Великая русская революция. Воспоминания председателя Учредительного собрания. 1905-1920 - Чернов Виктор Михайлович
Естественно, отток рабочих рук из деревни уменьшал стремление крестьян увеличить свои земельные наделы. Сельскому населению едва хватало сил обрабатывать ту землю, которая у него уже была. История дала дворянам передышку, но именно эта передышка их и погубила. Видя, что деревня смотрит на городскую революцию со стороны, и не испытывая на свою собственность сильного давления, характерного для начала века, помещики надеялись с помощью нового правительства удержать позиции и были готовы защищать их.
Но деревня и не думала отказываться от своих требований. На самом деле она была совсем не такой пассивной, как казалось с виду. Крестьяне принимали активное участие в событиях в лице солдат, которые массами присоединялись к революции и посылали своих депутатов в Советы. Мужики, составлявшие подавляющее большинство «серых шинелей», больше не были беззащитными. Солдатские «наказы» отражали все требования аграрной революции и были более настойчивыми и продуманными, чем крестьянские. Но если крестьяне откладывали решение главного вопроса о справедливом распределении земли, то у них еще оставались мелкие бытовые вопросы, от решения которых, однако, зависела их жизнь и работа.
Поскольку недостаток земли ощущался менее остро, чем недостаток рабочих рук, на первый план вышла абсолютно новая для российского крестьянского движения проблема использования труда военнопленных. Она касалась в первую очередь деревенских женщин, вынужденных нести как собственное бремя, так и бремя мужа. На селе сложилась абсурдная ситуация: женщины, подростки и старики были изнурены физическим трудом, тяжелым даже для мужика в цвете лет, в то время как помещичьи земли обрабатывали военнопленные, часто знакомые с намного более эффективной агротехникой. Платя за этих новых «рабов» мизерную сумму – три рубля в месяц, – помещики могли регулярно получать от тридцати до пятидесяти человек, использовать дармовую рабочую силу и самые примитивные орудия труда. Это позволяло им проводить капитальные усовершенствования своих имений, даже не диктовавшиеся необходимостью: рыть пруды, строить сараи и дома. Война принесла деревне чудовищные страдания; дворянство же получило новую возможность произвести значительные экономические улучшения. Но это еще не все. Помещик, обеспеченный бесплатными рабочими руками военнопленных, стал совершенно независимым от деревни. Теперь он мог обойтись без помощи крестьян соседних деревень, а они по-прежнему нуждались в его лесах, лугах, пастбищах и т. п. Раньше помещик должен был волей-неволей ладить с крестьянами и идти им навстречу. Теперь же он мог эксплуатировать их без всякого опасения.
В деревнях начался ропот: почему жена и старый отец солдата должны надрываться и «наживать грыжу», в то время как помещик, это «испорченное дитя» старой России, сохраняет все свои привилегии в новой России? Где справедливость нового порядка, где его народный характер? Собственность дворян на землю несправедлива: не они возделывают ее своими мозолистыми руками, не они поливают ее своим потом. Если так, то пусть они нанимают батраков не за гроши – они могут себе это позволить, в отличие от солдатской вдовы, семьи с большим количеством едоков и недостатком работников. На сходках крестьяне решали восстановить справедливость и исправить недосмотр нового правительства; разве можно за всем уследить из далекого Петербурга? Они толпами приходили в поместья, забирали военнопленных и направляли их в семьи с наименьшим количеством работников – если, конечно, напуганные пленные, невольно ставшие «яблоком раздора», не разбегались. Однако чем более жаркими становились споры, тем чаще военнопленные предпочитали третий выход из положения: они присоединялись к крестьянам против помещиков, умело применявших «потогонную систему» .
И тут возникла новая проблема. Правительство требовало, чтобы крестьяне засевали и убирали урожай с каждого клочка земли. Города и армия уже испытывали недостаток зерна и фуража. Но за время войны крестьянские лошади пали, а механизмы, которых и без того не хватало, пришли в полную негодность. Сельскохозяйственная техника, по большей части импортная, была недоступна. Старое оборудование износилось. Разве крестьянин мог без зависти смотреть на хорошо оснащенное помещичье хозяйство? Отчасти стремясь сберечь оборудование, отчасти из-за того, что твердые цены делали невыгодным выращивание пшеницы, помещик нередко оставлял часть своих площадей незасеянной. Поэтому принадлежавшие им лошади и механические приспособления использовались далеко не в полной мере, дорогая сельскохозяйственная техника подолгу простаивала, а уход за помещичьим скотом требовал слишком больших затрат дополнительного труда.
Почему так вышло? Правительство объявляет засевание полей национальным долгом, обязанностью перед государством. Если так, то оно должно обеспечить деревню средствами, позволяющими решить поставленную задачу. Почему правительство смотрит сквозь пальцы на то, что в соседнем имении земля не засевается, дорогое оборудование не используется, а за породистым скотом никто не ухаживает? Крестьяне, испытывавшие недостаток рабочих рук, протестовали все громче и все увереннее. Нельзя позволять помещикам, чтобы их техника простаивала; местные органы власти должны провести инвентаризацию и передать неиспользуемую технику крестьянам – конечно, за справедливую компенсацию. То же относится к землям, которые владелец не может или не хочет обрабатывать. Из-за твердых цен на пшеницу деревня получает от правительства жалкие гроши; раз так, то почему дворянам позволяют собирать с крестьян высокую дань, если последние выполняют свой долг перед государством, трудясь на арендованных помещичьих землях? Арендную плату нужно снизить, потому что она была намеренно завышена из-за нехватки посевных площадей, постоянного роста народонаселения и низкой продуктивности крестьянского хозяйства.
За всем этим стояла железная мужицкая логика. Теперь крестьяне начали действовать. Местные органы народной власти принимали решения о справедливом распределении военнопленных, требовали от каждого землевладельца точных сведений о засеянных площадях и забирали пустующую землю во временное общинное пользование, платя за нее «по совести». Предвидя саботаж помещиков, они назначали штрафы за несоответствие реально засеянных площадей заявленной цифре; думали, как обеспечить полное использование помещичьего скота и оборудования за пределами фермы (причем тоже «за справедливую плату»). В случаях плохого хозяйствования органы местной власти начинали заменять владельцев или управляющих более способными; но самым главным было то, что они снижали арендную плату и определяли стандартную оплату труда батраков. Если помещик настаивал на праве самому решать, сколько платить наемным рабочим, сельский сход принимал решение отложить этот спорный вопрос до окончания Учредительного собрания, но до тех пор денег помещику за аренду земли не платить, а переводить их на депозитарный счет в Государственное казначейство. Поскольку при старом режиме дворяне пользовались услугами местных органов самоуправления (уездных управ, регистрировавших договоры с крестьянами, уездных судов, преследовавших крестьян за невыполнение обязательств и т. д.) бесплатно, теперь крестьяне «восстанавливали справедливость» и облагали бывший привилегированный класс крупным налогом «на обеспечение работы новых органов народной власти».
В некоторых местах помещики шли навстречу новым требованиям (возможно, против своей воли), понимая, что в противном случае возникнут острые конфликты и даже вражда, а никаких средств, позволяющих бороться за свои «права», у них нет. В таких случаях обе стороны приходили к более или менее разумному компромиссу.
Но в подавляющем большинстве случаев сельские помещики вели себя совсем по-другому. Им принадлежало недвижимое имущество, скот и оборудование. Они жили под защитой Свода законов Российской империи, признававшего за землевладельцем неограниченное право на его собственность. Дворяне понимали, что законы могут измениться. Но кто в состоянии это сделать? Конечно, только Учредительное собрание. Даже Временное правительство, законность которого сомнительна, не полномочно принимать такие изменения; оно представляет собой случайный набор людей, вынесенных наверх революционной волной. Но если кто-то и считал, что некоторые дела все же находятся в компетенции Временного правительства, то подчиняться решениям местного органа «народной власти», неизвестно кем и как выбранного, не было никакого смысла. Раз Временное правительство не издало нового закона, то говорить о каком-то «законодательном междуцарствии» не приходится. Старый закон никем не отменен, а потому остается в силе. Все комитеты и Советы обязаны действовать в соответствии со старым законодательством, тщательно соблюдать его и заставлять все местное население уважать закон. Иначе они сами будут считаться преступниками и попадут под суд.
