Страницы из летной книжки - Голубева-Терес Ольга Тимофеевна (читать книги онлайн без .txt) 📗

И все это вдруг в один действительно прекрасный день ушло в прошлое. Всем захотелось быстрее сменить шинели на пальто, гимнастерки и брюки — на платья и жакеты, сапоги — на туфли, так приличней было идти в театры, в кино, на концерты, на улицы и даже на работу. Мирная жизнь давалась с большим трудом. Не хватало даже хлеба. Так о нарядах ли было думать?

Плача и смеясь, не сетуя на трудную свою судьбу, а тихо удивляясь тому, что дожили до времени, когда бы жить да жить, шли к месту встречи бывшие летчицы и механики 46-го гвардейского орденов Красного Знамени и Суворова III степени Таманского ночных бомбардировщиков женского авиаполка. Многие шли даже целыми семьями: со взрослыми детьми и даже внуками. Собралось нас около 100 человек, в основном из городов Центральной России, но были и такие, кто приехал на встречу из Иркутска, Барнаула, Магадана, Украины, Белоруссии и Кавказа. Вокруг слышались смех, шутки, поцелуи. Вдруг в гул из радостных восклицаний, смеха и разговора ворвалась чужая речь. Кто-то настойчиво спрашивал по-английски:

— Кто эти женщины?

Машинально, через плечо тоже по-английски я ответила:

— Ветераны единственного в мире женского авиационного полка, — и продолжала прокладывать себе путь в толпе, чтобы доложить о своем прибытии командиру.

— Одну минутку, — дотронулся до локтя дотошно любопытный иностранец. — Всего несколько вопросов...

Я невольно обернулась. Молодой человек подставил мне микрофон.

— Лелька, не тушуйся. Скажи ему, как мы фрицев били, — подбадривали меня подруги.

Пришлось остановиться.

— Кто вы все? — спросил он.

Я посмотрела на своих подруг как бы со стороны, пытаясь сама понять: откуда мы пришли, где мы и кто мы есть. Как же рассказать ему, что это не выдающиеся личности пришли сюда, а обыкновенные женщины, довольно характерные для своего времени и поколения. Внешне все судьбы людей моего поколения различны. Одни воевали на фронте, или в партизанском отряде, или в подполье; другие штамповали патроны; третьи спасались от облав и угона в рабство, а четвертые мирно ходили в школу. Но для всех шел один двадцатый век, война колотила лучшую нашу пору — юность, и это было то общее, что наложило отпечаток на всю нашу жизнь.

— Все эти женщины воевали? Кем они были? — сыпал вопросы американец.

Я ответила, прибавив еще, что женский гвардейский полк принимал участие в боях с мая 1942 года по май 1945-го, до самой победы, без отдыха и передышки.

— Без передышки? — переспросил журналист. — Значит, все обходилось без потерь?

— Потери, конечно, были. На войне как на войне... Командование организовало учебу без отрыва от боевой работы. Всё, разумеется, на добровольных началах. Некоторые штурманы, закончившие аэроклубы еще до войны, натренировались в технике пилотирования и стали пилотами. Из младших авиаспециалистов, имеющих достаточное образование, создали штурманские курсы. Тоже без отрыва от их работы. — Я огляделась и нашла неподалеку в толпе Ольгу Яковлеву, Полину Петкилеву, Асю Пинчук, Валю Лучинкину, Лидию Целовальникову. Они все, как на подбор, маленькие и хрупкие. — Вот посмотрите на тех женщин, — указала я. — Они сначала подвешивали бомбы. Вручную. А потом захотели летать.

— Славы захотели? Романтики?

— Ну какая на войне романтика? Вместо нее главным была необходимость: война навязана. Ни славы, ни наград девушки не искали — лишь бы летать, лишь бы самим бить врага, лишь бы поскорее вернуться к миру, к прерванной войною учебе.

Я помолчала немного. Разве так просто можно рассказать о пережитом на фронте? А чего стоила война женщинам? Мы были рождены стать любимыми, матерями, а начали с того, что столкнулись со смертью.

— Ну, а кто вас гнал на войну? — не отставал американский репортер. — Комиссары?

Я рассмеялась. Оглядела своих подруг и увидела Ирану Дрягину, доктора сельскохозяйственных наук.

— Ира, — позвала я ее, — объясни американцу, как ты в бой нас гнала.

Вокруг все весело расхохотались.

— Вот комиссар нашей эскадрильи и летчица, — указала я журналисту на полную, добродушного вида, улыбающуюся Ирину Викторовну.

Американец тоже заулыбался. Он не верит. И мне приходится разъяснять азы:

— Мы слишком хорошо знали, что именно несут нам фашисты. У нас не было выбора: или победить, или умереть. Мы должны были отстоять нашу Родину. В бой гнать никого нельзя.

— Расскажите мне об этом комиссаре, — указал журналист на Дрягину.

Я с великим удовольствием это сделала, так как Ирина сыграла немалую роль в моей судьбе. Мне было трудно: я была избалованной, береженой маминой и папиной дочкой. Именно Ирина помогла мне справиться с упрямством, обидчивостью и излишней, что ли, гордостью. Студентка Саратовского сельхозинститута до войны, Ирина Дрягина успевала всюду: была секретарем комитета комсомола, парашютисткой, ворошиловским стрелком, спортсменкой-летчицей и при этом отлично училась. В 20 лет она стала комиссаром. А после войны приобрела самую прекрасную профессию: выводит новые сорта цветов, называя их именами погибших. Мы в шутку называем ее «доктором цветоводческих наук».

Мне пришлось рассказать не только о военных наградах своих однополчанок, но и об орденах, полученных за мирный труд.

Между тем мои подруги образовывали нечто вроде строя, готовясь уходить из сквера, а американец задавал все новые и новые вопросы. Мне показалось, что я довольно подробно ему рассказала и о наших отцах, бойцах Красной Гвардии и партизанах гражданской войны, и о том, как из разрухи вырастало новое государство, и как самозабвенно трудились наши отцы и матери, улучшая нашу жизнь... Ну, могли ли мы быть в стороне, когда пришла беда?!

Я простилась с американским журналистом и присоединилась к своим.

Мы шли от сквера к улице Герцена, в клуб МГУ. Шли, как всегда, в строю. Никто нам не приказывал идти строем, да, видно, старая армейская привычка брала свое. Мы даже шагать старались в ногу. И лишь в одном отступали от устава: разговаривали. Мы шли, занимая весь тротуар, и прохожие уступали нам дорогу или чудом просачивались сквозь строй. Они оборачивались, потому что мы громко перекликались и смеялись, потому что на груди у каждой сияли ордена и медали.

Впереди шла командир полка. Она шла во главе строя. Вела своих однополчан в воспоминания.

А следом, замыкая строй, шли представители многих школ страны, которые носят имя нашего полка, или наших героев, или только-только знакомятся с историей полка. Они ловили каждое слово ветеранов. Им самим пока нечего вспоминать. Но они приехали, чтобы увидеть летчиц, прочувствовать мысли, которые владели комсомольцами в минуты тяжелейших испытаний. Потому-то они слушали.

Вот строй приостановился у клуба, и все хлынули в здание. Рассевшись в зале, мы продолжали свои дружеские беседы. Но вот все стихло. На сцену поднялось командование полка.

Начальник штаба Ирина Ракобольская громко подает команду:

— Встать! Смирно! — И по всей форме докладывает командиру Е. Д. Бершанской, подполковнику в отставке, о традиционном сборе ветеранов.

После рапорта мы садимся, стараясь не хлопать сиденьями. Я внимательно разглядываю всех. Мне кажется, что мало изменилась Бершанская. Статная, спортивная фигура. А ведь ей почти 70 лет. У нее спокойные, плавные движения. Такой же она была на фронте. Во всяком случае, казалась такой. Теперь-то я понимаю, что это было внешнее спокойствие. Как трудно было оставаться спокойной, когда, к примеру, на Кубани сгорело в одну ночь четыре самолета, погибло сразу восемь девушек. Как трудно быть спокойной, когда провожаешь свой полк на сильно укрепленные цели врага, зная, что кто-то уже не вернется. Как трудно ждать на земле! Я откровенно любуюсь и горжусь своими однополчанками.

Собрание ведет заместитель командира полка С. Т. Амосова, которая до войны водила пассажирские самолеты. Она, разумеется, не была моей подругой. Слишком большая воинская дистанция разделяла нас. Но мне в ней нравилось все: и осанка, и женственность, и строгость, и удивительное свойство понять «желторотиков», кто пришел в армию, перешагнув только-только школьный порог. Она всегда четко умела организовать боевую работу и сама летала много, около шестисот боевых вылетов сделала.