Горизонты и лабиринты моей жизни - Месяцев Николай Николаевич (читать книги онлайн полностью .txt) 📗
Но это еще не все. По услышанным из уст Брежнева весьма нелестным словам, сказанным о Хрущеве Шелепину, я понял, что Н.С. позволяет себе такие выходки не впервой, что-то было ранее сказано и в адрес Брежнева, и других и что таких хлестких характеристик члены Политбюро своему лидеру не простят. Было очевидно, что Хрущев и в отношениях со своими товарищами зарвался, точно так же, как он зарвался и в большой партийно-государственной политике, о чем у нас исписаны уже горы бумаги, а в ряде серьезных работ даны глубокие оценки.
Зачем, зачем, гадал я, ты, Н.С., делаешь такие глупости? Ведь ты же повторяешь в какой-то мере то, что творил Сталин и что ты сам хотел порушить… Начал рушить и не можешь. Ты, Хрущев, дитя своего времени!..
Как-то позже я вспомнил этот обед, и мне пришла мысль о том, что Хрущев первый начал «топтать» сначала Сталина, а затем и своих ближайших сподвижников… Тебя, Никита Сергеевич, тоже, наверное, будут топтать! Было ли что-нибудь подобное во всемирной истории?.. В чем причины тому?
…Тебе, Никита Сергеевич, многого не простят. Не потому ли инициаторами и организаторами октябрьского (1964 года) Пленума ЦК КПСС были именно Брежнев и стоящий за ним (как обычно) Суслов…
После обеда Хрущев, попрощавшись с вьетнамскими товарищами, сказал мне, что, возможно, он приедет завтра вечером в особняк делегации и побудет с ней накануне ее вылета на Родину. У Н.С. был какой-то особенный, ранее мне не встречавшийся взгляд: он смотрел, что называется, «в упор». Видя собеседника, он как бы его не видел.
На следующий вечер меня пригласили к телефону. Звонил Н.С. Поздоровавшись, он спросил: «Чем занимаетесь?» — «Мы собирались ужинать. Вас ждать?» — «Нет, я, к сожалению, не могу. Скажите товарищу Ле Зуану, что я очень хотел приехать и провести с ним вечер. Но одно срочное дело помешало этому. Передайте, что все наши договоренности получат практическую реализацию. С китайскими товарищами пусть ведут себя как добрые соседи, в духе принципов мирного сосуществования. Пожелайте доброго пути и счастья». — «Ваши пожелания будут переданы всей делегации». — «А что делегация будет делать после ужина?» — «Они хотят посмотреть двухсерийный фильм по роману Симонова „Живые и мертвые“». — «Нет, покажите им фильм „Русское чудо“». — «Хорошо». — «До свидания, товарищ Месяцев». — «До свидания, Никита Сергеевич».
Все сказанное Н.С. я передал членам делегации за ужином. Ле Зуан поблагодарил. А когда заговорил о том, какой кинофильм посмотреть, Ле Зуан, рассмеявшись, сказал: «Как ни приеду в Москву, Никита Сергеевич всякий раз показывает мне „Русское чудо“ (документальный фильм, созданный авторской группой из Германской Демократической Республики об успехах социалистического строительства в СССР. — Н.М.). Давайте не послушаемся товарища Хрущева и посмотрим „Живые и мертвые“», — сказал Ле Зуан с улыбкой. Члены делегации рассмеялись. В ходе просмотра фильма я увидел, как у Ле Зуана слезы катились по щекам, он их не стеснялся и не смахивал с лица. Может быть, что-то напоминало ему о его стране, народе, о чудовищности войны, которую им навязали новые оккупанты — американцы, сменившие потерпевших поражение французских колонизаторов в этой грязной, как справедливо ее назвали народы мира, войне.
Ле Зуан, как первое лицо государства, мне был интересен, хотя всякий человек по-своему интересен. Внимание к первым лицам я проявлял не в силу служебного долга. В первых лицах я отмечал для себя, насколько тот или иной из них отражает самое характерное, присущее его народу, и насколько выражает и защищает его интересы. Без защиты коренных, жизненных интересов народа не может быть подлинного лидера, настоящего вождя. Может быть случайная фигура, временщик, который или просто канет в Лету или будет проклят, осмеян, оплеван.
Мне ни разу не приходилось видеть Ле Зуана веселым в течение более или менее продолжительного времени. Это были редкие минуты. В его темно-карих глазах постоянно стояла грусть, а маленькая сухопарая фигура сутулилась, словно от невидимого груза, наваленного на спину. Так оно и было. Надо было обладать недюжинным государственным умом и несгибаемой силой воли, подобной силе своего народа, чтобы противостоять в войне США и победить, чтобы нести страну самостоятельным курсом между двумя гигантами — СССР и КНР, которые вползли в долгий, острый, ненужный народам конфликт. Ле Зуан с его живым проницательным умом довольно быстро схватывал, куда именно устремлен его собеседник, и умело выводил его (или их) на нужные его народу и государству стратегические цели и тактические задачи в политической, военной, экономической и других областях.
Наша страна помогала вьетнамскому народу выстоять и победить в войне. Вьетнам, как мог, подчас через, казалось бы, невозможное, возмещал наши затраты. Ле Зуан искренне и с глубочайшим, именно глубочайшим, почтением относился к нашей стране и ее народам. Он не повторял Хо Ши Мина. Он был тем, кто прошел долгий путь подпольной работы на юге Вьетнама, кто сражался в его джунглях вместе с другими патриотами за победу социализма, кто продолжал и развивал наследие Хо Ши Мина.
Мне казалось, что Ле Зуан неровно дышит к Андропову. Между ними всегда были доброта и доверительность. Юрий Владимирович при встречах с Ле Зуаном был предупредителен, заботлив и даже теплел душой. Казалось, что большая фигура Андропова закрывает маленького Ле Зуана от возможных неприятностей. Первый секретарь Партии трудящихся Вьетнама стоял на позиции более близкой нам, чем китайскому руководству, в том, что касалось проблем мирного сосуществования государств с различными социальными системами, возможности предотвращения новой мировой войны, необходимости единства мирового коммунистического и рабочего движения при безусловной самостоятельности каждой коммунистической партии. Он разделял оценки XX съезда КПСС о культе личности как о чуждом социализму явлении.
Из первых лиц коммунистических и рабочих партий социалистических стран я был знаком с Энвером Ходжей (Албания), Вылкой Червенковым и Тодором Живковым (Болгария), Яношем Кадаром (Венгрия), Вальтером Ульбрихтом и Эрихом Хонеккером (Германская Демократическая Республика), Фиделем Кастро (Куба), Юмжагийном Цеденбалом (Монголия), Болеславом Берутом (Польша) и многими другими товарищами. О некоторых из них я еще расскажу. Вместе с тем мне хотелось бы выделить, если удастся, наиболее характерное, что было присуще им всем на очень важном историческом этапе мировой цивилизации — становлении и развитии мировой социалистической системы.
Отдел по связям с коммунистическими и рабочими партиями много работал с послами, аккредитованными в братских странах. Почти все они в прошлом партийные и государственные работники, сформировавшиеся в период культа личности и несшие в себе, естественно в разной мере, соответствующие характерные черты догматического подхода к реальностям стран пребывания. Некоторые из них страдали недугом командования в стране пребывания как в своей вотчине. В одном случае это ложилось на благодатную почву копирования советского опыта в различных сферах экономической, социальной и духовной жизни, в государственном и партийном строительстве. В другом — приводило к непониманию и недооценке опыта той и ли иной страны, к недостаточно глубокой информации о положении дел в стране пребывания и к возникновению недоразумений в отношениях между послами и руководством соответствующих партий, а затем и переносом этих недоразумений в сферу межпартийных и межгосударственных отношений.
Со стороны каждого сотрудника аппарата требовались высочайшая ответственность, знания, профессиональный такт в том, чтобы не поучать зарубежных коммунистов, а тем более не навязывать своих, подчас субъективных суждений, которые могли восприниматься как точка зрения или даже позиция руководства отдела или ЦК КПСС. Эти этические вопросы постоянно были предметом обсуждения на оперативных совещаниях отдела, в секторах и на партийных собраниях.
И все-таки суть состояла не в ошибках или недоработках того или иного посла — ошибки, конечно, можно было исправить, недоделанное доделать, — не в нарушении этики в отношениях с зарубежными коммунистами кем-то из нас — сотрудников отдела. Беда состояла в зародившейся и усиливающейся болезни некритического копирования отдельными высшими руководителями социалистических стран, прежде всего европейских, опыта строительства социализма в СССР. Копирования практически во всех сферах государственной и общественной практики, без надлежащего учета исторических, национальных, социальных и прочих особенностей своих стран.
