После матча - Филатов Лев Иванович (книги регистрация онлайн .TXT) 📗
Я имел обыкновение прочитывать всю редакционную почту. Предположим, самое малое, десять писем в день. За семнадцать лет тысяч шестьдесят. В них была вложена разная мера ума, воспитанности, информированности, справедливости. Одно скажу уверенно: все, как один, требовали серьезного, наисерьезного, а то и сверхсерьезного отношения к положению дел в футболе. Заявок на лирику встречать мне не доводилось.
Вот ведь как! Футбол создан и служит для развлечения, он – досуг, в рабочее время матчи не разыгрываются. А отклик на него таков, словно он в общем рабочем распорядке, словно идет нескончаемое производственное совещание и на повестке дня один-единственный вопрос: «Как играть лучше, как сломить недостатки, как навести порядок?»
Уж и не знаю, на беду свою или на счастье футбол так открыто нагляден. Между 1:0 и 0:1, как между положительным и отрицательным электродами – ярчайшая, пронзительная, свирепая вольтова дуга. Ее не выключишь, она зажжена навечно. В какой-нибудь другой сфере не сразу определишь, каково положение, ловкачам даже удается надолго создавать видимость благополучия. В футболе все как на ладони, как на кончике иглы, никакой иллюзионист не подменит, не затемнит, не вытащит поросенка из пустого ящичка. Чуть только грянет 0:1 – все насмарку, все объяснения тщетны, уклончивое красноречие лишь раздувает обструкцию. Жестоко? Да, бывает, что и жестоко, и незаслуженно.
Но наглядность результатов сообщает футболу и большую силу. Каждый 0:1 взывает к действию, требует приложить руки. Напряженная взыскательность, если не иметь в виду глупые, торопливые перехлесты, выражаясь спортивным языком, держит футбол в форме. Трудно представить, как бы он поживал, не будь такого мощного отклика. Сам по себе футбол, замешенный на конкуренции, снабжен силами для развития. Но он – зрелище, и его внутренние силы приводятся в движение силами со стороны, силами напора всеобщей требовательности.
Когда журналист через все это пройдет, ему не остается ничего другого, как быть серьезным. Если, конечно, он намерен быть в составе экипажа, а не среди пассажиров.
…Футбольных журналистов не просто читают, о них еще и говорят. Они со своими писаниями в той же наэлектризованной среде, в которой пребывает и футбол. Нередко наши отчеты и обозрения «искрят». Не счесть случаев, когда журналистов под горячую руку причисляли к виновникам поражений: либо перехвалили команду и она зазналась, либо запугали, представив противника чересчур грозным. Ищут с лупой следы пристрастности к какойлибо команде и чуть что-то пригрезится, на высоких тонах обвиняют в необъективности, предвзятости, тем самым подразумевая, что в подобной «ненормальной обстановке» обижаемая команда обречена на поражение. Совсем странно, когда тренер, исчерпав все версии неудачи, вдруг с темным лицом, негромко, но зловеще бросит в сторону: «Да еще послали с нами в поездку этого корреспондента, мы при нем всегда проигрываем…»
Я говорю об этом не шутя. Мне везло. Одна из первых моих дальних командировок была в 1960 году во Францию, когда наша сборная выиграла Кубок Европы. После я не раз ездил со сборной на матчи, в которых она побеждала,- в Норвегию, Грецию, Югославию, в Южную Америку, на чемпионат мира в Англию в шестьдесят шестом, где она заняла четвертое место. И с командами юношей у меня «получалось» – в моем присутствии выигрывались в Тунисе первый чемпионат мира для юниоров, турниры в Монако и Ницце. Мало-помалу сложилось мнение, что я приношу удачу, и этому мнению не мешало, что какие-то матчи «при мне» кончались плохо. Как, кстати, и этот, мексиканский. О «мнении» вспоминали в счастливые минуты, даже благодарили иной раз, а я не знал, что и сказать в ответ. Если же команда терпела неудачу, обо мне забывали, освобождая от ответственности.
А некоторым журналистам в самом деле приходилось безвинно встречать на себе косые взгляды: «невезучий». И легко могу представить, как им бывало не по себе. Поражение вздымает свинцовые, ледяные волны, и хлещут они без разбора. Остается призывать на помощь выдержку, чувство юмора…
Не встречал журналиста, который бы с младых ногтей не обзавелся «симпатией». А чувство это на всю жизнь, болельщику неведомы «разводы» и повторные «браки». В своем кругу мы ведем друг за другом товарищеский надзор. Когда ловим вранье, наивность, словесную нелепицу, торопливый приговор, рассусоливание, мягкотелость, непременно говорим об этом в глаза. Когда же вдруг увидит свет опус, в котором дана воля болельщическому пристрастию, испытываешь стыд. И сказать нечего: нарушение такого рода как бы за кругом журналистского профессионализма.
Мне с моим «Спартаком» пришлось вынести изрядно. До того как я начал писать о футболе, все было, как у любого нормального болельщика. «Спартак» есть «Спартак», свет на нем сошелся клином, проигрывает он или выигрывает – неважно, он в душе и, самое главное, всегда драв. В начальные годы футбольного репортерства так и тянуло к месту или не к месту упоминать «Спартак». И хвалил и бранил его без меры, в такт биениям восхищенного или оскорбленного сердца.
Потом утряслось, угомонилось, расставил мебель в футбольном доме так, чтобы удобно и свободно работалось, красно-белый диван, на котором прежде манило предаваться мечтаниям, обрел свой угол. Сколько я себя ни проверял, результат постоянен. Интерес к «Спартаку» возбуждается, когда я вижу, что он прав перед футболом, играет интересно. Если же ничего заслуживающего внимания журналиста в его игре нет, если он ординарен, я перестаю ходить на его матчи, не желая терять время попусту. И не чувствую потери. Всегда есть команды, в опыте которых прослеживается что-то, о чем хочется написать.
Кстати говоря, мне не кажется, что репортерам (прежде всего московским, у которых глаза разбегаются между пятью клубами) следует посещать все матчи подряд. Может исказиться вкус к хорошей игре, возникнет привычка входить в положение неказисто играющих, к серости, будничности, а там незаметно проскользнет на газетный, лист похвала тем, кто еле-еле дотягивается до отметки среднего уровня. Без взыскательности ничего дельного не напишешь, пользы футболу не принесешь.
Тренер Маслов однажды горячо (он обо всем говорил горячо) заявил мне:
– Слушайте, почему когда я в вашем журнальчике читаю переводные статейки, то вижу занятные словечки, прозвища, характеристики, ловко они цепляют. А наши ребята мало себе позволяют, все простенько, постно. Не умеют, что ли? Боятся? Футбол надо поярче обертывать!
Не помню, то ли разговор тогда шел наспех, то ли мы перескочили на другое, но я ему не успел ответить. А полагалось бы сказать вот что. Верно, у иностранных репортеров в большой цене острое словцо, задиристая реплика, в этом они стараются переплюнуть один другого, готовые и на бестактность. Если исключить солидных обозревателей, пишущих глубоко и проницательно, остальные процветают за счет бойкости пера и безнаказанности. Наша футбольная пресса по части анализа игры и всего, что с ней связано, может дать таким острословам сто очков вперед.
Вскоре после того нашего разговора были напечатаны в журнале «Знамя» отрывки из моей книги «Наедине с футболом» с очерком о Маслове. И вдруг его телефонный звонок:
– Как же так, не пойму, говорят, что вы обо мне что-то ужасное написали, неловко читать! Может ли это быть?…
– Говорят?
– Я еще не читал. Но сыщу, прочитаю.
Распрощались мы холодно. Я испытывал к этому человеку большое уважение, можно сказать, что мы были дружны, и вот нависла тень. А ведь и одно неосторожное слово разлучает людей. Дома я перечитал очерк.
«Грубо-здоровенный, с мощным животом, с шеей борца, с венчиком седых волос на рано облысевшей круглой голове, с подвижными черными бровями, он ни дать ни взять монах-греховодник из «Декамерона». От него веет энергией, он напорист, горласт, резко осаживает собеседника, соленое словцо для него не ругань, а то, чем он восполняет пробелы в своем словарном запасе».
