствовала она "демократическому семейству государств".
- Впрочем, уже тогда у Польши на Западе была безнадежная пресса, гораздо худшая, чем сейчас, - дополнил Самуил. – Западные журналисты обожали расписывать о тирании в "фасадно демократической Польше", равно как и о том же, что и теперь: о стигматизации евреев, о преследованиях украинцев и белорусов. Ну и в семьдесят втором, после всех тех знаменитых террористических актах в Варшаве, когда погиб премьер, возлагавший цветы на Могиле Неизвестного Солдата…
