На звук пушек (СИ) - Барт Владимир (читать книги TXT) 📗
Обсуждали эту тему и роте капитана Леру. Дюпон не сумел оценить преимущества французского оружия в своем единственном бою, а потому помалкивал. Но старослужащие ободряли новобранцев: германские батальоны не сумеют даже приблизиться. Дальность огня французской винтовки превышает винтовку Дрейзе в два раза, а скорострельность почти в четыре раза! Единственную опасность представляет германская артиллерия. Но когда ее подтянут, передовые батальоны отойдут на запасные позиции в селении. Так что не трусь, держись бодро, слушай и выполняй команды — и все будет хорошо!
Что касается запасных позиций, то командование корпусом, хоть и ожидало приказания на отход, но распорядились делать бойницы в каменных изгородях и использовать в качестве укреплений деревенские строения. И полки второй линии сейчас там занимались фортификационными работами. Насколько это было возможно.
Солдатский телеграф уже разнес среди солдат, что остальным корпусам повезло меньше, чем парижанам Канробера. Им пришлось копать всю ночь, не смотря на голод и смертельную усталость после пережитого сражения и марша. Правда на севере и позиции на крутых склонах долины Манса, заросшие лесом, более приспособлены для обороны, чем ровное поле северней Аманвиллера. Зато центру первыми и держать удар.
До личного состава довели, что 6-му корпусу следует удержать позицию до наступления темноты. Всего несколько часов светового дня. А еще был слух, что Базен вот-вот прикажет отступать дальше к востоку, к холмистым лесам. Потому то и нет приказа окапываться.
После часового стояния в линии, роту выдвинули в передовое охранение. Капитан оставил лейтенанта Гренье за старшего, а сам отправился к полковому командиру, полковнику де Геслину.
Выставив наблюдателей, солдаты повалились на траву, радуясь солнечному утру.
В окружающем пейзаже ничего не напоминало о том, что идет война. Солнечный день. Зеленые луга. Желтые квадраты полей. Звонкое мелодичное пение жаворонков и стрекотание кузнечиков. Хотелось улечься на траву и смотреть в глубокое голубое небо, где легкие белые облака, мчатся куда-то на восток. Пронесутся над Германией, Польшей, Россией, чтобы где-то в бесконечно далекой Сибири выпасть дождем. А может просто растаять уже сегодня к вечеру по капризу теплого ветерка.
Хороший денек. Сухой, но не слишком жаркий. Солнце приятно греет кожу.
Немцев хорошо потрепали позавчера. И хотя французы отступили, бошам тоже необходимо время что-то подтянуть подкрепления, подвезти боеприпасы. Им тоже нужно отдохнуть…
Но прочь мысли о тевтонах в этот прекрасный день!
Скоро обед. В фляжке легкое белое местное вино. Сильванер. Неплохое винцо. Дюпон предпочел бы, конечно, привычный для него жюронсон. Или хотя бы бордо. Жаль только, что Тардиф[1] Божо Блан, один из его любимых сортов, не выпить больше со стариной Полем. Бог весь что за напасть напала на виноградник Поля, уничтожив превосходную лозу в каких-то три года. Ах, что за вино давала лоза с виноградника Божо. Да… Посидят ли они еще когда за бутылочкой Тардифа?
Может и самому заняться виноделием? Где-нибудь в окрестностях По. Или купить домик на берегу моря? В Биарице. Белый песок, синее море. Соленый ветер. Солнце. Вино и горячие девчонки скрасят ветерану жизнь на склоне лет… Или сухие красотки и горячее вино? Хе, хе…
— Не спи, сержант!
Лейтенант Гренье. Ну кто же еще?
— Лейтенант, а вы читали Беранже? — негромко, чтобы его слова не долетели до солдат, поинтересовался Дюпон.
— Читал, — недоуменно ответил Гренье. — «Пятое мая». Меня на свой корабль испанцы взяли с тех берегов, где грустно я блуждал…
— А может, помните: «Да, я прибил офицера…»[2]? Я бы поостерегся подкрадываться к человеку, у которого заряженное оружие в руках.
Люди, служившие в армии, прочитав диалог между сержантом и офицером, могут обвинить автора в незнании армейских реалий. Да, общение офицеров с нижними чинами, подобное описанному выше, было невозможно в прусской или российской армии.
Но вот во французской армии времен второй империи, такое общение вне строя было в норме. В неоконченном романе Стендаля «Красное и белое» (Люсьен Левен) очень красочно, с натуры описаны типажи французских офицеров 30-х годов 19 века, когда военная карьера считалась во французском высшем обществе и среди буржуазии весьма не престижной. Недаром автор вкладывает в уста своего героя, поступившего корнетом в армию горькие слова: «Без сомнения, вы умирали с голоду, раз взялись за это ремесло»? И в этом же абзаце, что могли ожидать офицеры от подчиненных им солдаты и унтеров: «В одно прекрасное утро из рядов может выступить какой-нибудь капрал, вроде Гоша, который обратится к солдатам с призывом: «Друзья мои, идем на Париж…»
Вот и Беранже, писал свое стихотворение, основываясь на правде жизни. «Старый капрал», хоть и описывает времена Первой реставрации, когда в армии существовало противостояние офицеров-роялистов и солдат-еще из наполеоновских наборов. Но опубликовано оно было уже при Наполеоне III в 1857 году, и публике не было необходимости объяснять, что, действительно, капрал может и полк поднять на Париж, и офицера… того. Во времена Второй империи для капрала или сержанта, понятно, это обернулось бы строгим наказанием, но не расстрелом, как при Реставрации, а но все же взысканием. Но таких ситуаций старались не допускать. Тем более, что офицеры ротного уровня чаще всего были из таких же старослужащих. Или вчерашних выпускников военных школ, в отношении которых сержанты часто выступали своеобразными "дядьками"-наставниками.
Что касается офицеров французской армии, то они разделялись на две резко отличавшихся друг от друга группы.
Первая — воспитанники военных школ, подобных Сен-Сиру и Политехнической школы, а также волонтеры с высоким образовательным уровнем, которые производились в офицеры после 2–4 лет службы в армии. Из этой категории формировались штабы и различные специальные подразделения: инженерные, топографические и им подобные. Это категория поставляла кандидатов на посты командиров батальонов и выше. И лейтенант Гренье относился как раз к этой категории. Рядовые солдаты и сержанты относились к подобным офицерам, как временному явлению в ротах. На должностях взводных «желторотиков» держали, пока они не приобретут хотя бы минимальный военный опыт. И наставниками «желторотиков» выступали как раз сержанты и унтер-офицеры из ветеранов. Но стоило выпускнику Сен-Сира опериться, как прощай рота, здравствуй штаб. С насеста взводного взлетали сразу в батальонные и полковые, а то и дивизионные выси.
Вторая — офицеры, поднявшиеся из общей массы унтер-офицеров. По своему образованию, воспитанию и мировоззрению они мало отличались от прочих унтер-офицеров, сержантов и капралов, которые составляли костяк армии. Отсутствие воспитания и образования, грубые инстинкты выходцев из низов у них компенсировалось практическим знанием муштры, делопроизводства и всего того, что составляет повседневную жизнь армии, знали потребности и чаянья солдат и были для них примером. С каждым годом таких офицеров в армии становилось все больше, а в 1870 году таких было две трети от всего офицерского корпуса. Они занимали едва ли не все должности ротного и батальонного уровня, который был для них потолком карьеры. Мало кто дослуживался до полковника. А уж до маршала, вроде Базена, и вовсе единицы.
Одним словом, в отличие от других армий, во французской, образца 1870-го года, сержанты не воспринимались офицерами «низшими чинами», а скорей как такие-же кадровые военные, имеющие меньшее звание. Генерал — это капрал, которого много раз повышали в звании, — этот афоризм вполне мог бы появиться во французской армии образца 1870 года. Здесь и сейчас не было столь резкого классового расслоения офицерства и низших чинов, как в прусской, австрийской или российской армиях.
— Жаркий сегодня будет денек, — заметил Гренье.
— Не жарче, чем в Иерусалиме, — ответил Дюпон.
Иерусалим — столь громкое название носил маленький, ничем не примечательный поселок, примыкающий к Сен-Прива, а потому все оценили шутку сержанта.
