Благословенный. Книга 4 (СИ) - Коллингвуд Виктор (книги онлайн полные версии txt, fb2) 📗
Кутузов охотно согласился:
— Мы полностью предоставляем Индостан в ваше безраздельное владычество. Наша же сфера интересов много скромнее — Персия, район Персидского залива, среднеазиатские ханства, Великий Туран, полуостров Малакка, северная часть острова Калимантан.
— А что же Япония, Корея, Формоза? Что вы думаете насчёт Китая?
— По мнению императора Александра, Китай определённо слишком большой кусок чтобы доставаться кому-то одному. Полагаю что к богатствам этой страны должен быть обеспечен равный доступ всех заинтересованных сторон. У нас есть пожелания насчёт некоторых северных территорий Китая, но в остальном император придерживается идеи «открытых дверей».
Что вы понимаете под этим термином? — быстро спросил Талейран, приподнимая бровь.
— В Китае всем державам следует сотрудничать, чтобы совместно добиваться общих интересов.
— Ну что же… это приемлемо. Так мы можем рассчитывать на ваше доброжелательное отношение к нашему Египетскому предприятию?
— Целиком и полностью! — заверил его Кутузов.
— Прекрасно. Я доложу о ваших предложениях и пожеланиях директорам. Однако, насколько я осведомлен об их позиции, Директория надеется на более тесное сотрудничество наших стран! — многозначительно произнес Шарль-Морис.
— В этом походе, увы, мы не можем составить с вами союза.
— Понимаю. Вы желаете сохранять добрые отношения со всеми акторами европейской политики, и при этом получать выгоды ото всех.
Аудиенция закончилась. У Кутузова от разговора осталось двойственное впечатление. Вроде бы, все предложения императора нашли понимание министра Талейрана; но насколько оно основательно? То, что французский министр чего-то недоговаривает, было ожидаемо — на дипломатическом поприще прямые пути никогда не ведут к цели. Но этот бывший аббат — это нечто особенное, он за ложью скрывает не правду, а другую ложь. Прислушиваясь к своей интуиции, Михаил Илларионович не без удивления отметил, что она молчит — настолько непонятым оставался министр Талейран, его логика, мотивы, его истинное лицо. И лишь в одном у Кутузова сложилось чёткое убеждение: за всё время разговора его визави не произнес ни слова правды…
Впрочем, уже когда он покинул Париж и находился на пути в Мадрид, в Монтобане его настигла новость, что французская армия действительно начала вторжение в Италию.
Дорогой Кутузов составил для императора Александра подробный отчёт о своём визите в Париж, сопроводив его письмом:
Государь император Александр Павлович, вице-канцлер Александр Андреевич!
Во исполнение указаний Ваших, проезжая в Мадрид через Париж, встречался я с важнейшими персонами Французской Директории, о чем и даю теперь отчёт. Надобно признать, что страна сия, как оказалась девяти лет тому в безначалии, також в нём преблагополучно по сей день и пребывает.
Директория пребывает в эмпиреях и ничего не хочет не видеть, не слышать. Директоры только читают газеты, злятся и обсуждают газетные статьи. Каждый день в одиннадцать начинается заседание, продолжающиеся до 6 часов вечера. Министры приходят в назначенное для них время и всегда принимаются по одному, несмотря на то, что должны быть приняты вместе. С каждым из них директоры говорят о газетах, жалобах и обвинениях против частных лиц. Директорам едва хватает времени между этими обсуждениями заслушать отчет министра и его предложения о своей работе. После заседания начинался ужин. За столом всегда собирается очень много людей. Пир продолжается до глубокой ночи, причем обсуждение дел там строжайше запрещено. С утра директора снова читают газеты, чтобы во время своих прескучных заседаний им было о чем друг с другом поговорить.
Совет Пятисот, почитаемый здесь как главное кормило власти, озабочен более всего тем, чтобы пресса получила такую же свободу, какой она обладала ранее. Также Совет тщится получить отчёт Директории о её работе. Не днях он принял резолюцию, обязывающую Директорию в декадный срок подготовить и предоставить законодательному собранию план оздоровления финансов и пресечению монархических мятежей, подобных случившемуся 18-го фрюктидора. Однако же, в назначенный день никто из правительства к ним не явился. Весь Совет Пятисот в целом и каждый депутат в отдельности почувствовали себя оскорбленными и униженными. Исполнительная власть, законом подчинённая законодательной, на деле просто игнорирует её. Наутро зал Совета неистовствовал: разгоряченные показным небрежением депутаты Совета Пятисот единогласно постановили не покидать зал заседаний до тех пор, пока правительство не предоставит отчет. Когда-то именно так во Франции началась революция! Совет Старейшин всецело поддержал Совет Пятисот, приняв такую же резолюцию; тут все и увидели, что согласия в государстве нет. То Директория арестовывает депутатов, отбирая у них мандаты, а теперь Совет объявил незаконным избрание одного из директоров, Трельяра. Совет Старейшин утвердил решение совета 500* и директор Трельяр был вынужден оставить свой пост. Привыкшие к частым изменениям власти, парижане сим совершенно не обеспокоились. Зато страшный шум поднялся, как только 28-го июня парламент принял постановление: для поправления крайне расстроенных финансов сделать заем из имущих классов в размере 100 миллионов франков. Мера сия не получалась ранее даже у якобинцев; и сейчас закон о займе был яростно атакован со всех сторон, однако же 6-го августа был окончательно принят. По этому закону каждый, кто платит основной налог больше чем 300 франков в год, должен дополнительно платить столько же в казну в виде займа. С ростом выплат основного налога величина займа пропорционально повышалась.
Второй, вызвавший всеобщее возмущение закон, был так называемый «закон заложников». По нему каждый, кто показал приверженность к монархии или принял участие в непризнанных государством религиозных службах, должен быть арестован. Закон позволял арестовать не только родственников эмигрантов, но и всех персон, подозрительных власти. Кроме того, граждане департамента, в котором убили чиновника или солдата, должны выплатить 6000 франков в казну, 5000 франков вдове погибшего и по 3000 на каждого ребенка. Закон о заложниках создавал весомые предпосылки для новой волны левого террора, создавал его юридическую базу.
В области внешней полагаю, что Директория готовит вторжение в Италию, дабы занять Рим и Неаполитанское королевство. Возможно, при этом будут затронуты и венецианские владения. Это приведёт, вероятно, к уничтожению многих итальянских княжеств, и может привести к вмешательству Австрии. От Италии, вероятно, французы совершат экспедицию в Египет, пользуясь затруднениями английского флота, понесшего большие потери и сильно теперь занятого блокадой атлантического побережья Франции и Ирландии. Таковы, по крайней мере, их намерения; а уж как они будут исполнены, зависит всецело от благосклонности Клото и Атропос**.
Проведя переговоры с министром Талейраном, я теперь, согласно полученных инструкций, отправляюсь в Испанию, наблюдать за ходом сделки между нашими державами касательно мексиканского серебра и Калифорнии.
Засим, примите мои уверения в совершеннейшем к вам почтении.
Париж, 20 мая 1798 года.
К у т у з о в
* * *
Мануэ́ль Годо́й, маркиз А́льварес де Фа́риа, герцог Альку́дия, князь де Ла-Пас, генералиссимус вооружённых сил Испании и первый министр, «испанский Потёмкин», высоко вознёсшийся через постель королевы и при этом умудрившийся сохранить расположение короля, неторопливо рассматривал лицо русского посланника. Шрамы от пуль, повреждённый, невидящий глаз, глубокие морщины на немолодом одутловатом лице, — всё говорило за то, что представший перед ним вельможа прошёл извилистый жизненный путь, успев побывать во всяческих переделках.
— Счастлив приветствовать вас в Испании, дон Кутуззо!
Михаил Илларионович отвесил самый изысканный из своих поклонов, в свою очередь буравя единственным глазом испанского любимца Фортуны. Молодой, начинающий полнеть человек, сквозь белоснежную кожу пробивается румянец; глаза ленивые и сонные, будто бы их владелец всего уже достиг в жизни и оттого ни к чему не относится серьёзно. Чем-то он неуловимо похож на последнего екатерининского фаворита Зубова —этакий маменькин сынок… Однако же, разговор с ним обещал быть жёстким. «Главное — не перегнуть» — сказал себе Кутузов — как бы этот тип не переметнулся к новым союзникам. А у императора на него планы.'
