Русские Вопросы 1997-2005 (Программа радио Свобода) - Парамонов Борис Михайлович (чтение книг TXT) 📗
В этом контексте понятен и рассказ Чехова "Свирель" с его по-нынешнему вроде бы экологической тематикой. Пастух Лука Бедный не потому бедный, что в России крестьяне особенно зажиточным слоем населения не были, а потому что люди все бедные - все смертные. Так то же самое говорил и Достоевский: "Бедные люди".
Из чеховской повести трудно привести цитату, указывающую на какие-либо сверхъестественные интуиции, идущие именно от степи, но такое место можно обнаружить в позднейшем рассказе Чехова "В своем углу" - опять же о степи:
"Прекрасная природа, грезы, музыка говорят одно, а действительная жизнь другое. Очевидно, счастье и правда существуют где-то вне жизни... Надо не жить, надо слиться в одно с этой роскошной степью, безграничной и равнодушной, как вечность, с ее цветами, курганами и далью, и тогда будет хорошо..."
Это то же самое, что "через двести лет человеческая жизнь будет прекрасной". "Подвох" этих чеховских слов в том, что через двести лет ни вас, ни меня не будет. Смерть - это обетование. Так позитивист Чехов компенсировал свою чахотку, лучше других зная, что он умирает, и умрет скоро.
Лес у Чехова - попытка в художественном образе преодоления смерти, выступающей в символе степи. Степь ведь бывает роскошной очень короткое время, потом ее выжигает солнце, она делается однообразной и отнюдь не красивой. Совсем кратко и понятно: смерть у Чехова - степь, а лес - жизнь. И Астров у Чехова - тот врач, который лечит не болезни, а как бы самую смерть. Но Чехов знает, что от смерти не вылечишь, и поэтому иронически снижает Астрова - водкой.
И тут как-то поневоле вспоминается, что историк Соловьев - отец философа - видел динамику отечественной истории в движении из леса в степь. Естественно, у него эти факты не имели никакой мистической коннотации.
У Бродского есть большое стихотворение "Эклога 5-я: летняя", описывающая дачное лето. Лето у него, как говорили в старину, "роскошное". О траве и прочей растительности говорится: "зеленая версия Третьеримска". Кончается стихотворение так:
Звуки смолкают. И глухо - глуше,
чем это воспринимают уши,
листва, бесчисленная как души
живших до нас на земле, лопочет
нечто на диалекте почек,
как языками, чей рваный почерк
– кляксы, клинопись лунных пятен -
ни тебе, ни стене невнятен.
И долго среди бугров и вмятин
матраса вертишься, расплетая
где иероглиф, где запятая;
и снаружи шумит густая,
еще не желтая, мощь Китая.
Вот что такое желтая опасность: смена лета осенью. Осень патриарха. Осень патрии.
Cтавка на Достоевского
В американской прессе появилось следующее сообщение:
"Достоевский был достаточно известен своим пристрастием к игре, но его правнук Дмитрий подал в суд на государственную спортивную лотерею, за использование ею имиджа автора "Преступления и наказания", "Братьев Карамазовых" и "Игрока". Дмитрий Достоевский, житель Петербурга, начал дело в московском суде против компании Честная Игра, требуя уплаты убытков в сумме двухсот тысяч рублей или семи тысяч ста пятидесяти долларов. Господин Достоевский говорит, что он зарегистрировал имя Достоевского как торговую марку еще в прошлом году. "Честно говоря, я никогда не думал, что это окажется необходимым, - сказал он в интервью газете "Труд", - но нет другого пути остановить поток отвратительной рекламы". Имя Достоевского употребляется как марка для казино, кафе, шоппинг-молов и ювелирных магазинов. Представительница фирмы Честная Игра защищает правомочность употребления имени Достоевского в целях бизнеса. "Участники лотереи получают возможность узнать о жизни своего великого соотечественника, прочитав его биографию, напечатанную на обратной стороне лотерейных билетов", сказала она газете "Известия". Дмитрий Достоевский говорит, что лауреат Нобелевской премии Александр Солженицын предложил взять на себя расходы по ведению процесса".
Это, конечно, сенсационное сообщение. Как говорится, пальчики оближешь. И сенсационность - не в факте самом, а в вызываемых им представлениях, образах, мыслях о России. Я резюмирую свои впечатления так: сообщенное - не информация, а притча, Достоевский получил то, что заслужил. Но это не возмездие Достоевскому, а его триумф. Образ страны, в которой родился, жил и работал писатель, сделался страницей из его сочинений. В России разворачивается полным ходом действие романа Достоевского "Игрок". Вот, оказывается, главное его сочинение, а не "Братья Карамазовы".
Такие откровения всегда суть убедительнейшие свидетельства величия писателя. Сходный случай был в 1917 году, когда все вдруг увидели, что Россия моделирована в "Мертвых душах" - перед этим незадолго очень культурно поняв, что Гоголь - отнюдь не реалистический писатель, которым его пыталась представить школа Белинского. Великое писательство - не хроника эпохи, а проникновение в вечные архетипы. Тогда даже Розанов, ненавистник Гоголя, признал, что он велик как никто. А Бердяев в статье "Духи русской революции" написал, что русская революция - смесь Манилова и Ноздрева.
Игроком был, как известно, и сам Достоевский. И он не единственный среди русских гениев: играли и Пушкин, и Толстой, и Некрасов, и Маяковский. Тема карточной игры - очень значимый содержательный пласт русской литературы. В "Маскараде" Лермонтова действие разворачивается вокруг игорного стола.
Опять же - как ее брать: как характеристику личности писателей, или как острое художественное построение, или как-то еще? Заглянем в Лотмана, написавшего и об этом: как всегда, основополагающе. Его работа называется "Пиковая дама" и тема карт и карточной игры в русской литературе начала 19 века". Статья шире своего названия, там и Достоевский: естественно, "Игрок".
Основной, пожалуй, тезис Лотмана:
"Осмысляя дворянскую культуру петербургского периода, современники часто объясняли ее решительностью разрыва с традицией русской культуры, произошедшего в результате реформ начала 18 века. Можно высказать предположение, что причина здесь крылась в явлении прямо противоположном: в том, что целый ряд общественных структур - в первую очередь социально-политических - оказался необычайно устойчивым. В результате реформы резко обострили культурный полиглотизм (многоязычие), следствием чего явилась, с одной стороны, обостренная семиотичность культуры 18 века в России, а с другой - не много-, а разноголосый ее характер, который представлялся современникам в виде противоречивого целого, моделируемого на вершинах жизни с помощью четких и умопостигаемых моделей, но в реальной жизни являющего лик хаоса, торжества случайностей, образом которых является мир азартной карточной игры".
