Беседы с Майей Никулиной: 15 вечеров - Казарин Юрий Викторович (лучшие книги читать онлайн .TXT) 📗
ление?
Ю. К.: Вот ты поэт. Я считаю, что ты прежде всего поэт и в книгах
своих прозаических, философских, и в других работах, в статьях и так
далее. Как у тебя произошел этот переход, скажем, от поэзии к прозе, от
прозы художественной к прозе научной?
М. Н.: Нет, научной прозы я не пишу. Это не мое. Я никогда не хо-
тела работать в науке. Это не мое пространство, и мне там делать совер-
шенно нечего.
Ю. К.: Почему ты в стихах не написала «Камень. Пещера. Гора»?
У тебя ведь нет этого в стихах.
М. Н.: Об этом нельзя писать в стихах.
Ю. К.: Почему?
М. Н.: Ну ты же сам понимаешь, что поэзия не занимается тем, что
передает информацию.
Ю. К.: Ты ведь не передаешь никакой информации…
М. Н.: О чем-то я все-таки там говорю. У меня даже есть один вы-
сокоумный товарищ, который мне говорит, чтобы я не становилась экс-
курсоводом. Что касается поэзии, давай сразу вспомним Мандельштама
и Блока. Она начинается там, где все эти геологические слои, подвижки,
все эти невероятные движения, вибрации от которых доходят сюда, и мы
их здесь ловим. Это действительно, наверно, так. Я уже много раз гово-
рила, потому что это меня ужасно удивило. Павлова Вера сказала, что
писать стихи можно только о том, о чем стыдно говорить вслух. Это со-
вершенно ужасно и какое-то такое очень вульгарное…
Ю. К.: Она просто мэйнстримщица.
М. Н.: Или, может быть, провокационное, для того чтобы привлечь
к себе внимание. Поэзия занимается как раз улавливанием этих самых
вибраций, которые, может быть, через какое-то время можно будет опи-
сать и в прозе. Но, допустим, когда Блок начинает нам петь о том, что
14
« Над бездонным провалом в вечность, / Задыхаясь, летит рысак» 2 – ведь
это же страх! – и сейчас все это наше прекрасное, цветущее отечество
ухнет туда и будет тонуть в крови. Прямо так вот можно одно за другим
стихотворение читать – и слышно, что это движение усиливается, и мы
приближаемся к этому краю, и при всем при том просвечивает еще рай,
где «Свирель запела на мосту / И яблони в цвету» 3 . Это всем дано видеть,
и тем не менее мы летим в бездну. Обрати внимание, жутко интересная
вещь: он не дописал «Возмездие», потому что об этом говорить уже было
не надо. Это уже случилось. Это уже случилось. Все.
Ю. К.: Майя, а кто у тебя самые родные поэты? Из русских только.
М. Н.: Ну, их, естественно, несколько. Мне было 4 года, когда меня
потряс М. Лермонтов. Я до сих пор люблю его так же. Я перед этим чита-
ла Пушкина и так далее…
Ю. К: Сама читала?
М. Н.: Сама читала. Да у меня и Маша читает с 3 лет. Я даже пре-
красно помню, где я его прочитала: у нас был такой двухэтажный сарай,
с галерейками, чрезвычайно романтическое, приятное место. Что меня
поразило в Лермонтове: не эта роскошная красота в говорении Демона,
где действительно красиво, где все эти роскошные камни и так далее,
а то, где он ведет разговор о событии, меня совершенно поразила фраза:
« На трупы всадников порой верблюды с ужасом глядели…»4. И вот эти
верблюды… Я стояла, я ходила, я не знаю, что было со мной. Что я по-
няла: ну солдаты, караван идет… Но ощущение ужаса, того, что смерть –
навсегда, это что-то невероятное и зависит только от слова верблюды. По-
тому что это, во-первых, безумная фонетика, а во-вторых – это смотрение
сверху вниз. Да что ты! И еще одно, сейчас я тебе скажу, вот что: «Поныне
возле кельи той / Насквозь прожженный виден камень / Слезою жаркою,
как пламень, нечеловеческой слезой» 5 . Где прожженный и жаркий – ши-
пящие и рычащие, и вот они как сверлом это камень прожигают. Меня
потрясло как раз вот это. Я «Демона» читала много раз. И как-то посреди
ночи проснулась и поняла, что если сейчас его не прочту, то все, жизнь
моя кончится. Вещь немыслимой красоты, совершенно загадочная, на
мой ум, до сих пор не прочитанная. На мой ум, вся поэзия так и должна
читаться. Она должна тебя волновать, колебать, вводить в какой-то тре-
2 А. А. Блок. «Черный ворон в сумраке снежном…».
3 А. А. Блок. «Свирель запела на мосту…».
4 М. Ю. Лермонтов. «Демон».
5 Там же.
15
пет, и мне совершенно не нужна информация, которую человек получает,
нажимая какую-то кнопку, и ему идут какие-то данные.
Вообще, надо сказать, что есть фразы, которые до сих пор передо
мной стоят. Например, фраза из «Бежина луга»: «Побледневшее небо ста-
ло опять синеть – но то была уже синева ночи»6. И эта неотвратимость
наступления ночи – это просто невероятно! Вот эти чудовищные заряды,
казалось бы, обычных фраз, я их слышала очень рано. Дело в том, что
они, правда, слышны. Но, когда человек читает, он вычитывает содержа-
ние, он ищет информацию. И надо сказать, что те люди, которые читают
стихи, совершенно не заинтересованы в информации. Чаще всего то, что
в стихотворении есть, ты уже знаешь, потому что стихи – это вечная тема:
жизнь, любовь, смерть, встреча, невстреча. Ну вечные.
Когда я начала читать древнюю литературу, я просто была совершен-
но потрясена и сейчас я потрясена «Сказанием о Гильгамеше». До Гомера,
в сущности, все темы, над которыми бьется теперь великая философская
литература, обозначены. И меня совершенно поражает, что в 4–3 тысяче-
летии до нашей эры человека волновало абсолютно то же самое: откуда
мы, кто мы, куда идем. И вот, в конце концов, вспомним Достоевского:
«Тварь я дрожащая или право имею?» 7 Над этим же самым бился Гильга-
меш. Это совершенно удивительно. И удивительно то, что это все одето
в совершенно другие одежды. Вовсе не в худшие, чем нынешние.
На мой ум, абсолютно никакого поступательного движения в ис-
кусстве нет. И не может быть, и не надо ждать. И вот, что меня пре-
жде всего поразило в Лермонтове… Я и сейчас считаю, что Лермонтов
оказал на русскую литературу гораздо большее влияние, чем Пушкин.
Я не вижу прямых наследников Пушкина. А вот Лермонтова, этой его
горечи… Блок – ну, конечно, Лермонтов, об этом и думать нечего. Об-
рати внимание, ты помнишь, какая природа у Пушкина? «И равнодушная
природа…» 8 А у Лермонтова? «Надо мной чтоб вечно зеленея, / Темный
дуб склонялся и шумел» 9 . Она у него одухотворенная и живая. У него есть
стихотворение «Сон», ну это, в сущности, фантом. Он там сон в сон поме-
щает, это повторение сигнала фантома, это что-то невероятное. Степень
одухотворенности природы у Лермонтова с Пушкиным ничего общего не
имеет. Зато именно отсюда пошел, конечно, Тютчев. Никакого сомнения.
И даже Фет. Нет, я считала и согласна с тем, что Пушкин – наше все.
6 И. С. Тургенев. «Бежин луг».
7 Ф. М. Достоевский. «Преступление и наказание».
8 А. С. Пушкин. «Брожу ли я вдоль улиц шумных…».
9 М. Ю. Лермонтов. «Выхожу один я на дорогу…».
16
Какой разговор!.. Но я всегда удивляюсь, когда мне говорят, что Иосиф
Бродский – пушкинская традиция. Ну, какая традиция…
Ю. К.: Нет…
М. Н.: Ну, конечно, нет.
Ю. К.: Это истерика цветаевская, постоянная, тщательно скрывае-
мая. М. Н.: Нет, по градусу – не цветаевская. Я от восторга дрожу, когда
вижу, что Цветаева поэзию делала из истерики. Ну, это же классно! Что
касается « Мой милый, что тебе я сделала?!» 10 – это в сущности все. Это