Морской волк. 3-я Трилогия (СИ) - Савин Владислав (читать хорошую книгу TXT) 📗
— Второй Белорусский за четыре дня до Эльбы дошел, там еще двести километров, и упремся в голландскую границу. На юге будет труднее — но, думаю, справимся.
— Тогда, товарищ Берия, даю санкцию на «рыбалку». Не подведите. Надеюсь, что товарищи из «Рассвета» окажутся на обычной высоте. Под вашу ответственность!
Берия кивнул. И подумал, что в товарищах «из будущего» он не сомневается, а вот если фрицы подведут… Что ж, тогда он позаботится, чтобы эта сволочь Рудински, когда его удастся поймать, провел остаток своей жизни в лубянском подвале, делясь своими секретами. А Зейс-Инкварт с Борманом гарантированно пойдут на эшафот со всеми прочими «Г».
Москва
По московским улицам шли немцы.
Не пятьдесят семь тысяч, как было в иной истории, тремя месяцами позже, а целых сто. Сто тысяч пленных, из числа взятых на Висле, в Восточной Пруссии, в Померании, в Моравии, в Австрии, в Италии — за последние два месяца. Солдаты, унтера, офицеры. И генералы впереди, как положено, во главе с фельдмаршалом Леебом, командующим группой армий «Север», сдавшимся в Кенигсберге.
И если высшие чины были по уставу, в парадных мундирах со всеми регалиями, то солдаты — в потертой форме, нечищеных сапогах, даже без ремней. По контрасту с охраной, бойцами НКВД, одетыми как на парад, даже примкнутые штыки новеньких карабинов СКС сверкают на солнце. Поперечные улицы были перекрыты бронетранспортерами и «студебеккерами», тоже с солдатами НКВД, патрули стояли у всех подворотен. Но это было лишь на случай, если немцы попробуют бежать — прохожим, гражданским и военным, никто не препятствовал, не разрешалось лишь выходить на проезжую часть во время марша колонны.
В Северодвинске, Ленинграде, Сталинграде, Харькове, Киеве, Минске к подобным зрелищам давно привыкли, хотя в намного меньшем масштабе — там немцы, к которым прочно прилепилось откуда-то взявшееся слово «гастарбайтеры», каждое утро строем под конвоем маршировали к месту работ — убирать мусор, восстанавливать разрушенное, просто благоустраивать территорию, ну а кому повезет, работать за станками в теплых цехах — а вечером так же возвращались в казармы. Но москвичам это было в новинку, не было в Москве больших разрушений от бомбежек, и на заводах как-то обходились пока без привлеченной рабсилы. Потому люди на тротуарах часто останавливались и смотрели — с пренебрежением, с брезгливостью, вот ненависти было мало, ведь этот враг был уже побежден — хотя после бойцы конвоя рассказывали, как к ним обращались, «отдайте хоть одного, своими руками задушить».
Сами немцы принимали это как должное. Европейские традиции, еще с римских времен, когда за колесницей полководца-триумфатора гнали взятых пленных — сейчас же, в двадцатом веке, никто не собирался приносить пленников в жертву, и даже обращать в пожизненное рабство — ну а потешить публику, и заставить работать, тут русские были в своем праве — праве сильного, которое никто не отменял. К тому же эти немцы уже успели узнать, что русский плен совсем не так страшен, как про него рассказывал Геббельс, тут никого не забивают до смерти, не морят голодом, не скармливают заживо сторожевым медведям — а требуют работу в пределах разумного, и даже платят за это какие-то деньги! Есть, конечно, и наказания — за неповиновение, за нерадение в работе, за попытку побега, за порчу инструмента — но это было вполне справедливо. И что, русские сразу изолируют всех эсэсовцев, гестаповцев, кригскомиссаров, членов НСДАП, и всех уличенных в зверствах с русскими пленными и гражданскими, и что с этой категорией дальше происходит, неизвестно, то ли всех поголовно расстреливают, то ли отправляют в ужасные штрафные лагеря в Сибирь, где круглый год лежит снег, а под окнами рычат голодные белые медведи — так разве мы в начале войны не были настолько же жестоки с их комиссарами и евреям? Ну а честным солдатам ничего не грозит — лишь отработать, сколько положено, и домой, ведь скоро уже кончится эта война?
На одном из перекрестков среди публики стоял русский генерал. И сам фельдмаршал Лееб вскинул два пальца к козырьку фуражки, и идущие рядом сделали так же. Стремление к орднунгу есть неотъемлемая часть германского военного! А генерал-майор победившей армии был сейчас неизмеримо выше, чем капитулировавший фельдмаршал.
Но кто это там впереди? Французы?! В армии де Голля была принята форма русского образца, лишь с французскими погонами и нашивками — но в тылу считалось шиком надевать довоенные мундиры, из старых запасов, снабжения армии Виши. А были и такие, кто заказывал пошить или перешить форму по тому образцу — чтобы вступить в родную Францию в подобающем виде! С десяток этих петухов стоят и смотрят на германский позор. Мы что, и им проиграли?
Фон Лееб позже клялся, что приказ отдал не он. Но раздалась команда, и по немецкому строю будто пробежала волна, и шаркающая ногами толпа бродяг за секунду превратилась в армию. Взгляд поднять, плечи развернуть, равнение направо — на лягушатников! — шаг держать, рраз, рраз! Русские нас победили, и это честно — но эти тут что делают, среди триумфаторов? Трусливое свиное дерьмо, может ваши отцы и были солдатами, под Верденом и Соммой — но в эту войну, когда мы начали, то не успевали догонять ваши храбро удирающие войска! Вы даже не захотели защищать свой Париж, объявили его «открытым городом», согнулись перед нами, и лизали наши сапоги — но с охотой присоединились к нам, тогда еще стоявшим на Волге, чтобы успеть отхватить свою долю от нашей добычи. И бежали первыми — это вы, лягушатники, виноваты, что нас разбили на Днепре! За свое место под солнцем надо драться — мы попытались и проиграли, но это было честно, а вы опять хотите примкнуть к победителю и схватить чужой кусок? Если Германия капитулирует перед русскими, это будет орднунг, сильный всегда прав! Но перед шавками, успевшими сменить хозяина — это вопиющее нарушение порядка! Строй держать! Ногу тянуть! Левой, левой!
Конвойные заволновались, и собаки на поводках залились лаем. Кто-то из русских понял, в чем дело — и французов будто корова языком слизнула, а на их месте откуда-то возникли солдаты, в полном боевом снаряжении, в касках и камуфляже, вооруженные не карабинами, а автоматами АК, все рослые и злые — возможный беспорядок пресечь со всей решительностью! Русские и тут оказались предусмотрительны, у них орднунг не хуже немецкого! Такому врагу не стыдно и проиграть.
Строй пленных снова стал толпой — расхристанной, идущей не в ногу. Больше за все время марша никаких происшествий не случилось, попыток побега и бунта не было — не нашлось дураков и самоубийц. А позади немецких колонн ехали поливальные машины, как в иной истории, оставшейся неизвестной москвичам, что сейчас смотрели на шествие побежденных врагов. Конечными пунктами пути были, как и тогда, Савеловский, Рижский, Курский вокзалы — где пленных оперативно грузили в эшелоны и отправляли в места назначения. К 19 часам вечера командующий Московским военным округом генерал-полковник Артемьев доложил Сталину об успешном завершении операции (как и в мире «Рассвета»). Иосиф Виссарионович усмехнулся в усы — он ведь ничего не забывал!
Пусть это действие состоится — с тем же результатом, что и там. Именно в день рождения фюрера — ему подарком. И еще — может быть, чисто теоретически, и в нашем будущем поднимут голову фашиствующие недобитки, как недостертая плесень — но даже у них этот день будет ассоциироваться не с очередным юбилеем величайшего мерзавцы и преступника двадцатого века, а с годовщиной «парада позора», вошедшего в эту историю, как положено, увековеченного на кино- и фотопленке, на передовицах всех советских газет — да и иностранные журналисты и фотографы присутствовали! И кто теперь посмеет выбросить из истории этот день?
Ну а французы принесли официальную жалобу, что взять с дураков? Сталин посмеялся, затем сказал:
