Горизонты и лабиринты моей жизни - Месяцев Николай Николаевич (читать книги онлайн полностью .txt) 📗
Большую помощь оказывали школьному коллективу во всех его начинаниях шефы. В разное время ими были коллективы фабрики «Целлугал» — совместного советско-германского акционерного общества, Всесоюзной сельскохозяйственной выставки, Промышленной академии. Шефами немало было сделано по оборудованию учебных кабинетов, проведению лагерных кампаний, постановке воспитательной работы среди учащихся.
Идейно-политическое воспитание учащихся было в центре внимания учителей и учебных организаций. Помимо определенной направленности гуманитарных дисциплин проводились различного рода политбои, политконкурсы, политинформации, политвикторины, вечера вопросов и ответов, создавались политкружки. Во всех этих и других мероприятиях было немало надуманного, подражательства взрослым, что, конечно, оказывало политико-воспитательную работу. Но и в эти «казенные дела» вносился ребячий дух состязательности, увлеченности, тяги к познанию неизвестного. Яркими, незабываемыми были пионерские сборы, к которым подолгу готовились и томились в их ожидании.
Наиболее существенным в комсомольской и пионерской работе 30-х годов был ее демократизм. Мы, естественно, не знали тогда, какое великое богатство заключено в этом понятии и в его практическом жизненном содержании. Однако мы все и каждый из нас интуитивно — человек рождается свободным! — чувствовали это на первых шагах своей общественной практики, действовали свободно и открыто в интересах общего школьного, пионерского, комсомольского дела. А оно тонким ручейком вливалось в общий поток жизнедеятельности страны, исторических свершений народа.
Можно только сожалеть, что в последующие годы самодеятельные, демократические начала и другие благородные принципы работы пионерии и комсомола в школе начали подменяться подчиненностью этих организаций администрации школы, учителю. Думается, что начало этому было положено в 1935 году введением в школах должности комсорга ЦК ВЛКСМ [5]. Не стоит думать, что усилия комсорга были направлены на подавление инициативы ребят. Как бы там ни было, пока мы учились, училось наше поколение, подменить нашу ребячью самодеятельность и инициативу никому не удалось. По-прежнему голос комсомольской организации и в школе, и на педсовете был весьма весом.
Восстановление в школах детских организаций и их жизнедеятельная способность возможны лишь при воскрешении в полной мере самодеятельных начал. Именно на них, посредством их, при всяческом развитии ребячьего самоуправления, при широчайшем и искреннем доверии к здоровым стремлениям и начинаниям учащихся вкупе с безусловным соблюдением педагогического такта в процессе формирования мировоззрения и культурных запросов учащихся можно вернуть к полнокровной жизни бывшие детские и юношеские организации, естественно, сообразуясь с условиями и требованиями современной жизни в самом широком смысле, какой можно вложить в слово «жизнь».
Это мое убеждение покоится на личном опыте, на опыте моих друзей из 10-го «А» класса школы № 279 г. Москвы. Так стала называться наша 36-я после того, как нас, учащихся, перевели в 1936–1937 учебном году в школу-новостройку в селе Алексеевской, на Церковную горку, напротив нынешней аллеи Космонавтов, где когда-то, как гласит молва, Петр I делал первую остановку по пути в Троице-Сергиев монастырь.
Понятно, что один ученик есть лишь самая маленькая частичка своего поколения, в него закладываются, передаются от других поколений те или иные качества, которые также благоприобретаются в процессе собственного формирования как личности. Он, отдельно взятый учащийся, может и не нести в себе все совокупные свойства, качества своего поколения.
Учащиеся одного, старшего класса школы — это уже группа молодых людей, определенная ячейка своего поколения, с его характерными чертами, усвоенными от предшественников и обогащенными собственной практикой.
Поэтому я просто обязан рассказать о своем 10-м «А» классе, с бывшими учениками которого я связан всю свою жизнь.
Мой родной класс! Как о тебе поведать? Не смогу! Не хватит на то способностей. Простите меня великодушно, мои милые ныне живущие соученики, да и ушедшие из жизни…
Бедность, писал Достоевский, может быть благородной, нищета всегда унизительна. В нашем классе никто не выделялся достатком. Бедность же сквозила из многих щелей. Но ее не замечали. Проходили мимо. Не стеснялись. Для нас, ребят, она не была большой помехой во взаимоотношениях с окружающим миром. Советская власть знала о нашем ребячьем положении и чем могла помогала: бесплатными завтраками, когда кому-то было особенно худо — обувью, одеждой, бесплатными поездками в пионерские лагеря и т. п. Достоевский прав. Наша бедность была благородна!.. Мы горячо любили свою Отчизну, Москву, Останкино, свою школу, свой дом. Наше отношение к родителям, к старшим и к младшим, к девчатам было уважительным. Каждый готов был выполнить общественное поручение, как бы тяжело, не ко времени, не по вкусу оно ни было. Никто из нас не покушался на чужое. Доброта и уважение друг к другу были в наших помыслах и поступках. Благородству учили и наши прекрасные учителя. Интеллигенты-подвижники. В конечном счете интеллигент тот, кто служит своему народу по совести: творя настоящее, помнит о прошлом.
Сейчас некоторые испытывают удовольствие от того, что мажут черной краской даже самое светлое из недавнего нашего прошлого, а стало быть, и жизнь моего поколения.
Они, конечно, не знают, что, поступая таким образом, жестоко бьют людей и без того измученных множеством мерзостей сегодняшнего дня, истязают самою нравственную душу недавнего прошлого Отчизны. Но о чем они, наверное, забывают, так это о том, что снова придут смелые и честные люди, которые с уважением и любовью, с состраданием и гордостью расскажут о людях, создавших Великую державу, о моем поколении. Да, Советский Союз был Великой державой, первой попытавшейся дойти до общего добра и справедливости, и мое поколение внесло в это благородное дело свою лепту.
В нашем классе все делалось на виду у всех, с согласия всех. Мы были вольны в мыслях и в поступках. И вопреки всему смелыми вышли в самостоятельную жизнь в 1937 году, окончив школу.
Массовые репрессии 30-х годов нас не коснулись, прошли мимо. Почти. Но из жизни ушла Лена Моркова, заводила школьных игр, танцев и других забав летом на школьном дворе, а в ненастье и холод — в большом зале. Невысокого роста, красиво сложенная, с копной русых, с рыжинкой волос, усыпанная веснушками, с голубыми глазами, она, казалось, заполняла собой и своим с хрипотцой голосом всю школу. Лена одновременно и тут, и там — повсюду. Я бывал у нее дома вместе с другими ребятами. Во время чаепитий она показывала семейные фотографии. На одной из них В.И. Ленин был сфотографирован вместе с В.В. Старковым, одним из организаторов и руководителей петербургского «Союза борьбы за освобождение рабочего класса», а на некоторых других кто-то из видных работников партии в первые годы после Октября 1917-го. Кто? Не помню.
В те годы прием в комсомол был строгий. Но Елену наша комсомольская организация приняла в свои ряды с радостью, и она пошла в райком, где ей отказали в членстве в ВЛКСМ. Был уже поздний вечер, когда мы с моим другом Колей Кухтиным узнали от нее о случившемся. Она не отвечала на наши вопросы, а все твердила и твердила, что происшедшего не переживет. Мы пытались уговорить ее пойти домой. Но она внезапно побежала на трамвайную остановку. Мы за ней. И так, перескакивая с трамвая на автобус, с автобуса на трамвай, мы следом за ней добрались из далекого Останкино до центра, до Дома правительства. Почему именно до Дома правительства? Здесь мы ее перехватили, уговаривали вернуться, но она сказала, чтобы мы не волновались, возвращались в Останкино, а она пойдет в «Ударник» — шел последний сеанс. Взяла билет и вошла в кинотеатр. Домой мы не поехали, мы не могли ее покинуть в таком состоянии. Денег на билеты в кино у нас не было. Билетерша бесплатно не пустила, администратор не стал слушать наши пояснения о необходимости попасть в зал. Время шло. Мы ждали. Кончился сеанс. Двери кинотеатра заперли за последним зрителем, а Лены не было…
