Великая русская революция. Воспоминания председателя Учредительного собрания. 1905-1920 - Чернов Виктор Михайлович
Вторая слабость была четко сформулирована в докладе, который 18 марта сделал на заседании секции рабочих Петроградского совета представитель Нарвского района, рабочий Павленков:
«Возвращение на фабрики без предварительного улучшения условий труда заставило рабочих вести хаотическую, неорганизованную экономическую борьбу. В разных местах говорят о необходимости повышения заработной платы... Хотя мы сумели смягчить естественное недовольство масс, однако секция рабочих должна ускорить решение вопроса о минимальном размере оплаты труда».
Павленков указал, что «производительность труда, от которой зависит успех снабжения боеприпасами революционных солдат, недостаточна, поэтому Нарвскому районному Совету рабочих и солдатских депутатов пришлось обратиться к рабочим с призывом проявить сознательность». Не меньшее внимание нужно уделить и проблеме снабжения фабрик сырьем и топливом; «необходимо принять все меры по предупреждению тайного локаута под предлогом отсутствия топлива».
Это полностью описывает общую позицию первых Советов. Они прекрасно понимали чрезвычайные условия военного времени, ощущали свою ответственность, пытались упрочить ситуацию на фабриках за счет защиты интересов рабочего класса в рамках организованной и централизованной борьбы, старались путем переговоров и временных соглашений между центральными органами труда и капитала подготовить распространение таких соглашений на всю Россию и закрепить эти завоевания с помощью законодательства.
Но какова была позиция другой стороны, а именно предпринимателей? Уступки, на которые пошла Петроградская ассоциация промышленников, многие считали признаком «истинно государственного подхода» к решению проблем экономической жизни, возможностью поставить исторические интересы российской промышленности над сиюминутными интересами фабрикантов. Конференция предпринимателей, прошедшая 1 июня, публично заявила, что она будет обсуждать все вопросы «не с классовой точки зрения купцов и промышленников, но с точки зрения спасения самой промышленности и торговли, необходимых для существования здорового государства». Однако весь эффект этого заявления был смазан следующим утверждением: «Финансовое положение многих предприятий делает невозможным продолжение их функционирования, поэтому их закрытие в ближайшем будущем неизбежно». Более явное доказательство бессилия такого «государственного подхода» нельзя себе представить. Складывалось впечатление, что вся эта конференция была искусно замаскированным проектом всеобщего локаута.
Видный капиталист, член советов директоров многих фирм и руководства ассоциаций В.А. Авербах в статье «Революционное общество по личным воспоминаниям», опубликованной в четырнадцатом томе «Архива русской революции», трезво и правдиво описывал собственный класс, который он хорошо знал: «Конечно, об участии торгово-промышленного класса в русской революции можно говорить лишь очень относительно; ко времени революции этот класс только начинал создаваться, купцы и фабриканты едва успели осознать себя представителями социальной группы, имеющей отчетливо выраженную собственную природу и великую историческую миссию». Поэтому «в то время торгово-промышленный класс как таковой еще не выступал на политическом поприще... Одним словом, этот класс был настолько аморфен и политически инертен, что не имел ни собственных представителей в Думе, ни собственной политической программы». Видные представители данного класса либо участвовали в разных думских партиях, либо были равнодушны к политике. «Присутствие среди них большого количества землевладельцев и дворян иногда превращало торгово-промышленный класс в аристократическую касту, которая политически пережила свое время», что «наносило ущерб независимости торгово-промышленного класса».
Классы, которым предстоит исчезнуть с исторической арены, обычно применяют одну и ту же тактику: отчаянное сопротивление. Им не хватает гибкости и приспособляемости, естественной для классов, которые представляют собой не «рудимент», а «живой элемент» данного периода. Союз с дворянством заразил купечество и промышленников той же психологией. Захваченные революцией врасплох, эти последние с пылом неофитов поняли только одно: они больше не смогут пассивно наслаждаться жизнью под крылом правительства и будут вынуждены защищать свои интересы в одиночку. Авербах описывает лихорадочный пыл, с которым работодатели начали создавать свои воинствующие объединения: «Все было новым, созданным в болезненной спешке... Полный союз всех отраслей производства был достигнут без особого труда»; «дикие», или не включенные в систему, фабрики практически исчезли. «Создание ассоциаций требовало огромных затрат, но средства всегда находились». Тут же появились лидеры; они поспешно обучались, чтобы иметь возможность противостоять своим оппонентам. Они пытались использовать прессу для защиты интересов своего класса, субсидируя (благодаря непониманию, объясняет сконфуженный Авербах) даже «ультрамонархистские и реакционные издания» вроде пресловутой харьковской «Жизни России».
Внезапность возникновения классового самосознания, к которому добавилась политическая незрелость прошлых поколений, быстро заразила класс работодателей психологией странного «индустриально-феодального максимализма».
Глава 8. Крестьяне и революция
Российское освободительное движение с самого начала выдвигало лозунги аграрной революции. Еще до отмены крепостного права «властители дум» прогрессивного и критически настроенного авангарда российского общества великий ученый-экономист Чернышевский и блестящий философ-публицист Герцен выступили с теорией «русского крестьянского социализма». Они яростно отрицали законность права помещиков на владение землей, считая институт частной собственности на землю чуждым российской жизни и российской истории. Для них освобождение крестьян ео ipso [по определению (лат.). – Примеч. пер.] означало наделение их правом распоряжаться землей, которую те обрабатывали. «Земля» и «воля» были понятиями нераздельными.
Точка зрения Герцена, Чернышевского и их революционных последователей полностью соответствовала вековым чаяниям крестьянства. Русская деревня чаще всего молчала, но никогда не смирялась с правом помещиков на владение землей. Она веками ждала, что добрый и справедливый царь удалит из деревни помещиков и возьмет их «на государево жалованье». Такая точка зрения могла существовать лишь в стране, где класс дворян-землевладельцев продолжал жить «как в добрые старые времена», цепляясь за свою земельную монополию и не превращаясь в класс современных аграрных капиталистов, право которого на землю основано на совершенствовании ее обработки. Крестьяне упорно считали, что в ходе реформы 1861 г. их обманули и что их «освобождение» было пустым звуком. Они выражали свое отношение к помещикам и земле наивной фразой: «Мы ваши, но земля наша».
Рано или поздно революционная интеллигенция должна была «пойти в народ». Крестьяне долго лелеяли надежду на справедливого царя, и революционеры пытались убедить их, что в результате реформы мужик не получил ни земли, ни воли, что свобода и царь несовместимы, что самодержавие, укравшее у народа волю, помогло дворянам украсть у него землю, что русские цари называют себя «первыми дворянами» и «первыми помещиками». Подчиняясь безошибочному инстинкту и не обращая внимания на временные неудачи, российское революционное движение всегда «поворачивалось лицом к деревне». Первые российские марксисты пытались игнорировать крестьянство, но позже даже они были вынуждены принять на вооружение лозунг «Земля и воля». Только неописуемое угнетение, унаследованное от крепостного права, недостаток культуры, неграмотность и темнота деревни, которую тщательно поддерживали слуги старого режима, позволяли долго утаивать этот лозунг от народа. С величайшим терпением и жертвами революционная интеллигенция к началу XX в. сумела взломать лед. После полтавских и харьковских крестьянских волнений 1902 г. связь между интеллигенцией и крестьянством стала стремительно крепнуть. Поиски организации, которая могла бы «соединить деревню с городом», также увенчались успехом. Ее образцом стало первое крестьянское «Братство защиты прав народа», созданное в 1898 – 1899 гг. в Борисоглебском уезде Тамбовской губернии с участием В.М. Чернова; меньше чем за пять лет во многих уездах была создана широкая сеть революционных «братств», которые в 1902 г. объединились в Союз братств партии социалистов-революционеров. В 1905 г. была сделана попытка создать более широкий Крестьянский союз, в который вошли другие партии и беспартийные массы; с незначительными изменениями он принял программу и тактику своего предшественника, Крестьянского союза социалистов-революционеров.
