Выжить в Сталинграде (Воспоминания фронтового врача. 1943-1946) - Дибольд Ганс (читать книги бесплатно полные версии TXT) 📗
Робкому переводчику Янчичу, единственному оставшемуся у нас человеку из госпиталя номер 2б, приказали отыскать заместителя коменданта. Дрожа от страха, Янчич осмотрел все закоулки госпиталя. В самом конце своих поисков он добрался до морга, где и нашел несчастного заместителя коменданта. Он сидел за столом, подперев руками свою большую рыжую голову, и беспрерывно ругался непечатными словами.
Пленные забавлялись этой историей несколько дней, потом о ней забыли, и жизнь постепенно вошла в свою обычную колею.
Зато весь госпиталь напряженно ждал, получит ли доктор Штейн стекло в своей мрачной мастерской.
Непонятная деятельность доктора Штейна, как обычно, возбудила подозрения у русских. Доктора Штейна вызвали на допрос, где поинтересовались, откуда он, врач, знает, как делать стекло. Еще немного, и Штейна отправили бы в общий лагерь, как скрывающего свою профессию инженера. Но интерес заглушил у Штейна всякое чувство осторожности. Он продолжал плавить осколки стекла и однажды смог продемонстрировать нам довольно мутную, но отчасти прозрачную массу. Правда, при этом он жаловался на плохое качество угля. Мы как могли утешили его и пошутили, что скоро Штейн, несомненно, снабдит нас настоящими стеклянными тонометрами, счетными камерами, микроскопами и аппаратами для наложения пневмоторакса.
Русские между тем тоже не теряли времени. Первым шагом стал перевод доктора Кранца в Бекетовку. Потом все помещения были измерены, и нам запретили дальнейшие реконструкции.
Слухи о скором переезде циркулировали с каждым днем все упорнее. Вскоре из расположенных по соседству госпиталей к нам стали прибывать большие транспорты с больными. Однажды утром русские сообщили нам о скорой эвакуации госпиталя и приказали готовиться к отъезду.
Мы начали составлять бесконечные списки. По крайней мере на бумаге инфекционные больные были теперь не изолированы. Всех больных в госпитале помыли, подвергли санитарной обработке и обрили наголо. Банщику Францу Винднеру, краснощекому, черноглазому и черноволосому парнишке из Бургенланда, пришлось основательно потрудиться. Мы сильно волновались, сможем ли мы продолжить лечение больных малярией во время переезда. Перерыв в лечении грозил рецидивами и переходом болезни в хроническую форму. На шею всем больным мы повесили карточки, где было указано, когда начался курс лечения атебрином и сколько еще доз больной должен получить. Для каждого больного были заготовлены температурные графики. Мы снабдили атебрином всех больных. Однако русские приказали оставить все медикаменты в госпитале, пообещав, что в поезде будет достаточный их запас. Мы восприняли это обещание диалектически, по-русски: все на свете может неожиданно меняться, причем не в лучшую сторону. Правда, в конце концов оказалось, что в поезде на самом деле была неплохая аптека. Но наши предосторожности все равно были нелишними. Нельзя было надеяться на то, что даже в самом лучшем транспорте персонал сможет адекватно наблюдать за сотней больных малярией, если загодя не принять соответствующих мер.
Наступил день отъезда. Ясное голубое небо улыбалось нам своей золотистой осенней улыбкой.
Больные построились большими группами во дворе госпиталя. Всем приказали раздеться и приготовить для обыска вещи. Низкорослые, молодые, ревностные, но не беспардонные охранники, словно мыши, принялись рыться в пожитках пленных. Все блестящее, металлическое и острое было изъято, так же как и обнаруженные лекарства.
За столом, храня суровый вид, сидел комендант из Бекетовки. Он держал перед собой список и выкликал пленных по фамилиям. Каждый, услышав ее, выступал вперед и говорил свое имя. Имя вносили в список, и обыск продолжался. Так комендант выкликнул всех, одного за другим. Процедура продолжалась довольно долго.
Наконец настала и наша очередь. Врачам не приказали раздеться, лишь досмотрели личные вещи.
Покончив с этим делом, майор сложил списки и окинул нас неприветливым, скорее даже враждебным взглядом. Мы его не знали, слышали только, что он очень строг с пленными.
Потом он сказал, словно обращаясь к самому себе, но так, чтобы слышали все: «Все же они хорошие врачи».
Эта похвала из уст непримиримого, но честного врага наполнила нас чувством гордости. Мы знали, что нам пришлось пережить ради такой похвалы.
Наша группа покидала госпиталь последней. Мы вышли на проспект, по которому пришли сюда из подвалов и бункеров. Правда, с нами не было многих из тех, кого мы несли с собой. Они прошли земной путь своих страданий до конца.
Мы остановились и стали ждать. Снова впереди нас ждала неизведанная судьба. Мы не имели вестей с родины от своих родных и близких, а они ничего не знали о нас. Мы не знали, приведет ли лежавшая перед нами дорога нас на родину, к отеческим домам. Нас переводили в сердце Советского Союза — это единственное, что мы знали. Надолго ли? Молотов сказал: «Они не вернутся домой, прежде чем будет восстановлен Сталинград».
Русская зима была уже на пороге. Зима — это смерть. Наши жизни, как желтые листья, падавшие с деревьев на дорогу. Ветер уносит их вдаль. Куда?
Мы стояли, поддерживая под руки наших больных.
На обочине дороги, под фруктовыми деревьями, стояла советская женщина с дочкой. На темных кудряшках девочки красовалась маленькая красная шапочка.
Девочка подбежала к нам и дала пачку старых газет — на самокрутки для курильщиков.
Это было в Сталинграде, 23 сентября 1943 года.
В глазах советской женщины блестели крупные слезы сострадания.
Эта картина надолго врезалась в нашу память. Нам казалось, что это сияние доброты не исчезнет, даже если весь мир снова провалится в дьявольскую бездну новой войны.
Этот блеск станет звездой, ведущей к новому миру.
Мы отправились на станцию. Нас разместили в хорошо оборудованных чистых товарных вагонах. В каждом вагоне была печка, сиденья и даже койки для лежачих больных. Все койки были с пружинными матрацами.
Ночью мы слышали удары деревянных молотков по обшивке вагонов. Может быть, кто-то хотел раскачать доски, чтобы бежать? Потом все стихло, и утром мы тронулись. Вскоре через открытые двери мы увидели Волгу. Она сияла глубокой синевой, которая у горизонта принимала кроваво-красный оттенок. Потом мы проехали мимо цехов Сталинградского тракторного завода. В Городище мы увидели то место, где хоронили наших солдат. Теперь здесь было пастбище.
Мы покидали поле битвы…
Глава 9
ПОСЛЕДНИЙ УМЕРШИЙ
Прошло восемнадцать месяцев.
Шел 1945 год.
Наша родина превратилась в один громадный Сталинград. Страшные картины, которые рисовало нам воображение в 1943 году, стали реальностью.
Потом пришел день, когда русские отпраздновали свою победу. Мы все — здоровые и больные — собрались в госпитале. Я обратился к пленным: «Мы должны сохранить в нашей памяти этот день, как день наступления мира. Бомбы перестали падать на города нашей родины. Возможно, этот день убережет хотя бы одного из наших братьев от повторения нашего гибельного пути. Мы можем и должны праздновать этот день, ибо мир более велик, нежели война, а мы знаем, что это такое. Но знаем ли мы, что такое мир? Когда закончилась Тридцатилетняя война, дети спрашивали у матерей: «Мама, что такое мир, о котором все говорят?» Не стоит ли и нам задать самим себе этот вопрос? Давайте же познаем мир и полюбим его…»
Так я сказал своим товарищам. После этого мы разошлись.
Но в тот день еще был жив наш последний умерший из тех, кого мы когда-то вынесли из Сталинграда. Госпиталь, куда нас перевели осенью 1943 года, находился в болотистых лесах под Владимиром, между Москвой и Горьким, в самом сердце Древней Руси. К северу от поселка Камешково, как называлось это место, простирался огромный лес. Вероятно он тянулся больше чем на шестьдесят километров. Лес пересекали бесчисленные дорожки и тропинки. Почти все они были заброшены. Все это говорило о том, как изменилось время. На полянах стояли небольшие села с яркими белыми церквами. Когда однажды, идя по лесу, мы приблизились к одной такой деревне, женщина, которую мы встретили, широко перекрестилась, дружелюбно поздоровалась с нами и поинтересовалась, не идем ли мы на службу. Она сказала, что сегодня в церкви будут крестины, а если мы придем в следующее воскресенье, то попадем на венчание.
