Руководство астронавта по жизни на Земле. Чему научили меня 4000 часов на орбите - Хэдфилд Кристофер (книги бесплатно без .txt) 📗
Часть III
Возвращение на землю
12. Мягкая посадка
Когда в 1995 г. в конце моей первой космической экспедиции мы собирались покинуть станцию «Мир», настроение было праздничное. В суматохе мы делали последние фотографии экипажа, подписывали пачки конвертов (у космонавтов такая традиция: по какой-то причине русские — заядлые коллекционеры конвертов, которые побывали в космосе) и перепроверяли, не оставили ли мы на станции какое-нибудь шаттловское оборудование. В качестве прощального подарка мы отдали экипажу «Мира» все оставшиеся у нас специи типа пакетиков с сальсой и горчицей, которые делают космическую еду чуть менее пресной.
Я не испытывал разочарования из-за окончания нашей экспедиции. Я чувствовал, что получил опыт, который теперь никто не сможет у меня забрать, — пусть и скоротечный, но он навсегда останется частью меня. В общем, я был полностью готов к отлету. Мы сделали кое-что беспрецедентное и почти невозможное, построив стыковочный модуль для шаттлов, и выполнили эту работу очень хорошо. Пока мы готовились к отстыковке, ощущение триумфа в нашем космическом корабле было почти осязаемым.
Я нажал кнопку, чтобы привести в действие механизмы, разъединяющие Atlantis со станцией «Мир», и через пару минут пружины оттолкнули наш шаттл от станции — расставание прошло легко. Как только мы начали удаляться, затрещал радиопередатчик, обеспечивающий связь между кораблем и станцией, и шаттл заполнила меланхоличная мелодия песни «Those Were the Days», исполняемая на русском языке. Днем раньше мы пели эту песню на станции «Мир» все вместе под наш с Томасом Рейтером аккомпанемент на гитарах. В момент отделения шаттла от станции эмоциональность этой песни как нельзя лучше соответствовала нашему настроению. Мы все были в приподнятом состоянии духа, как будто взяли золото на Сумасшедшей космической олимпиаде.
Мы сделали облет станции, один полный круг, чтобы закончить фотографическое инспектирование станции. Мы пытались понять (и до сих пор пытаемся) степень опасности космического мусора — часто ли он сталкивается со станцией и насколько велики осколки и частицы пыли. Очень небольшая часть этого мусора создана человеком; в основном это «отходы» Вселенной — метеоры и хвосты комет. Подробное изучение увеличенных снимков, на которых можно посчитать все дырки и отметины, позволяет получить основные, ключевые данные. Совершив полный круг вальса бегемота, когда Atlantis медленно вращался вокруг «Мира», словно кит, оплывающий гигантского кальмара, мы запустили маневровые двигатели, осторожно отдалились от станции и направились домой. При этом мы оставались на радиосвязи, болтали, включали музыку Чайковского для наших друзей, оставшихся на станции, пока не потеряли сигнал.
Шаттл был намного более сложным в управлении кораблем, чем высокоавтоматизированный «Союз», поэтому посадка шаттла была исключительно трудной задачей для пилота. На шаттле, этом гиперзвуковом планере, было очень трудно летать, поэтому НАСА отбирало первоклассных летчиков-испытателей и потом многие годы их обучало, чтобы они смогли успешно справиться с этой задачей. Только для того, чтобы подготовить шаттл ко входу в плотные слои атмосферы, требовалось провести множество системных проверок и перенастроек. Вот только один из трюков — нам нужно было повернуть корабль брюхом на Солнце и держать его в этом положении несколько часов, чтобы разогреть резиновые шины шасси для посадки. Другими словами, посадка требует того же уровня концентрации и подготовки, что и запуск.
Урок, который я получил, заключается в том, что самое последнее, завершающее дело в экспедиции настолько же важно, как и самое первое, — а может быть, на самом деле даже важнее, потому что в конце устаешь. Как последний километр марафона: усилия должны быть более осмысленными, и приходится толкать себя, заставлять себя все делать правильно до самого конца. Велик соблазн сказать себе: «Осталось всего 20 шагов», но если начнешь приближать финишную черту, есть опасность снизить темп, ослабнуть, и тогда можешь наделать ошибок — ошибок, которые в моей профессии будут фатальны.
Очень опасно думать о снижении как о возможности расслабиться. Вместо того чтобы нетерпеливо оглядываться через плечо на то, что оставляешь позади, нужно спросить себя: «Что еще может меня убить?»
В своем первом полете на шаттле при посадке я находился в средней части корабля и был всего лишь оптимистичным, хорошо обученным пассажиром. Никаких иллюминаторов, никаких инструментов, никакого управления. Я отвечал за то, чтобы все на корабле были облачены в скафандры и пристегнуты ремнями. С этой обязанностью я прекрасно справился и теперь находился рядом с Джимом Халселом, пилотом корабля. Джим надевал шлем, и его коммуникационный кабель, болтавшийся между шейным разъемом шлема и шейным разъемом самого скафандра, оказался зажат между ними, лишив Джима возможности переговариваться с командиром или центром управления. Отсутствие связи — серьезная проблема на любом этапе полета, но это тем более опасно, когда вы входите в плотные слои атмосферы.
Я еще не успел надеть свой оранжевый скафандр, когда Джим попросил помочь ему. Он не мог снять шлем, чтобы высвободить коммуникационный кабель. В кабине экипажа все были заняты выполнением всякого рода проверок и включением систем управления полетом, так что Джиму пришлось орать, чтобы его смогли услышать через его большой, массивный шлем. Я подплыл к Джиму, чтобы помочь снять шлем. Но у меня ничего не получилось: эта штука плотно застряла. Нужно было применить силу, но Джим был пристегнут к креслу всего в нескольких дюймах от самых важных переключателей, используемых для управления кораблем. Если я дерну слишком сильно и его шлем внезапно отсоединится от скафандра, то, вполне вероятно, он может сорваться и врезаться в панель управления, что наделает серьезных проблем. Я тянул все сильнее, опасаясь тем не менее потенциальной беды. Но шлем не поддавался.
Представьте, если сможете: мы спускаемся в верхние слои атмосферы; я — всего лишь новичок, одетый все еще в обычное белье; к горлу подступает тошнота; я пытаюсь решить совершенно неожиданную проблему, пока остальные полностью заняты тем, что пытаются вернуть нас всех домой живыми. Идея! Я скатился по лестнице вниз, нашел большую длинную плоскую отвертку — такую, которой можно открыть заклинившую дверь — влетаю обратно и пытаюсь использовать эту отвертку как рычаг, чтобы разблокировать разъем шлема. Тем временем Джим все еще сосредоточен на управлении нашим ужасно сложным кораблем и пытается не обращать внимания на тот факт, что мое тело обвилось вокруг его шлема, который я пытаюсь отковырять отверткой. Выгляжу я при этом как Багз Банни (кролик из мультфильма) в той серии, где он крепко обнимал голову Крашера, монструозного боксирующего силача.
Наконец шлем отсоединился. Я высвободил коммуникационный кабель и пристегнул шлем обратно. Мне как раз хватило времени, чтобы снова спуститься вниз и натянуть на себя свой большой оранжевый скафандр, правда, уже чувствовалось несильное действие гравитации, поэтому я теперь отскакивал от пола и начинал испытывать тошноту. На самом деле при проектировании скафандра не предполагалось, что его придется надевать самостоятельно, но тем не менее это можно сделать, если постараться, и когда я в конце концов в него облачился, то тут же плюхнулся в свое кресло. К этому моменту мы уже спускались в атмосфере. Число Маха достигло почти 12. Я весь покрыт потом. И тут я понимаю, что я каким-то образом напортачил со своим коммуникационным кабелем: я могу слышать, что говорят остальные, а меня они не слышат. Ну, не велика потеря, так как на этом этапе моей главной целью было постараться, чтобы меня не вырвало.
Мне показалось, что я провел в кресле не больше пяти минут, когда мы начали снижать скорость и выходить на траекторию посадки на взлетно-посадочную полосу во Флориде. Так как вокруг меня не было иллюминаторов, я не мог ничего видеть, но зато прекрасно слышал шум воздуха, похожий на звук товарного поезда, и отлично почувствовал резкое финальное снижение, за которым последовало отлично выполненное касание земли. Скорость снижения составляла 550 км/ч, скорость при посадке — 360 км/ч, и затем мы благодаря тормозному парашюту и тормозным механизмам шасси осторожно замедлились до полной остановки. И когда движение окончательно прекратилось, командир сообщил по радио: «Хьюстон, полная остановка».
