Расстрельная команда - Алкаев Олег (бесплатные полные книги TXT) 📗
Но главную опасность для Сивакова представляло то, что в результате такой «правоохранительной» деятельности, которую развил Корнюшко, «вожди» могли поставить под сомнение возможность тайного выполнения тех задач, ради которых и создавался СОБР, а заодно и дееспособность автора этого проекта, то есть командующего. Проблем возникло много. Главная из них — это утечка информации о деятельности «спецназа». Ведь попав один раз в поле зрения спецслужб, избавиться от их «опеки» было практически невозможно. Кроме того, находясь в камере, Корнюшко «для укрепления авторитета» продолжал молоть языком о своих «подвигах». При этом обозначив в числе своих «подельников», а по сути, сдав их, всех своих отцов-командиров, включая Павличенко и Сивакова.
Тюремные оперативники исправно информировали об этом своих коллег из военной контрразведки. Но то ли военные чекисты умышленно не захотели расширять круг обвиняемых по этому делу, то ли посчитали его слова простым хвастовством, то ли вмешался Шейман, и в итоге в официальный протокол допроса Корнюшко эти сведения не попали, а потому честь мундира и свобода генерала Сивакова были спасены. Вот почему и состоялась душещипательная беседа двух ветеранов «криминальной хроники» СОБРа. Конечно, это я понял значительно позже, а в тот момент я, как и все присутствовавшие, видел только внешнюю сторону этой трогательно» встречи боевых товарищей, которых «злая судьба» развела по разные стороны баррикад. И мы стали свидетелями того, как крепкая мужская дружба оказалась выше всяких бюрократических условностей, как старший товарищ подставляет плечо оступившемуся другу, помогая ему обрести веру в себя, в командиров и в весьма отдаленное и не совсем светлое будущее.
Корнюшко, судя по его поведению, как и большинство осужденных, виновным себя не считал. В его дальнейшем разговоре с Сиваковым, помимо полного отсутствия раскаяния и чувства вины, зазвучали нотки, с какими обычно не просят, а требуют в определенных кругах причитающуюся долю. Из разговора было понятно, что Корнюшко настаивал на выделении его семье квартиры. Сиваков же обещал только малосемейное общежитие. Корнюшко вновь настаивал на получении квартиры, смутно намекая на какие то заслуги. Сиваков также терпеливо объяснял ему причины, по которым квартиру выделить не может.
Наконец Корнюшко понял, что квартиру он не получит и скорого освобождения, как и внеочередного звания, ему также не предвидится. В «запале», реализуя накопившуюся злость и агрессию, он наскоро злобно пожаловался на плохое отношение к нему администрации, сказав, что его специально содержали с отпетыми уголовниками, и, мол, только его суперподготовка не позволила ему подвергнуться насилию и унижению. Это была откровенная ложь. Я знал, что он содержался в двухместной камере вместе с работником милиции, арестованным за получение взятки, и который был отнюдь не богатырского телосложения. Правда, министр не придал его словам никакого значения и, пообещав, что все будет хорошо и его никто не забудет, попрощался с ним. Когда конвой увел Корнюшко, Сиваков, понимая, что надо как-то объясниться, сказал примерно следующее: «Видите, мол, что происходит с военными, когда правительство посылает их устранять неугодных властям людей, а потом они уже с нарушенной психикой совершают аналогичные преступления по собственной инициативе». Затем, видимо уловив в наших глазах непонимание сущности «подвигов», совершенных Корнюшко, поправился и сказал, что все это было с ним, то есть с Корнюшко, когда он воевал где-то за пределами Белоруссии, в «горячих точках», где подорвал своё здоровье и истощил нервную систему.
Из личного дела Корнюшко и из оперативной информации, имевшейся в отношении его я знал, что по специальности он был кинологом. Всю свою службу посвятил собакам и водке, и самыми горячими точками в его жизни были очереди у прилавков вино-водочных магазинов. Но, резонно полагая, что министру виднее, и что, возможно, в промежутках между пьянками и дрессировками собак Корнюшко действительно выполнял специальные поручения правительства, я оставил свои сомнения при себе и никаких уточняющих вопросов по этому поводу задавать министру не стал.
Положительно оценив деятельность администрации СИЗО и поблагодарив за службу, Сиваков, как бы между прочим, спросил, каким образом мы производим захоронение расстрелянных по приговору суда осужденных. Я ответил, что производим захоронение согласно инструкции. Он сказал, что было бы лучше, если бы мы пользовались крематорием, что он предлагает мне подумать над этим вопросом, и что у него есть возможность решить эту проблему положительно. Свои соображения по этому вопросу я могу передать через начальника КИН Кадушкина. Я пообещал обязательно подумать над этим и доложить в ближайшее время. После этого Сиваков попрощался со всеми сел в автомобиль и уехал. Напомню, что было это 24 мая 1999 года. Через 10 дней после возвращения мне расстрельного пистолета (14 мая 1999 г.) и через 17 дней после исчезновения бывшего министра внутренних дел Ю. Захаренко (7 мая 1999 г.). И опять я вынужден признать, что мне тогда было абсолютно невдомек, как тесно связаны между собой эти события.
Прошло несколько дней. Я долго размышлял над предложением министра, советовался со своими сотрудниками и пришел к твердому убеждению, что от предложения министра о сжигании трупов казненных в крематории следует отказаться. Причина была в том, что это мероприятие, хотя и незначительно, но расширяло круг лиц, посвященных в процедуру смертной казни. Возникала реальная угроза расшифровки личного состава специальной группы перед сотрудниками крематория. Кроме того, нам было необходимо подгонять дату расстрела осужденных к графику работы крематория, что также создавало много проблем и расшифровывало процедуру казни по времени. При таких условиях, был убежден я, рано или поздно, но утечка информации произойдет, и о том, что тела казненных сжигаются в крематории, будет известно родственникам осужденных. А зная еще и дату погребения, путем несложных наблюдений можно будет вычислить транспорт, которым тела доставляются в крематорий, а затем и место исполнения приговора. Зная, какие чувства испытывают близкие родственники и друзья приговоренных к смертной казни, я смело могу сказать, что дальнейшие последствия могли быть просто непредсказуемыми. Поэтому в принятии решения по вопросу кремации трупов я исходил из несколько циничной в данном случае, но часто применяемой в тюрьме поговорки: «Береженого Бог бережет, а не бережёного — конвой стережет».
Свое решение с обоснованием отказа от кремации тел казненных я в устной форме доложил начальнику КИН Кадушкину, а он — Сивакову. Убедили министра мои мотивы или нет мне неизвестно, но он больше на этом не настаивал.
Утром 16 сентября 1999 года дежурный офицер сообщил, что меня срочно просил позвонить начальник КИН МВД полковник Кадушкин. Я немедленно связался с ним, и он сказал, что министру внутренних дел Сивакову вновь понадобился мой специальный пистолет с глушителем, и что мне нужно связаться по телефону с его адъютантом Колесниковым. Он продиктовал мне номер телефона Колесникова и попросил сделать все побыстрее. Я немедленно связался с Колесниковым. Он сказал, что имеет ко мне личную просьбу министра Сивакова и что сейчас прибудет. Минут через десять он был у меня и заявил, что министр попросил его взять у меня пистолет с глушителем. Для каких целей, ему не известно. Я вновь вызвал оружейника и приказал ему оформить передачу пистолета согласно инструкции. Он принес журнал выдачи оружия, и Колесников, расписавшись в получении пистолета ПБ-9 с двумя магазинами без патронов, спрятал его за пазухой и ушел. Я подумал, что, видимо, опять министр и его близкие друзья соскучились по острым ощущениям и решили пострелять из расстрельного пистолета. Почему-то я подумал ещё и о том, что хотя сам пистолет и не очень изношен, но глушитель при стрельбе уже сильно дымит и требует замены и что надо решить вопрос о запасном глушителе. Я обратился с этим вопросом к Кадушкину, и он обещал помочь. Через некоторое время со мной по телефону связался один из сотрудников тыла КИН МВД и сказал, что отдельно глушители не поставляются, а идут только в комплекте с пистолетами и что мне нужно определиться по количеству приобретаемого оружия. Я ответил, что мне достаточно будет двух единиц, и наш разговор на этом закончился. А примерно через месяц я получил совершенно новые пистолеты ПБ-9 в количестве двух штук. Я привожу этот факт, как пример того, что если бы Сивакову нужно было просто бесшумное оружие, то у него была возможность иметь его в неограниченном количестве и абсолютно новое. Но он почему-то предпочел старое, и с не совсем хорошей репутацией.
