Русские Вопросы 1997-2005 (Программа радио Свобода) - Парамонов Борис Михайлович (чтение книг TXT) 📗
Ну что тут скажешь? Посмеяться над классиком мировой литературы, воспользовавшись тем, что слишком уж легкой мишенью он предстал через сто с лишним лет, - так не до смеху. И не то что над Достоевским смеяться не гоже - а вообще не до смеху. И кто ж мог думать, что этому самому "калифату" даже и не придется низринуться на Запад, а Запад сам придет и поклонится - за нефтью. И даже никаких ружей, заряжающихся с казенной части - страшное оружие! - не понадобится: во-первых, ружей этих сейчас во всем мире залейся, а во-вторых, их и не надо: достаточно, как выяснилось, спички, чтоб взорвать европейский авиалайнер. Со спичками, со спичками воевать приходится, спички искать! А если еще вспомнить, что потомкам калифата вот-вот в руки попадет атомное оружие - так тут уж совсем Достоевского забудешь!
С другой стороны, читаешь вот такой Дневник писателя - и предаешься сладкой ностальгии по блаженным временам. Хорошо жили самоуверенные европейцы! Сплошной прогресс предстоял: шутка ли, по железным дорогам ездили! телеграммы посылали! Кохову запятую изловили! ружья, заряжающиеся с казенной частью, придумали - страшное оружие! Просвещенное человечество ускоренным маршем двигалось к пулемету - и к мировой войне 14-го года, после которой Оттоманская империя и впрямь пала.
Вот сейчас ее остатки и обустраивают. Таскать вам не перетаскать, как говорится в одной старинной книге.
Есть в нынешнем русском языке такое выражение: с точностью до наоборот. Пошлое выражение, но что еще скажешь, читая подобные страницы из Достоевского?
Дело, конечно, не в том, что в 1877 году Достоевский не мог видеть политической конфигурации, возникшей через полтораста лет. Никто не мог видеть, даже те мудрецы, которые уже тогда сомневались, возможно ли будет выселить турок из Европы. Кто б мог подумать, что их не выселять, а вселять понадобится? Понятно даже то мироощущение передового человечества викторианской эры, которое называлось европоцентризмом. Времена меняются - и мировоззрения с ними.
Настораживает, и даже возмущает, другое. Справедливо гордясь паспортной пропиской великого писателя в России, нынешние русские всё еще готовы подбирать за ним любой сор. Сколько раз говорилось, писалось и доказывалось, что о Достоевском нельзя судить по Дневнику писателя? Что в писателе не политическая идеология важна, а художественная картина мира, ему предстоящая? Но ведь до сих пор многие, слишком многие в России готовы видеть у Достоевского именно это: крест на Святой Софии и прочие глупости, выдавая отбросы и пыль прошлого за некую "русскую идею". Достоевский, де, великий православный писатель! Утешает одно: Достоевский всё равно им не по зубам, и замарать его не удастся: отмоем.
А Константинополя нам не нужно: обходимся же без Севастополя.
Русский лес
Как известно, сейчас в литературоведении в моде так называемые интертекстуальные исследования. Ищут у одного писателя мотивы, а подчас и словесные обороты из другого. Это призвано споспешествовать еще более модной и уже всячески влиятельной мысли, что литература пишется не тем или иным автором, а так сказать, целиком, что это некий Текст, который как бы сам себя пишет. Человек, вступающий в литературу, уже себя самого как бы отчуждает, поступает в распоряжение Текста. Личность писателя и его индивидуальный опыт тут вроде большой роли и не должны играть. Это как в философии Гуссерля: производится процедура, называемая феноменологической редукцией, чтобы избавиться от всяческих психологизмов, вот от этого мешающего делу индивидуального опыта, то есть предпочтений, предрассудков и почесываний. Если при этом литературный текст получается состоящим из одних почесываний, то тогда с неохотой говорят о гении (случай Достоевского). То есть, это даже и не сами литературоведы говорят, а поневоле думается. Гений тем и интересен, что нередуцируем к чему-либо, ни к какому тексту, всегда и только индивидуален. Доведенная до максимума индивидуальность - это и есть гений. То есть, гений это как бы человек в его чистом проекте - осуществившемся проекте. Как говорит Сартр, проект человека - быть Богом. Понятно, что этот проект никто в индивидуальном порядке осуществить не мог. Поэтому и можно говорить о художественном гении в контексте художества, о текстах писателя в рамках Текста с большой буквы. Короче и проще: то, что у писателя осталось негениальным, можно изучать в литературоведении.
Дело это, как, надеюсь, понятно из предыдущего объяснения, пустяковое, но забавное, интересное, как всякая (или почти всякая) игра. Игры тоже есть неинтересные, например, гольф (я уже не говорю о крикете). Что касается интертекстуальных исследований, то они хороши тем, что ими может заниматься всякий более или менее начитанный человек. Конечно, пересказать результаты своих наблюдений на профессиональной фене он не сможет, и всерьез жрецы его не возьмут, но самому интересно, в игре этой возможно некое самоудовлетворение. Я и сам иногда балуюсь такими делами.
Поделюсь некоторыми наблюдениями, сделанными в последнее время и совсем ненамеренно.
Утомившись чтением газет, а также романов нобелевской лауреатки Еленек, я решил перечитать "Подростка" - по той причине, что перечитывал его только один раз, да и то в давние времена. В том перечитывании, помню, всё шло хорошо, пока не появилась генеральша Ахмакова, задуманная как женщина-вамп, но сведенная к какому-то "золотому сердцу": постоянная тенденция у Достоевского. В этом смысле у него только один такой образ удачен: Грушенька, конечно: и ведьмовство есть, и в "золотое сердце" как-то веришь. На этот раз генеральша особенного отталкивания не вызвала, и роман вообще хорошо читался - это, так сказать, Достоевский в мягком варианте, что иногда и приветствуешь (Достоевский, но в меру, как говорил Томас Манн), - но финал "Подростка" совершенно ужасен: дело дошло аж до пистолетов. Словом, не Достоевский, а решительный Эжен Сю, как, впрочем, в том и уверял Набоков.
После этих общих соображений перехожу к интертекстам. Один из персонажей "Подростка" говорит:
"Нынче безлесят Россию, истощают в ней почву, обращают в степь и приготовляют ее для калмыков. Явись человек с надеждой и посади дерево - все засмеются: "Разве ты до него доживешь?" С другой стороны, желающие добра толкуют о том, что будет через тысячу лет. Скрепляющая идея совсем пропала. Все точно на постоялом дворе и завтра собираются вон из России; все живут только бы с них достало..."
