Великая русская революция. Воспоминания председателя Учредительного собрания. 1905-1920 - Чернов Виктор Михайлович
Иными словами, во внешней политике коалиционное правительство вновь вернуло революцию к ситуации, которая спровоцировала первый кризис. Раньше нейтрализовали друг друга две внешние силы: цензовое правительство и Совет. На сей раз ту же ситуацию создали две фракции правительства. Нейтрализуя друг друга, они обрекали внешнюю политику коалиции на топтание на месте.
Внешняя политика советской демократии зашла в тупик. Но тогда демократия так и не узнала правды. Она даже не подозревала, кто именно провалил идею Стокгольмского съезда. На правительства союзников рассчитывать не приходилось, поскольку в этих странах народное движение за демократию было еще недостаточно развито, чтобы оказать на них давление. Советские круги начинали ощущать, что влияние русской революции было таким слабым, потому что сама Россия все больше теряла вес на международной арене. Похоже, и ее враги, и союзники думали, что стремление русской революции к миру было всего лишь неосознанным выражением ее военной слабости. Из этого следовал опасный вывод: нужно помочь военному министру организовать наступление, которое докажет, что революция способствовала росту военной мощи России и что ее голос в международных делах должен звучать намного громче, чем прежде.
Тем временем было решено провести межсоюзническую конференцию по пересмотру военных целей. Временное правительство планировало послать туда делегацию, в которую должны были войти и специально избранные представители Советов. Советская демократия, боявшаяся полного фиаско и этой конференции, на этот раз торопиться не стала. Сначала нужно было повысить свой авторитет. Легче всего этого было достичь с помощью победы, одержанной революционной армией на фронте.
Такой поворот революционной мысли в кругах врагов революции восприняли с живейшим одобрением. Он соответствовал духу времени. Многие давно подталкивали революционную демократию на этот путь. В Россию прибывали делегации социалистов стран-союзников, тесно связанных со своими правительствами и получавших от последних тайное задание уговорить русских предпринять более активные действия на фронте. Особенно сильное впечатление произвела на русских бельгийская делегация во главе с Вандервельде и Де Маном. Она тронула сердца многих рассказом о трагической судьбе бельгийского народа и просьбой спасти его, проведя наступление. Вся цензовая Россия стояла за это. Для нее единственным оправданием революции было то, что последняя могла спасти страну от военного поражения и национального унижения, к которым вел Россию царизм. В частности, обеспеченные круги считали военную победу и связанный с ней подъем шовинизма единственным способом избежать дальнейшего усугубления социальной революции. Кроме того, имелись промежуточные элементы, для которых Керенский был рыцарем в сверкающих доспехах, поставившим на кон честь революции, чтобы в бою доказать превосходство свободной России над Россией царской.
Воинственные призывы прессы звучали все громче. Она умоляла, пела гимны и трубила: наступление, наступление, наступление! Одного трезвого слова, сказанного против этого единодушного хора, было достаточно, чтобы заработать репутацию большевика, предателя, даже германского агента.
Но логика ситуации была ясна. Либо высшее командование действительно готовит наступление на фронте, либо оно считает наступление преждевременным. В первом случае шум, поднятый прессой, является преступным предупреждением врага. Во втором безответственная газетная шумиха представляет собой преступную попытку дешевых политиканов с помощью шантажа заставить армию провести операцию, которая с военной точки зрения нецелесообразна.
На съезде социалистов-революционеров, состоявшемся в конце мая, лидер партии Чернов сознательно заострил этот вопрос. Он сказал: «У нас нет революционной армии, а есть дезорганизованная масса, из которой можно создать армию; эта работа еще не завершена. Почему в такой момент, когда данная работа началась и развивается, люди в тылу кричат о наступлении и подталкивают к действию, последствия которого трудно предугадать, тем более штатскому человеку? Что это значит? Это значит толкать армию на военную авантюру, которая может закончиться ее полным уничтожением. Тогда «краснобаи буржуазной прессы» первыми выразят свое злорадство и обвинят революцию в крахе армии. Возможно, они уже надеются погреть руки в огне, который поглотит русскую армию, если та позволит вовлечь себя в незрелую авантюру»5.
Но это предупреждение только еще больше испортило отношения внутри правительства, в том числе между Черновым и правительственным большинством во главе с Керенским.
Позже выяснилось, что его мнение совпало с мнением многих военных специалистов, включая нескольких военных атташе союзников. Они поделились своими опасениями с рядом влиятельных лиц, в том числе с Милюковым. Кроме того, Милюкова посетила специальная делегация ставки во главе с полковником Новосильцевым, пытавшаяся с его помощью отговорить правительство от плана немедленного наступления. В выступлении Брусилова на прошедшем в ставке совещании командующих армиями читаем: «В начале операции я показывал вам, что на успех рассчитывать не приходится». Однако все эти предупреждения не вышли за пределы четырех стен.
Армия продолжала страдать от скрытого антагонизма между командованием и солдатской массой, а полевые командиры находились между молотом и наковальней. Покончить с таким положением можно было только двумя способами. Либо пойти по пути Французской революции и дать революционной армии революционных лидеров, в том числе из полевых командиров, близость к солдатам и революционный энтузиазм которых могли бы компенсировать их неопытность. Либо применить противоположный метод: повернуть часы назад, доверить старым генералам беспощадную чистку армии и принудить оставшихся к безоговорочному повиновению. Коалиционное правительство не могло применить первый способ: соглашение со старыми генералами было непременным условием компромисса, на котором была основана коалиция. Второй способ означал политическое самоубийство: если бы старым генералам удалось полностью подчинить себе армию, с ее помощью они бы легко задушили революцию. Было принято промежуточное решение. У солдат имелись свои «комитеты». Между ними и командованием нужно было создать «коалицию». Эта роль отводилась комиссарам Временного правительства, миниатюрным Керенским, по его примеру балансировавшим между двумя враждебными партиями. Как армия могла стать сильной и единой, если в таких условиях оказывалось слабым и раздробленным даже гражданское правительство?
Главный комиссар фронта Станкевич задавал тон всем комиссарам и офицерам, имевшим влияние на солдатские комитеты. Его верный сторонник Виленкин, председатель комитета 5-й армии, сформулировал отношение к комитетам следующим образом: «Задача нашего комитета заключалась в том, чтобы привести армию в такое состояние, чтобы по приказу командующего армией любая часть могла без колебаний арестовать комитет. Тогда мы, руководители комитета, могли бы сказать: «Наш долг перед страной выполнен». Керенский, Станкевич, Виленкин и им подобные с задачей не справились, и только благодаря этой неудаче генерал Корнилов не арестовал их всем скопом во время своего мятежа. На практике вышло совсем наоборот: «Любой полк был готов арестовать своих командиров, но аресту комитетов сопротивлялся»6. Вести такую армию в наступление означало заранее обрекать себя на поражение.
Результаты наступления Керенского были разными. В некоторых секторах «наступать было абсолютно безнадежно» с самого начала. В районе Двинска «генерал Данилов пытался убедить ставку, что у наступления нет ни малейшего шанса на успех. В беседе со мной, – пишет Станкевич, – командиры корпусов и дивизий открыто говорили, что они не видят шансов на успех у этого наступления, вызванного, по их мнению, исключительно «политическими причинами». Солдаты, которых вели в бой люди, не видевшие в наступлении никакого смысла, также относились к предстоящему делу без всякого энтузиазма. Однако все (или почти все) подчинились приказу – естественно, не без помощи заградительных отрядов. Но потом началась всеобщая сумятица. «Они взяли несколько населенных пунктов, кое-где продвинулись вперед, откуда-то привели пленных, а затем попали под сильный огонь противника. Никакой общей концепции атаки не было. Роты сбивались с курса и теряли своих офицеров. Никто не командовал наступлением, все шло по инерции, но сила инерции скоро выдыхалась». В результате части возвращались на исходную позицию.
