Фидель. Футбол. Фолкленды: латиноамериканский дневник - Брилёв Сергей (читать книги бесплатно полностью txt) 📗
Масонов принято называть международной «закулисой», но в Уругвае система ценностей оказалась вывернутой наизнанку. Наследники масонской традиции, поклонники «Насьоналя» истинными патриотами считают как раз себя. А вот своих вечных соперников из «Пеньяроля», напротив, полагают чуть ли не «безродными космополитами». И именно в споре этих двух команд мы попробуем найти истину, где же точно прошёл первый матч первого чемпионата мира. «Насьональ», естественно, считает, что «нулевой километр» всемирной футбольной истории — это его стадион.
Этот загадочный «ноль» я ещё высчитаю. Обещаю. Но пока продолжу языком не цифр, а цветов. Потому что с самого начала уругвайцам словно на роду было написано жить в мире очень многоцветном. Собственно, в уругвайский Национальный исторический музей я отправился за изображением ещё более многоцветной «радуги», которая осеняла уже и рождение этой маленькой, но удивительной республики. Итак, мимо шпаг, сюртуков и подушек первых правителей Уругвая ведёт меня хранитель, как я его и просил, к «жемчужине» экспозиции, ради которой я сюда и приехал. К небольшой, но, наверное, главной картине главного уругвайского классика Мануэля Бланеса.
На картине изображён акт повторного, но уже окончательного провозглашения независимости «Восточного берега реки Уругвай». Всенародное ликование по случаю принятия уже и конституции независимой республики. 18 июля 1830 года. Ликующие толпы. «Ив воздух чепчики бросали».
Кино и даже фотографий в те времена не было. Но Бланес создавал это своё полотно, как говорится, по свежим следам. Есть все основания полагать, что и атмосферу, и обстоятельства действа он изобразил максимально близко к действительности. В том числе отобразил, что сами первые чемпионы мира были на этом празднике в меньшинстве. А «запустили» проект под названием «Уругвай» три других будущих чемпиона. Оттого для несведущего человека так поразителен набор флагов, которые украшали Монтевидео летом 1830 года.
Точнее, конечно, не летом, а зимой. Полушарие-то — Южное. Всё наоборот. И вода в раковине при сливе закручивается против часовой стрелки. И июль в Уругвае — это зима. Без снега, но с заморозками и пингвинами на пляжах. А влажность такая, что холодно адски. Оттого на улице Канелонес всегда и процветали мастерские по пошиву тёплых дублёнок и жакетов из нутрии и скунса. Оттого местный диалект и вместил столько синонимов слова «шарф», из всех других, правда, предпочтя слово «буфанда». Звучит смешно. Но не до смеха, когда дует холодный южный ветер со стороны Мальвинских островов.
Июль и зима. Всё правильно. Но к этим природным феноменам добавляется и феномен политический. В главный день уругвайской истории, 18 июля 1830 года, на ликующей площади — четыре флагштока. А флагом собственно Уругвая занят только один.
А вот на остальных трёх в полном соответствии с исторической правдой Бланес изобразил знамёна «крестников» нового независимого государства. Удивительно и символично, какие же страны «спонсировали» создание «малой родины» мирового футбола. «Крестниками» Уругвая выступили Бразилия, Аргентина и... далёкая Британия.
Что же за удивительные обстоятельства сопровождали появление на карте мира страны, чьи очертания так напоминают человеческое сердце? Страны, которая и стала сердцем мирового футбола?
Итак, второй флаг — бразильский. Зелёное полотнище. Жёлтый ромб. В нём — карта южного звёздного неба. А карта опоясана лозунгом, про который сами бразильцы, иронизируя, говорят, что это типичный случай исключительно благих пожеланий: «Порядок и прогресс».
Впрочем, порядки в тогдашней Бразилии были особыми. Если в Уругвае плодили синонимы слова «шарф», то в Бразилии — слова «коричневый». Уже и тогда в Бразилии — самое невероятное многообразие цветов кожи: настолько много расовых типажей породили смешанные браки негров, индейцев и даже — втайне, как в «Рабыне Изауре» — белых. Кстати, те немногие «цветные», которые из рабства всё-таки бежали, спасались именно в Уругвае. Там при президенте Орибе рабство отменили уже официально, но и до этого по отношению к беглым рабам власти были либеральнее. Беглые негры из Бразилии и образовали в Уругвае единственное микроскопическое расовое меньшинство.
Правда, негры либерального Уругвая так и «застыли во времени». Из всех профессий исторически привязаны к... сборке мусора. При этом собирают они мусор именно дедовским, рабским способом: в поисках пакетов с отходами разъезжают на конных повозках. Зрелище во всех смыслах скорбное: зашоренные сивки-бурки, запряжённые в допотопные колымаги, которыми правят возницы-негры с вечно отсутствующим взглядом.
Но этой своей сегодняшней вселенской грустью уругвайские негры проникнутся много позже. А 18 июля 1830 года освобождению от бразильцев радуются не только уругвайские негры, но и уругвайские белые. Потому что в тот день повторного обретения независимости отделялся Уругвай уже не от заморской Испании, а от... соседей-бразильцев. Для Монтевидео они наконец превращаются из оккупантов в просто соседей-северян. Хотя, конечно, «северянин» в отношении бразильца — так только в Уругвае говорят. Так только для финнов русский — южанин.
С чего же это Бразилии так дался Уругвай? А достаточно взглянуть на карту. Уругвай — словно продолжение южных бразильских штатов, где сегодня базируются вечные соперники уругвайских «Пеньяроля» и «Насьоналя», именитые футбольные клубы из Порту-Алегре, Сан-Паулу и Рио-де-Жанейро. Но ещё и в дофутбольные времена у бразильцев так и тянулась рука прочертить стрелы на юг. Уж больно логично со всех точек зрения.
Тогда такие стрелы чертили бразильские военные, сегодня — бразильские экономисты. Чертят они хотя бы и стрелу супердороги, которая должна связать промышленные «гнёзда» Бразилии и Аргентины. Идеальный вариант — проложить дорогу максимально прямо. А значит, как раз через Уругвай срезать крюк через Ла-Плату и построить через неё мост до Буэнос-Айреса. На уругвайской стороне реки мост должен взметнуться из городка Колония-дель-Сакраменто. Сегодня это «задворки». Но в центре внимания Буэнос-Айреса и Рио-де-Жанейро они оказываются не впервые.
Сегодня это действительно сонное уругвайское захолустье. Но этот город только притворяется, что так и должно: чинно дремать в тени своего великого аргентинского соседа. Из Колонии как раз виднеются пики небоскрёбов Буэнос-Айреса, и, как вам расскажет любой неисправимый уругваец, построена аргентинская столица из камня, который добывался здесь, на этом берегу. Но стройка закончилась, и Колония осталась не у дел. Правда, потом добыча камня была налажена, уругвайцы решили было построить нечто грандиозное и на своём берегу. Кому-то в голову пришла в целом здравая бизнес-идея: построить под уругвайской Колонией стадион для запрещённой в Аргентине корриды. Пусть, мол, тугие кошельки из Буэнос-Айреса приезжают и тратят деньги на запрещённые у них забавы (примерно так, как сегодня китайцы приезжают через речку играть в рулетку в российский Благовещенск). И в Уругвае действительно построили целый стадион для аргентинцев. С тем, чтобы почти сразу закрыть: кровавую корриду, в свою очередь, запретило уругвайское правительство. Вот и стоит теперь этот стадион: брошенный и постепенно разваливающийся... Оправдает ли себя постройка нового супермоста? Как и всё в МЕРКОСУРе, этот проект обсуждают уже не одно десятилетие, и пока это — мечта о будущем.
А будущее — оно как воздух. Им не поторгуешь. Вот и зарабатывает пока уругвайская Колония не будущим, а прошлым, своей историей. А самая славная страница этого прошлого приходится на ту эпоху, когда город уже однажды был стратегическим перекрёстком. Именно от тех времён и осталась в центре «Кажже де лос Суспирос» уютная улица Вздохов. Именно на неё горожане первым делом и ведут всех своих гостей, объясняя, что улицу сохранили ровно такой, какой её проложили в колониальные времена, в XVI веке. Булыжная мостовая, одноэтажные домики и таблички с указателями улиц в виде живописных керамических панно. Только уж больно странные на этих панно надписи. Как будто с ошибками. Стоп! Так ведь это не испанский, а португальский! Так и есть. Потому что изначально Колония и строилась не испанцами, а португальцами. Это был их «заявочный столб» на берегу Ла-Платы.
