Расстрельная команда - Алкаев Олег (бесплатные полные книги TXT) 📗
Ознакомившись со всеми доступными мне материалами, в том числе и оперативного характера, а так же проанализировав ряд закономерностей, таких, как истребование у меня расстрельного пистолета в дни исчезновения Захаренко, Гончара и Красовского, использование преступниками в обоих случаях похищений автомобиля «БМВ» красного цвета, а так же приняв во внимание патологическую, присущую лишь садистам, тягу главного СОБРовца, Павличенко, к созерцанию процесса убийства, и его близость к Сивакову, я пришел к твердому убеждению о несомненной причастности этих лиц к похищению оппозиционных политиков.
Это «открытие» не привело меня в восторг, ибо я не знал, что мне с ним делать дальше. Мне не с кем было даже поделиться своими соображениями на эту тему, так как я знал, что в случае утечки информации и доведения её до сведения подозреваемых мною лиц, я с большой долей вероятности мог рассчитывать на пополнение списка пропавших без вести. Я также знал, что моё исчезновение или даже откровенное убийство никого не удивит, ибо в силу своей профессии рассчитывать на всенародную любовь мне не приходилось, а количество желающих побывать на моих похоронах значительно превышало количество желающих доброго здравия. Это были издержки «производства», и с этим приходилось считаться. Но если от нападения какого-либо пьяного или обкуренного отморозка можно было защититься, и к этому в принципе был готов каждый сотрудник МВД, то от группы хорошо подготовленных и вооруженных бойцов, да ещё уверенных в том, что они выполняют важное правительственное задание по ликвидации «врага народа», не мог спасти ни один бронежилет и никакая маскировка. Так как был задействован хоть и незаконный, но государственный механизм преследования и расправы и противостоять ему не было под силу никому. Кроме того, меня очень беспокоил факт двукратного изъятия у меня расстрельного пистолета. Исходя из худшего и предполагая, что из него могло быть совершено убийство похищенных лиц, я рассуждал примерно так: «Если вдруг когда-нибудь будут обнаружены тела убитых из этого пистолета людей, то в них вполне могут быть обнаружены и пули, по которым легко установить владельца оружия, то есть меня. Что будет дальше можно расписать с ювелирной точностью. Ни у кого не вызовет больших сомнений умело преподнесенная информация о том, что преступления совершил обезумевший от деятельности палача начальник СИЗО. Мотивы преступлений здесь никакой роли не играли бы и вообще не принимались бы во внимание. Какие могут быть мотивы у сумасшедшего? А если ещё он будет убит при задержании, или сам застрелится, то вообще красота. Не надо будет мудрить с экспертизами да с адвокатами возиться. Вот где воистину прав незабвенный Сталин, выведший известнейшую формулу диктаторского правления: „Есть человек — есть проблемы. Нет человека — нет проблем“.
Конечно, у меня был маленький шанс доказать, что в дни пропажи политиков пистолет передавался в распоряжение министра. Но это было бы реально только в том случае, если бы я остался жив, и что мне дали бы возможность предъявить в качестве вещественного доказательства книгу учета выдачи оружия. А если она исчезнет, то все мои ссылки на свидетелей теряют смысл. Ибо кто осмелится свидетельствовать против самого министра на основании сомнительных, голословных заявлений какого-то чокнутого «тюремщика».
В сложившейся ситуации необходимо было срочно предпринимать какие-то меры по обеспечению себе хоть какого-то «алиби», поэтому первое, что я сделал, это укрыл в надежном месте книгу учета выдачи оружия, поручив её хранение особо доверенному человеку. Кроме того, я частично посвятил его в суть возникших у меня проблем и разъяснил, как нужно поступать в случае моей внезапной смерти или исчезновения. Книга учета выдачи оружия не являлась секретным документом, поэтому у меня не возникло проблем с её списанием, как пришедшей в негодность и заведением аналогичной новой. Принятые меры хоть и обеспечивали моё алиби, но личную безопасность не гарантировали. Не вселяло оптимизма также и то, что, располагая достаточными первичными данными о совершении конкретными лицами тяжких преступлений, я впервые в жизни ощутил полное бессилие в вопросах реализации имевшейся информации. Я очень долго думал, кому можно изложить свои подозрения в отношении преступной деятельности Сивакова и Павличенко и пришел к малоутешительному выводу: делать это официально ни в коем случае нельзя. Учитывая «революционный размах» их «правоохранительной» деятельности и почти полное пренебрежение правилами конспирации, было вполне очевидно, что у них есть очень надежное «прикрытие» со стороны властных структур, в данном случае — со стороны Совета безопасности и, скорее всего, лично в лице его секретаря Шеймана. Таким образом, обращение в любой правоохранительный орган республики (МВД, КГБ и Прокуратуру), равно как и передача им любого рода информации по поводу преступной деятельности высоких чинов из МВД немедленно стали бы достоянием секретаря Совета безопасности Шеймана. Это означало бы только одно: немедленную «разборку» с заявителем, которая могла закончиться для меня единственно вероятным исходом, именуемым в медицине как «летальный».
Понятно, что такой вариант меня не устраивал, но и сидеть сложа руки я уже не мог. Я знал по опыту: то, что пришло в голову мне, вполне может прийти в голову и другим «заинтересованным лицам». Без особого труда вычислив потенциальный источник опасности, они, с перепугу, как это всегда бывает при совершении особо тяжких преступлений, вполне могут заняться «зачисткой» этих самых «источников» и «носителей». Итог «зачистки» был вполне прогнозируемым и оптимизма не вызывал. Поэтому надо было что-то предпринимать.
Оценив и взвесив все обстоятельства, я начал действовать следующим образом. Хорошо зная некоторых лиц из числа своих сотрудников, которые на негласной основе сотрудничали с органами КГБ, я в осторожной форме, с учетом должностных обязанностей и компетенции каждого довел до их сведения информацию, что определенные источники в СИЗО располагают данными об обстоятельствах похищения Захаренко, Гончара и Красовского. Учитывая значимость произошедших в стране событий, эта информация должна была обязательно дойти до руководства КГБ и трансформироваться в целый ряд оперативных мероприятий, направленных на проверку полученных сведений, их документирование, уточнение источников их происхождения и массы других действий, связанных с осуществлением оперативно-розыскной деятельности органов КГБ.
Шло время, но никакого «движения» со стороны чекистов я не замечал. По характеру запущенной мною информации лица, проводившие её проверку, неминуемо должны были бы выйти на меня, причем как официально, так и конфиденциально. В том, что информация дошла до «пункта назначения», я не сомневался. Я знал, что агентура современного КГБ, взращенная в период острой нехватки в стране шпионов и диверсантов, дабы не оставить себя и своих наставников без средств к существованию, с большим усердием собирала по миру любые сплетни. Полученная таким образом информация «творчески» обрабатывалась дядями со строгими лицами и приобретала статус документа «государственной важности». В итоге бредовые рассуждения какого-нибудь пере— или недопившего «дяди Васи», скажем, по поводу «падения градуса» водки и снижения в связи с этим обороноспособности державы, в руках этих несомненно талантливых людей превращались в многостраничные доклады со множеством строжайших указаний и резолюций и во всеохватывающие планы по обеспечению безопасности государства от военно-экономической диверсии. Всё это я говорю не затем, чтобы несправедливо обидеть сотрудников этого «героического заведения», а только чтобы напомнить им, что это именно они, мягко говоря, прос…ли зарождение и развитие преступной организации под названием «СОБР».
Итак, реакция органов КГБ на «слитую» им информацию существенно затянулась. Наверное, кто-то никак не мог принять нужного решения. Или не хотел. Что, в общем-то, сути дела не меняло, и я продолжал оставаться со своими проблемами один на один.
