Беседы с Майей Никулиной: 15 вечеров - Казарин Юрий Викторович (лучшие книги читать онлайн .TXT) 📗

рошо не любить Пушкина, если он тебя любит! Это безнравственно, это

неправильно. У Пушкина было четыре романа – одновременно! И Ама-

лия Ризнич87, и Каролина Собаньская88 – демон его. Перед свадьбой с На-

тальей Николаевной он пишет письмо Собаньской: «Я живу только для

того, чтобы упасть к Вашим ногам и сдохнуть от блаженства». Это про-

сто невероятно. Он их навещал каждый день. Пушкину надо поставить

памятник! Товарищи, это наше все! Ведь он не мог от одной к другой

просто так – надо было прийти домой, переодеться, умыться… Титан!

Что касается девочки Сони, Михаил Семенович обожал ее. Портрет де-

вочки всегда висел у него в кабинете. Что касается того, что черненькая…

84 Воронцов Михаил Семенович (1782–1856) – российский государственный деятель,

граф,  с  1845  года светлейший  князь,  генерал-фельдмаршал,  генерал-адъютант;  почетный

член Императорской Санкт-Петербургской академии наук (1826); новороссийский и бес-

сарабский генерал-губернатор (1823–1844).

85 Воронцова Елизавета Ксаверьевна (1792–1880) – светлейшая княгиня, статс-дама,

почетная  попечительница  при  управлении  женскими  учебными  заведениями,  фрейлина,

кавалерственная дама ордена св. Екатерины; адресат многих стихов А. С. Пушкина; жена

Новороссийского  генерал-губернатора  М. С. Воронцова,  сестра  генерал-майора  графа

В. Г. Браницкого.

86 А. С. Пушкин «Полу-милорд, полу-купец…».

87 Ризнич Амалия (1803–1825) – первая жена одесского негоцианта сербского проис-

хождения Ивана Ризнича, с весны 1823 г. по май 1824 г. проживавшая в Одессе. В первый

период южной ссылки Пушкина была предметом его пылкой и мучительной страсти, адре-

сат нескольких его стихотворений.

88 Собаньская Каролина Адамовна (1794–1885) – графиня, дочь киевского губернского

предводителя дворянства, жена генерала И. О. Витта.

206

Я портрет ее прекрасно помню. Я в Воронцовском дворце много времени

провела. Дворцы сильно, товарищи, пообобрали.

Ю. К.: Хохлы?

М. Н.: Не  знаю,  кто.  Но  пообобрали  сильно.  Там  были  вещи  уни-

кальные:  был  там  сделанный  по  личной  просьбе  Феликса  Юсупова89

сервиз, он был не обливной, а хрупкий, матовый. Я все приходила по-

смотреть на него. Так что портрет Сони помню очень хорошо. С другой

стороны,  Елизавета  Ксаверьевна  сама  его  выбрала.  Он  был  достойной

парой. Михаил Семенович – был человек во многих отношениях заме-

чательный:  работяга  чудовищный,  администратор  хороший.  У  него,  на

мой ум, была одна слабость, которая его не украшала: почему-то он, имея

такие достоинства, имел еще и желание стать военачальником.

Ю. К.: О театре мы не будем говорить?

М. Н.: Тогда вообще было принято смотреть все городские премье-

ры. Но тогда это не было сферой развлечения. Это было сферой культуры.

Как вспомню, как в лютые холода носили туфли в газетке! А сейчас в те-

атр – в сапогах и в джинсах.

Ю. К.: Осталось у нас два разговора – о прозе вообще и о тебе, о тво-

их книгах. Но ты о себе не любишь…

М. Н.: Я собой в своей жизни занималась чрезвычайно мало. У меня

на себя времени никогда не было. Если б не стихи, я бы прожила, не имея

о себе никакого представления. Я поняла, что «да, это я!» в Севастополе.

Про Севастополь и про всю мою родню всегда говорили только мне. Это

мы с мамой нашли всех наших потерянных родственников.

Ю. К.: А как в семье относились к твоим стихам?

М. Н.: Юра, ты мне задаешь вопрос, на который сам знаешь ответ.

Отец  относился  очень  ревностно.  Отец  вообще  считал,  что  я  человек

очень умный и способный.

Ю. К.: А какое было отношение к твоему писательству?

М. Н.: Никто  никогда  этого  не  видел.  Этого  факта  не  было.  Отец,

правда, пробовал это собирать, но я это пожгла. Я не люблю, когда на

меня обращают внимание, когда меня трогают… Я считаю, что это абсо-

лютно мое личное дело.

89 Юсупов  Феликс  Феликсович  (1887–1967)  –  князь,  граф  Сумароков-Эльстон.

Принадлежал к одной из наиболее знатных и богатых российских фамилий, сын княгини

Зинаиды Николаевны Юсуповой (последней в роду, ведущем происхождение от ногайского

хана  Юсуф-Мурзы,  а  родоначальником  имеющем  племянника  пророка  Мухаммеда)

и  Ф. Ф. Юсупова  (старшего),  графа  Сумарокова-Эльстон,  в  1915 г.  –  генерал-адъютанта,

главного начальника Московского военного округа. Единственный наследник фамильного

состояния Юсуповых.

207

Ю. К.: Ну а написала ты стихотворение – надо же кому-то показать!

М. Н.: Никому не показывала.

Ю. К.: Мандельштам говорил о собеседнике. О провиденциальном

собеседнике. Ну а когда не с кем поговорить?.. Когда ты стала взрослым

человеком, тебе же необходим был собеседник?

М. Н.: Когда я стала взрослым человеком, я стала санитаркой, убор-

щицей, кормилицей. Это наполняло мою жизнь на 100 %. Если учесть,

что я была ужасно больным человеком: голова болела у меня всегда…

Но рядом были люди, которым было в тысячу раз хуже. Я помню, у меня

так болела башка, что если с ровным промежутком меня три человека

обгонят, я отключалась. Я не могла ездить на трамвае, на троллей бусе…

Постоянно укачивало. Помню Маша, ангел мой розовый, подходит к ба-

бушке  и  говорит:  «Нина,  она  еще  тепленькая!»   (Смеется.)  Классно!

То есть жива.

Отца мы здоровым не видели никогда. Это проявлялось очень тяже-

ло и мучительно. Но мама была как ангел… Да еще бабушка с народной

мудростью. А мама моя выглядела очень молодо, была очень красивая.

Мы, когда выросли, стали говорить: «Да ты что, зачем тебе это терпеть!»

Мама даже запрещала говорить об этом. Границы моего домашнего по-

ведения были заданы. Отцу я сочувствую ужасно. Он сделал блистатель-

ную карьеру. Человека в 22 года взяли лесничим на завод. И все сразу

появилось: дом, прислуга, лошади. А он еще к тому же безумно любил

работать. Человек понимал, что это его место. Когда уезжал старый лес-

ничий, он подарил отцу кабинет свой.

А мама… Когда случилась революция, ей было шесть лет. Эти люди,

с которыми она осталась, были прекрасно воспитаны. Мать ее никогда

бы не позволила унизить их страхом… Все, что касается Севастополя,

Черного моря, это такая мощь, это ты так прикрыт! Мы с мамой всегда

мечтали: «Война кончится, и мы поедем домой. Там море и корабли».

Как-то прихожу домой, Машке было 9 месяцев, мама ей рассказыва-

ет про Мамаев курган и адмирала Нахимова. Когда мы с Машей приехали

в Севастополь, ей было два года, она встала на Приморском бульваре и

сказала: «Вот здесь адмирал Нахимов затопил корабли».

Так, отец начал это собирать и переписывать. Но я все потом пожгла.

Отец мой был человек зверски начитанный. Не пропускал ни одной пре-

мьеры. Всех видел: Маяковского, Есенина, Гиппиус, Северянина… Когда

он приехал сюда, у них был театральный кружок, они Островского стави-

ли. Это не был медвежий угол, это было вполне культурное место. Но тут

устроилась Великая Октябрьская Социалистическая революция. Я про-

сто очень рано поняла, что ему досталось здорово, что это очень жутко

208

пережить.  Мама  всегда  говорила:  «Зато  у  меня  дети».  Она,  вообще-то,

права: все остальное неважно.

Стихи  в  молодые  годы  я  никому  не  показывала.  Не  могу  сказать,

что в этом нуждалась. А в оттепельные времена появились Боря Марьев,

Вова Кочкаренко, Гера Дробиз, Юра Трейстер. Юра Трейстер читал боль-

ше  всего.  Поскольку  он  был  по  своему  внутреннему  устройству  очень