Прогулки по Аду (СИ) - Клепаков Андрей (первая книга TXT) 📗
Я видел только ее медленно расширяющийся зрачок, снятый сканнером перед тем, как она закрыла глаза.
Я подумал, что жизнь моя как-то быстро закончилась, не успев, собственно, и начаться.
«Я рос толстым, вялым и неповоротливым. Меня дразнили «жиртрестом», обижали и часто били. Сначала в детском саду, потом в школе и институте. Девушки презирали меня, друзей не было, учителя и преподаватели ставили приличные оценки, но не любили меня.
Черт, — лениво подумал я, — вроде я когда-то уже так думал. И почему институт? Я же только в школе учусь».
Но друзей у меня не было, и девушки действительно презирали меня.
Ева была младше меня на два года и, соответственно, училась в девятом классе. Она была дочерью нашего соседа по дому и папиного приятеля и коллеги — дяди Тиберия.
Тиберий жил под нами и занимал семьдесят первый этаж башни.
Мы с Евой росли вместе. Пока были маленькими, были друзьями. И моя толщина ей не мешала. Играли вместе. Я даже проделал тайный ход на нижний этаж. Ход вел из нашего гаража в гараж дяди Тиберия. Все родители о нем, естественно, знали, но молчали.
И, конечно, я был влюблен. Лет с десяти. В четырнадцать понял, что шансов у меня нет, и моя жизнь превратилась в пытку. Все попытки сбросить вес оказывались бесплодными. Не помогали ни спорт, ни таблетки. Врачи говорили, что после окончания полового созревания, возможно, я похудею. Но после пятнадцати я стал еще толще. Какой-то гормональный сбой. Можно было попытаться вмешаться в геном, но врачи обещали только пятьдесят процентов успеха и двадцать — вероятности наступления необратимых генетических изменений. На таких условиях мама на вмешательство не согласилась. Я-то, понятно, рискнуть был готов, но кто же меня будет слушать. Придется ждать совершеннолетия, хотя тогда вероятность благополучного исхода будет еще меньше. И если к тому времени Ева еще не выйдет замуж, и если в этом вообще будет какой-то смысл.
И вот теперь я понял, что смысла уже нет. Она меня не любит и не полюбит. Она любит этого идиота. Смазливая рожа, отличная фигура, топовое место в школьном рейтинге. Предложение от профессиональной федерации бейсбола. И я, ботаник-жиртрест, ничем, кроме виндборда, не увлекающийся. Сурок против гепарда.
Виндборд — абсолютно безопасный вид спорта, даже мама не возражала. Свалиться с доски невозможно. Крепления для ног сопряжены с антигравом, а антиграв не ломается в принципе. Там просто нечему ломаться. Пока у Земли есть гравитация, он будет работать. Врезаться в стену тоже не получится, функцию автопилота, перехватывающего управление в случае опасности, отключить нельзя. Если попытаться его сломать, виндборд просто не полетит, зависнет в воздухе. И ты будешь болтаться в небе, как цветок в проруби, пока полиция не прилетит, со всеми вытекающими — штраф с родителей и куча неприятностей вплоть до лишения прав.
Но у меня был вариант.
Я отлип от стекла, активировал лив-браслет, перевел в режим генерации, смоделировал электронный ключ от сейфа отца. Я был ботаником-айтишником. Дружил с дядей Тиберием — главным по софту в папиной фирме. Кое-что умел.
Сейф дзинькнул, мигнул зелеными огоньками, поздоровался с папой. Я вынул старинный пулевой пистолет. Проверил обойму, сунул пистолет за спину за пояс, как в фильмах про прошлое, и пошел в гараж.
Папиного всестихийника там не было. Они с мамой улетели в Москву к бабушке. До вечера не вернутся. Мамина «БМВ» стояла, уткнувшись мордой в стену. Она всегда парковалась совершенно по-идиотски. Хотя гоняла только так, пожалуй, покруче папы.
конце гаража стояла моя «хонда». Ну не моя, конечно, мамин старый флаер. Но мне ключи доверяли. В космос на нем не выйдешь, но летные характеристики вполне. Два звука я из нее выжимал, когда предков, понятно, рядом не было. А так больше 1200 в час мне не разрешалось. Но в атмосфере особо и не разгонишься.
Взял свою доску, поставил рядом с «хондой». Нашел пустую канистру из-под антиобледенителя. Вернулся в комнату и слил все пузырьки со сжигателем жира в канистру. Я давно им не пользовался. Ни перорально, ни подкожно. Все равно в терапевтических дозах от него пользы, как мертвому от припарок. Попробуем в массивном вливании.
В гараже поставил канистру рядом с доской. Сел в «хонду» и завел тачку. Стена из бронестекла медленно поползла вверх. Пока движок во флаере не работает, гараж открыть нельзя. И тем более нельзя вылететь на доске с семьдесят второго этажа. Коридор для виндбордов ограничивался высотой в 150 метров. И взлетать, и садиться можно только с земли. Но с земли я боялся. Камеры, сканнеры — пистолет засекут сразу.
«Хонда» чуть завибрировала и поднялась над полом. Я дождался, когда стена откроется полностью, выдернул ключ, флаер рухнул на пол, двери разблокировались, я выкатился из тачки и прыгнул на доску. Со щелчком сработали крепления. Дверь гаража начала закрываться, и ее обратный ход был гораздо быстрее. Я подхватил канистру и сорвал с руки лив-браслет. Хлынула кровь, но я не почувствовал боли. Браслет полетел в угол гаража, доска сорвалась с места, я пригнулся и вылетел в остававшуюся от закрывающейся стены щель.
Отлетев от башни подальше, остановился. Дул сильный ветер, а я был без аэрокостюма, но мне было плевать на холод. Открыв канистру, я вылил сжигатель себе на голову. Мой жир загорелся. Я достал из-за пояса пистолет, щелкнул предохранителем и разрядил всю обойму в гравик. Оказалось, что антиграв разрушить все же можно. Мне, во всяком случае, удалось.
Доска перевернулась, крепления открылись, и я, охваченный пламенем, факелом полетел к земле.
И даже теперь не подумал о родителях, я тратил последние мгновения жизни вспоминая, как она улыбается.
Почему я выбрал такой сложный способ самоубийства? Почему просто не застрелился? Или не повесился? Или не отравился? Не знаю. Психологи потом с этим тоже не разобрались.
Не разобрались также и с тем, каким образом подо мной оказалось аэротакси, в которое я врезался где-то в районе пятидесятых этажей. Я попал точно в открытый люк тачки, флаер сдемпфировал, провалившись до сорокового, но дно машины пробить мне не дал. Правда, загорелся, и меня покрыла ядовитая пожарная пена. Но я был уже без сознания. Таксист рванул в больницу. Мне повезло дважды: довез живым, и в этой клинике работал мой дед, профессор Арнольди.
Почему такси оказалось непосредственно у жилой башни, а не шло предназначенным ему коридором, полиция так и не смогла выяснить. Таксист ничего вразумительно объяснить не мог. Но на нарушение закрыли глаза, спасенная жизнь дороже. Полицейские потом шутили: это ангел-хранитель тебе тачку под жопу подогнал. Сходи в церковь — поставь свечку.
И вот теперь я лежал в коме, в антигравитационной капсуле. Я был практически без кожи, ту, что не сгорела, разъел пламегаситель.
Я висел в потоке теплого, стерильного воздуха, опутанный проводами и шлангами. Шла долгая и мучительная регенерация. Помимо ожогов, у меня были множественные переломы костей и сотрясение мозга. Единственным неповрежденным местом была кисть моей правой руки. Ее вывели за пределы капсулы, и маме позволяли сидеть рядом со мной и держать меня за руку.
Я был без сознания, но не совсем, оно бродило где-то рядом, и я видел картинку не глазами, а как-то сверху.
Мама сидела в кресле рядом с капсулой. В ее глазах стояли слезы, она держала меня за руку и время от времени касалась ладони губами.
Мама была еще очень молода, они с отцом поженились, когда им было по шестнадцать лет. А в семнадцать у них уже родился я. Думаю, что из-за беременности они и поженились. Я подумал, какая мама у меня красивая. Дверь в палату открылась, и вошел отец. Он подошел, обнял маму, не дав ей подняться с кресла, и шепотом спросил:
— Как он, Куколка?
Терпеть не могу, когда отец ее так называет. Какая она куколка! У нее имя есть. Ева. Маму зовут так же, как мою, ну, условно мою, девочку. Или девочку зовут, как маму. Как больше нравится. Да и похожи они очень. Если мы вместе бывали где-нибудь, все вокруг всегда думали, что Ева дочка моей мамы. Может быть, поэтому я в нее и влюбился. Настоящая мама Евы давно умерла, а дядя Тиберий так больше и не женился.
