Русские Вопросы 1997-2005 (Программа радио Свобода) - Парамонов Борис Михайлович (чтение книг TXT) 📗
Вот как сам Лосев пишет об этом, о своем и друзей своих происхождении (он человек, без друзей не мыслимый):
"Унизив и изничтожив Маяковского, большевики назвали его лучшим и талантливейшим; было бы лучше для них, если бы они этого не делали. Ибо Владимир Владимирович хотя и служил исправной пропагандистской завитушкой на ихнем железобетоне, но также прикрывал и незамеченный товарищами пролом к футуризму, к Хлебникову, к главному стволу. (...) лучше через будетлянство и кубофутуризм добраться до Ахматовой и Мандельштама и всего остального, чем любой другой путь. Русский футуризм заражал приобщавшихся воинственностью, установкой на эпатаж, то есть необходимыми душевными качествами, а русский формализм (как теоретический сектор футуризма) обеспечивал универсальный подход, метод, систему. От Маяковского шли к Хлебникову и Кручёных, а затем назад уже через Заболоцкого и обэриутов, то есть приобщаясь к наивысшей иронии и философичности, какая только существовала в русской культуре".
Недаром тут обэриуты появились: они очень хорошо работали в детской литературе, и лучше всех самый безумный из них, Хармс. У М.Л.Гаспарова есть работа, в которой установлено, что пьеса Хлебникова "Боги" построена на принципах детской считалки. Не могу не процитировать хоть две строчки: когда еще повод найдется?
Эрот:
Юнчи, Энчи! Пигогара!
Жури кики: синь, сонэга, апсь, забира, милючи!
(Впутывает осу в седые до полу волосы старика Шанг-Ти)
И ведь недаром у Хлебникова - боги. Как известно, в начале было Слово, но слово, прежде всего, - звук.
Лосев писал в частном письме:
"Это дело тренировки, многих лет вслушивания, и тогда уже непроизвольно начинаешь писать "звуково" - парономастически, аннаграматически, с богатыми рифмами (всё это одноприродные явления). По сути дела и семантическая композиция стихотворения - изоморфное этим "звуковым" штучкам явление, и она результат навыка более, чем сознательного дизайна".
Парономастика - это нечто вроде аллитерации, игра сходными звуками. Объясняю потому, что сам этого слова не знал, лазал за ним в словарь.
Вообще-то Лосев здесь скромничает: талант выдает за навык. Но самое важное в приведенных словах - понимание стихов как таковых по модели этих звуковых игр. Истина здесь та, что стихи рождаются не из мыслей и даже не из эмоций, а из слов: это утверждали и Малларме, и Эллиот. А нам еще уместнее вспомнить Ахматову, сказавшую однажды: все стихи шуточные.
Это вот та самая шутка, в которой чуть ли не вся правда.
Стихи Лосева точно можно свести на шутку - в их происхождении, начале, истоке. Исток у него - каламбур и пародия. Вот первый попавшийся пример - из новой, той самой премированной книги:
Леса окончились. Страна остепенилась.
Степь - разноправье необъятного объема и неуклонной плоскости...
И так далее, как говорил Хлебников.
Лосев еще раз дает понять, что поэт - это человек, слышащий общее в словах "объем" и "необъятный"; мы, профаны, уже не слышим: для нас объем это что-то из физики восьмого класса, а необъятное ассоциируется с толстой бабой или, в лучшем случае, с родиной. В этом же стихотворении появляется Чингисхан, взмывающий на монгольфьере: догадайтесь, почему (вопрос из журнала "Костер"; ответ будет дан в конце).
И в то же время это действительно Хлебников: "Леса обезлосили, леса обезлисили..." Лосев не дает лесам отечественной поэзии обезлоситься.
Работая в детском журнале "Костер", Лосев превращал его - для себя - во что-то вроде знаменитого дореволюционного "Сатирикона". Самым известным поэтом-сатириконцем был и остался Саша Черный, которого даже большевики прилично издали в шестидесятые годы; но самым талантливым был, несомненно, Петр Потемкин. Сатира, мрачные, едкие картинки жизни большого города, то есть темы и жанры вполне "взрослые", давались Потемкиным в поэтике детских стихов. "Дама сдавала в багаж...": это Маршак из Потемкина взял, - а может быть, и из Андрея Белого. Поэзия едина. Я с некоторым удивлением узнал когда-то, что Потемкин был дружен с олимпийцем Иннокентием Анненским, и тот даже написал ему акростих (изображавший пьяного Потемкина).
Лев Лосев - это некий синтез Потемкина с Анненским: сочетание пародийной каламбуристики с очень невеселым настроением петербуржца, знающего, что быть этому городу пусту. И памяти водки.
Уже поминавшийся Томас Эллиот говорил, что стихи пишутся не для выражения эмоций, а для побега от них. Тем не менее, без эмоций стихов не бывает; вернее, поэта не бывает. У Лосева вместе живут каламбур и tedium vitae. Его можно было бы назвать, как Пушкин называл Гоголя, - веселым меланхоликом. Но картина жизни - хоть русской, хоть иной - в его стихах очень мрачная. В этом и эффект: зрелище гибели и распада, едва ли не радиоактивного, - в строфах, построенных пародийно, очень часто на других, всем известных, хрестоматийных стихах.
Вот пример: стихотворение Блока "Я сидел у окна в переполненном зале", с цыганкой и зарей за окном, переносится Лосевым в нью-йоркский бар и начинает звучать так:
Он смотрел от окна в переполненном баре
на сортирную дверь без крючка,
там какую-то черную Розу долбали
в два не менее черных смычка.
В скандинавской избе начались эти пьянки,
и пошли возвращаться века,
и вернулись пурпуроволосые панки.
Ночь. Реклама аптеки. Река.
Вот какой Блок нынче получается. Я почти не сомневаюсь, что эти стихотворение родилось от английского слова "блок", означающего городской квартал. А что обнаруживается в нью-йоркских кварталах? Уж бар - чуть ли не в каждом.
Пародийная струя очень сильна у Лосева. Можно сказать, что он пишет на уже записанных страницах русской поэзии. "Я на твоем пишу черновике". Сейчас вообще принято думать, что любой литературный текст - это палимпсест: слой на слое письмен, старый текст, проступающий сквозь новый. Современное литературоведение так называемого интертекстуального анализа тем и занимается, что ищет и как правило находит такие связи, переклички авторов через века. Самые горячие головы говорят даже, что автора уже и нет, а существует только единый Текст - с большой, разумеется, буквы.
