Морской волк. 3-я Трилогия (СИ) - Савин Владислав (читать хорошую книгу TXT) 📗
Из казармы выскакивает немец, подсвечивая себе фонариком, бежит к генератору. И даже не оборачивается, когда Ганс с Рябым подходят сзади, будто свои. Тело аккуратно засовывают руками, головой и плечами под поднятую крышку — так, что со стороны выглядит, солдат занимается ремонтом. Влад и Финн страхуют с «винторезами», а я с Мазуром и Валька со Скунсом врываемся в казарму с главного входа и со стороны кухни, расположение помещений нам известно, заучили наизусть. Внутри оказалось тринадцать немцев, семеро из них спали. Но оружие хранилось в комнате дежурного, первой у входа, унтер за столом, успевший зажечь свечу, даже не понял, что вошли чужие, до того как получил пулю из «ПБ». И была зачистка всего здания, у немцев не было шанса — в темноте что-то двигалось и убивало, мы работали «бесшумками» и ножами, подобие того смертельного танца, что мы показывали товарищам-гарибальдийцам, пытаясь научить их хоть в первом приближении — ох, только бы ПНВ в драке не поломать, а впрочем, на одного фрица уходило в среднем по паре секунд, и толстые стены, закрытые окна, шум не слышал снаружи никто. Из спящих — пятеро так и не проснулись. Пленных не брали — зачем нам «мясо», если в доме коменданта нас прибывшие сегодня гости дожидаются, вот с ними побеседовать бы хотелось! И если они в соседнем доме, то не сбегут уже — Ганс и Рябой караулят и не выпустят.
У дверей лежал дохлый фриц — еще один, неучтенный.
— Из дома коменданта прибежал, — пояснил Рябой. — Наверное, командир послал узнать, что случилось. Ведь телефон мы тоже обрезали.
Это он зря. Можно было бы сначала этого фрица вежливо спросить, сколько людей в доме коменданта, а уж после в расход. А время идет — и могут немцы, что на крыше, сообразить, а что это светляки фонариков по острову не двигаются, а в большинстве и вовсе пропали (кроме тех, что мы на кактусы повесили, возле убиенных часовых). И не дай бог, здесь еще резервный источник электричества есть, сейчас подключат? По уму, нафиг немцам было патрулированием увлекаться — засели бы за стенами, выставив на крыше и в окнах пулеметы и врубив освещение по-полной, что мешало им генератор внутрь «подковы» затащить, было бы нам на порядок труднее. Сил у вас было больше, и на удобной позиции — но вы их недопустимо разделили, лишив взаимодействия и связи. И собак не завезли, а ведь при охране объекта эти чертовы твари могут быть эффективнее самой навороченной сигнализации.
Бежим к дому коменданта. Кажется, сверху что-то заметили — раздается окрик, еще не тревожный. В первой же комнате натыкаюсь на рослого фрица с МР — встревожился, изготовился к бою, но не опознал чужих в первую секунду, а второй у него уже не было. А вот тело упало с заметным шумом, это нехорошо. В коридоре замечаю Вальку, вошедшего через заднюю дверь, вовремя узнали друг друга. Значит, первый этаж чист.
И тут снаружи гремит пулеметная очередь. И крик, быстро оборвавшийся. Как мы узнали позже, орал фриц, получивший пулю из «винтореза», но еще живой, летя с крыши вниз. Ошибкой немецких пулеметчиков было, что они, увидев в темноте непонятное мельтешение — а фрицы не бегают, они здесь ходят, причем строем! — заподозрили неладное, но первую очередь дали куда-то поверх предупредительную и короткую, ведь по их мнению, внизу в домиках и на территории могли быть и свои! А Влад и Финн реагировали даже слишком быстро — хлоп, хлоп, один фриц выпал вниз, второй растянулся на крыше, тела не видно, но точно жмур, с девятимиллиметровой пулей в голове. «Винторез» вспышки не дает, и второй пулеметный расчет не придумал ничего лучше, как сразу начать стрелять куда-то в направлении берега — подождали бы секунду, чтобы сначала ракетой осветить, но сработал устав, подавить противника, прижать огнем — еще два раза «хлоп», и два тела на крыше.
А нам, в доме, уже не остановиться — надо дело завершить. Взлетаем по лестнице на второй этаж, там были радиостанция и жилье господ офицеров. Еще одного фрица положили в комнате связи — сцуко, успел он передать что-то или нет? — и офицера в коридоре, парабеллум успел выхватить, пришлось стрелять. Следующая комната, сначала дверь осторожно надавить-потянуть, буквально по сантиметру, просто определить, в какую сторону открывается и не заперта ли — самому оставаясь сбоку, у стены. Затем рву дверь на себя и сразу нырком вниз и в сторону, как танцую вприсядку, ведь как обычно стреляют навскидку, на уровне груди стоящего человека, а прицелиться я тебе не дам. Двое фрицев — один в мундире, второй тот, штатский — когда одеться успели, или вовсе не ложились еще? Офицер стоит ближе к двери, но оружия у него в руках нет — крутнувшись, скашиваю его подсечкою и уже упавшему добавляю по затылку, легко, чтобы не убить. Знаю, что Мазур держит мне спину и контролирует штатского, у которого оружия тоже не видно.
— Рябой, что там?
И голос в наушнике в ответ:
— Оба МГ ёк, еще четверо фрицев на крыше лежат тихо, пока тишина, никого не видно.
И тут штатский подает голос:
— Вы русские? Тогда я прошу доставить меня к вашему командиру.
А голос-то знакомый!
— Командир я, — отвечаю. — Герр Рудински, а вы что здесь делаете?
Группенфюрер Рудински
Это надо же так повезти — самому попасть в собственную западню!
По чести, русские сами виноваты. В Риме, на переговорах, не обозначили четко свою позицию относительно Папы! А когда назначенная встреча в Берлине состоялась, и русский эмиссар потребовал, чтобы Пий Двенадцатый был освобожден — ну что мешало просто отдать приказ, и ведь все было подготовлено, доверенные люди сделали бы все, как надо. Нет, захотелось самому выйти на сцену. Чтобы Его Святейшество знал, кому он обязан своей жизнью.
Поскольку Рудински отлично представлял, что такое Римско-Католическая Церковь — не безобидное общество духовных наставников, как думают иные в просвещенный двадцатый век, а организация, богатством и влиянием равная богатейшим банкирским домам каких-нибудь Ротшильдов, информированностью не уступающая британской разведке, а беспощадностью, если ущемить ее интересы, сицилийской или чикагской мафии. А что не любят шума и внешних эффектов — так жертве без разницы. Было перед войной в Париже, когда некий уважаемый банкир всего-то на три миллиона вздумал святых отцов нагреть — и через пару недель домашний доктор этого почтенного месье, лечивший его уже тридцать лет, немного ошибся в рецепте. Сердечный приступ — и упокой душу раба Твоего. Вот только Рудински, в отличие от полиции, хорошо знал, что случай тут ни при чем, поскольку был этот коммерсант одним из его «особо доверенных». Какие-то три миллиона — насколько велика будет расплата за сожженный Ватикан и попытку убийства Папы, не хотелось и думать! Так что полезнее для жизни будет, если Церковь не станет после предъявлять счет — а если удастся сделать, чтобы она еще и благодарна была?
Оттого пришлось самому заняться этим делом. И не дай бог, с Папой что-нибудь случится! Кто ж знал что на этом чертовом острове нет ни нормальной пристани, ни защищенной якорной стоянки, так что катер должен был, высадив пассажиров, возвращаться на Вентотене? Хотя в ночевке здесь, казалось, не было никакой угрозы. Тут не могло быть никаких партизан, что же до населения соседнего островка Вентотене, то ни одна лодка не должна была отойти от пристани до того, как гость из Берлина не отбудет на материк. В эту ночь безопасность должна быть гарантирована, а вот через день… но не будем забегать вперед!
Папа Пий Двенадцатый был единственным узником на втором этаже тюрьмы. Прочие же «ватиканские» пленники содержались на первом, в камерах поодиночке. И конечно, никаких прогулок им не полагалось — так что заключенные не общались и не видели друг друга. Сразу по приезду герр Рудински заперся в канцелярии, работая с документами, затем потребовал на допрос тех из узников, кто должен был сыграть свою роль, их имена остались в бумагах. После вызвал дежурного и приказал сопроводить к Папе — простите, к заключенному № 013. Войдя в камеру, Рудински приказал солдату ждать в конце коридора. И обратился к пленнику.
