Беседы с Майей Никулиной: 15 вечеров - Казарин Юрий Викторович (лучшие книги читать онлайн .TXT) 📗

да все это нравилось, они все писали так за редчайшим исключением.

Не так писал Саша Воловик, Гера Дробиз. Потом еще Маруся маленькая

была… Да и еще одно: я тогда вообще помирала. Не могу сказать, что

46 А. Л. Решетов. «Я встреч с тобой боюсь…».

47 А. Л. Решетов. «Родная! Опять високосная стужа…».

117

кто-то сидел месяцами и годами. Бывали, но недолго. Тогда все больше

были у Марьева, поскольку Марьев соответствовал всем запросам того

времени. При мне оставались люди, которые им не соответствовали. Сре-

ди них были очень интересные люди. Например, Юра Трейстер. Он был

в высшей степени интересный человек. Он вообще говорил поразитель-

ные вещи: « Я был рабом, ты проходила мимо…» 48. Он полагал, что если

есть  какая-то  самая  надежная  близость,  если  есть  какие-то  любовные

отношения, единственное, что может удержать эту ситуацию надолго во

времени, – это полное рабство. Рабство – это то, о чем все мечтают, но не

желают признаться. Это как будто ты плывешь в море или валяешься на

лугу. Вот ты мнешь траву или плывешь, огибаешь волны, и тебе кажет-

ся, что главное здесь – ты, а на самом деле это совсем не так… Мысль

эта мне чрезвычайно нравится. В то время никто никогда не мог сказать

ничего  подобного,  только  Трейстер.  Он  был  по-настоящему  умный  че-

ловек, очень начитанный. Он приходил ко мне очень часто. Еще одно:

у него был потрясающий нюх на штучных людей! Но вот так вот он со-

бой распорядился: отбыл на Камчатку. Что касается его писаний, ничего

не осталось…

Ю. К.: А Костя Белокуров?

М. Н.: Костя-то у меня вообще тут жил неделями, месяцами… Когда

я родила Машу, была у меня родильная горячка, я осталась вне всякой

группы в университете. Но меня это совершенно устраивало. Я то с одной

группой, то с другой ходила сдавать. Как-то сижу я в университете, читаю

«Героя нашего времени» (я его все время носила с собой, не расставалась

никогда), а через плечо смотрит один и говорит: «Ой, Майя, какая книга

у тебя интересная!» Я ему сказала: «Забудь, что ты сюда заглянул и это

сказал! Ты преподаешь литературу в старших классах». В нашей группе

было два человека, которые читали все и даже больше, – это я и Костя.

А его как раз только выпустили из лагеря: 1 год и 7 месяцев в одиночке и

потом, по-моему, 4 года не в одиночке. И он очень печалился: у него была

какая-то статья политическая… Его-то выпустили, а ребята там остались.

Он был в  полном одиночестве здесь. Мы с  ним тут же познакомились

и сошлись. Он ко мне на кухню перекочевал, потому что я выходить из

дома не могла в силу того, что я была с больной семьей. Человека более

умного и образованного, чем Костя, я не знала. Костя – вообще чудо, ко-

торое рождается раз в век. Он знал литературу, историю, историю рели-

гий, историю философии. Философов он читал в подлинниках. Читал он

вообще на всех европейских языках, говорил только, что с угро-финнами

48 Ю. Трейстер. «Ты помнишь, я тебя тогда у Нила встретил…».

118

у него не контакт. Познания его были столь невероятны… О чем с ним ни

говори, Костя знал все. Причем на чрезвычайно высоком уровне. У него

были  глобальные  знания  по  любому  поводу.  Но  он  не  считал,  что  он

какой-то всезнайка. Когда речь шла о поэзии, он говорил: «Ты разбира-

ешься в этом лучше». Он и сам стихи писал, но немного. Тогда все писа-

ли, это было практически неизбежно. Но он был какой-то несчастливый

человек. Он не слышал никаких подсказок судьбы.

Ю. К.: Но ты же видела, как он на тебя смотрит?.. Он любил тебя

страшно.

М. Н.: Я все это знаю. Мне трудно об этом говорить. Я к нему всег-

да очень хорошо относилась. Но я ему говорила много раз, что это не

в нашей власти. Но, с другой стороны, скажу вам, не думаю, что для него

это было глобальным несчастьем. Это не был момент, разрушивший его

жизнь. Тут не было никакого обмана. Мы с ним проводили огромное ко-

личество времени. Это было лучшее время в моей жизни. Дело в том, что

если я с кем-то сплю в обнимку, – это еще не самые близкие отношения.

Это далеко не так. Есть люди, которые этого не понимают.

Вот Геша… Он мне говорил, что с Ай-Петри видно Турцию. Залезли.

А дальше Геша делал так: когда мы дошли, Геша отходил. Он оставляет

тебя наедине с этим открытием. Что касается Ай-Петри, Геша говорит:

«Ну, Майя, ну, не видно. Но пахнет-то Турцией!» Что касается его [Кости]

тюрьмы и заключения, и это, я думаю, не тот факт, который разрушил его

жизнь. Причина его несчастливости лежит далеко. Это какая-то кровная

причина. У них в семье было такое старое предание, которое передава-

лось из поколения в поколение: тот самый старец, в которые император

Александр I ушел, Федор Кузьмич, когда жил в Сибири… там была кре-

стьянка, которая родила от него сына… Костя как бы отсюда… Если это

так, то мне этого объяснения достаточно. Бабушка моя была средоточием

народной мудрости. Она мне всегда говорила: «Не клянись, это страш-

ный грех!» Потому что если ты изменяешь клятве, ты изменяешь и свое

жизненное направление, и направление того человека, кому ты клялся.

Если это легенда семейная, то мне этого достаточно.

Иногда жизнь заставляла Костю страдать невероятно, но он никогда

ничего для себя поправить не мог и не хотел.

Ю. К.: Он всегда такой темный был, в темной, несвежей одежде, но

такое ощущение от него светлое было…

М. Н.: У него руки красивые были…

А правда говорят, что умение стрелять – это врожденное качество?

Ю. К.: Да. Главное – не зрение, не руки, не осанка. Главное – терпе-

ние и наблюдательность. Как-то я заболел пневмонией, мы были в лагерях

119

в Камышловском районе три месяца. Я приехал оттуда скелет скелетом,

как  из  тюрьмы.  И  там  соревнования  устроили.  Я  пришел  из  санчасти,

чтобы что-то взять, а у них идет какое-то соревнование, и каждый взвод

выставляет лучших бойцов. Кто-то стреляет, кто-то гранату мечет, кто-то

подтягивается. Мне говорят: «Юра, метни гранату». А граната была не

спортивная, а настоящая оборонительная. Нужно было добежать до ру-

бежа, на котором обозначен окоп, прыгнуть в окоп и бросить оттуда гра-

нату, посмотреть, как она долетела, и во время взрыва вернуться обратно

в окоп. Ну, я метнул дальше всех. Правда, я метал диск в свое время…

М. Н.: В  Севастополе  в  горах  полно  гранат,  оставшихся  в  скалах.

Там до сих пор костей, останков сколько угодно. Где-то лет пять назад

нашли два скелета. Остатки самолета нашли.

Ю. К. Что-то я все без хлеба ем…

Е. Д.: Принести?

Ю. К.: Да. Это я девчонкам в упрек. Три женщины сидят, которым

я посвятил стихи в черной книге49 – Дуреко, Шаронова, Никулина. И еще

загадочная  Елена.  Ну,  я  понимаю,  что  это  перебор.  Но  что  я  сделаю.

А больше там баб нет. Только Тамара.

М. Н.: Все правильно. Много не бывает. Вспомним Египет: вот Рам-

зес – фараон великий, потому что детей много. У фараона было 140 де-

тей, значит, велик.

Ю. К.: Марк Рыжков…

М. Н.: Если писать историю города и людей, которые его украсили,

туда должны войти Брусиловский, Волович и обязательно Марк Рыжков.

Он был профессиональный врач. Он был воплощенное милосердие, до-

брота, великодушие, бескорыстие. Мало людей, которые обладали набо-

ром этих качеств.

Ю. К.: А как вы познакомились?

М. Н.: Я  с  ним  познакомилась  следующим  образом:  сидели  мы

у Якова Андреева. И тут зашел Марк. Яков нас познакомил. Мы пошли