Во имя истины и добродетели (Сократ. Повесть-легенда) - Фомичев Николай Алексеевич (читать книги онлайн .TXT) 📗
И, садясь на скамью, сказал Аполлодор:
— Мы почти уже дошли, как вдруг Сократ повернул назад и теперь стоит в сенях соседнего дома, а на зов идти отказывается…
— Что за вздор! — поднялся с места Платон. — Сейчас я позову его.
— Оставьте его в покое, — вмешался Притон. — Сядь, Платон… Такая уж привычка у Сократа: отойдет куда-нибудь в сторону и станет там, задумавшись. Он скоро сам явится. Не надо только мешать ему…
Тут вышел на средину лесхи хозяин ее, добродушный с виду толстяк, и громко возгласил:
— Эй, слуги! Считайте, что меня и всех этих добрых людей вы пригласили на обед, и ублажайте нас, как самых дорогих гостей! Да поживее!..
И забегали между столами слуги, загремели посудой, со стуком опускали на столешницы амфоры с вином и кратеры с водой, подкладывали в блюда кисти винограда, фрукты и оливки. И поднимались под сладкое звучанье флейт кружки с разбавленным вином и возглашали здравицы покровителю виноделия Дионису. И в этот-то разгар веселого пиршества вошел седобородый Сократ в своем поношенном, но чисто выстиранном хитоне. И дружным хором голосов встретили его друзья и, усадивши рядом с Ламией, поднесли ему кружку вина.
И Притон сказал:
— Без тебя, Сократ, мы начали разговор о любви. Не хочешь ли продолжить его?
Гетера же добавила, улыбаясь:
— А я, Сократ, готова вступить с тобой в состязание. Ведь эти достойные люди, твои друзья, считают меня знатоком любви.
И сказал Сократ:
— Я рад беседовать с тобой, милая Ламия. Но сначала хотелось бы знать, к чему вы пришли, споря об этом?
— Большинство, а также и я, пришло к тому, что Любовь есть красота, хотя вот Платон не согласился с этим, но сам он не успел нас опровергнуть.
— Итак, любовь есть красота и благо, ты говоришь. Такое начало мне по душе. — И лукаво улыбнувшись, продолжал Сократ: — А теперь попытайся ответить, что ты понимаешь под этим: просто любовь или любовь к кому-то или к чему-то?
— Конечно, к кому-то или к чему-то, Сократ.
— Так вот, запомни это покрепче и не забывай. А теперь пока скажи, когда мы любим: когда обладаем предметом любви или когда не обладаем?
— По всей вероятности, когда не обладаем.
— А может быть, это не просто вероятность, а необходимость? Не кажется ли тебе, дорогая Ламия, что то, в чем нет недостатка, не может вызвать желания? Разве пожелал бы, к примеру, рослый быть рослым, а здоровый здоровым?
— Вряд ли…
— Следовательно, любят то, в чем нуждаются или чего не имеют, не так ли?
— Правильно.
— А теперь скажи, любовью к чему назвала бы ты сердечное влечение?
— Нетрудно ответить на это, Сократ: к прекрасному, поскольку любви к безобразному не бывает.
— Справедливо. Но не получается ли в таком случае, что любовь лишена красоты, раз нуждается в ней?
И в замешательстве признала Ламия:
— Выходит, что так…
— Так неужели ты называешь прекрасным то, что лишено красоты?
— Нет, конечно.
— И ты все еще утверждаешь, что прекрасна любовь, а не стремление к ней?
И, рассмеявшись, сказала гетера:
— Я не в силах спорить с тобой, Сократ.
— Нет, милая, — улыбнулся Сократ, — ты не в силах спорить с истиной, а спорить с Сократом дело нехитрое…
И тогда Аполлодор вскричал:
— А все же бог любви, друзья, достоин того, чтобы мы восславили его, клянусь Гераклом! Поднимем чаши, друзья!..
И величественно, как царь, вошел к пирующим оратор Ликон, друг демагога Анита, — в атласном хитоне и с царским золоченым посохом в руке. И Сократ приветствовал его с чуть заметной насмешкой:
— А, Ликон! Славный и мудрый! Наконец-то ты вернулся в Афины!
И, расхаживая важно меж столами, ответствовал Ликон:
— Все недосуг, Сократ. Всякий раз, как булевтам [161] нужно вести переговоры с каким-нибудь государством, они обращаются ко мне, считая меня наиболее подходящим вестником речей, которые произносятся от имени государства. Много раз бывал я послом в различных странах, и сейчас только что вернулся из Спарты.
Сократ же сказал:
— Подсаживайся к нам, Ликон, и выпей во славу Диониса!
И, садясь к столу возле хозяина, сказал Ликон:
— Да, друзья мои, однажды я прибыл в Сицилию, когда там находился Протагор, человек прославленный и много старше меня, и, несмотря на это, я в короткое время заработал больше, чем Протагор вместе со своими учениками!
И, оставляя без внимания знаки, которые делал Критон, прося не задевать лучшего друга Анита, Сократ сказал, остановив взгляд на узком, морщинистом лбу Ликона [162]:
— Да, Ликон, ты приводишь прекрасное и важное доказательство мудрости… А вот с Анаксагором, говорят, произошло обратное тому, что случается с вами: ему остались по наследству большие деньги, а он по беззаботности роздал их беднякам — каким же неразумным мудрецом он был! Многие теперь согласятся, что мудрец должен быть прежде всего мудрым для самого себя, а доказывается это так: мудр тот, кто зарабатывает больше денег… — И, видя, что и этим не проймешь невозмутимого оратора, добавил: — Но ведь, если ты зарабатываешь уйму денег искусством красноречия, то, верно, ты здорово в нем разбираешься?
— Что за вопрос, Сократ! — ответил Ликон, осушивши чашу вина и закусывая виноградом.
— Стало быть, начнем, — кивнул Сократ. — Так в чем, собственно, состоит твое искусство? Вот ткачество, например, состоит в изготовлении одеяний. Так я говорю?
— Да.
— А музыка — в сочинении напевов?
— Да.
— Клянусь харитами, Ликон, я восхищен твоей краткостью!
— Бывает, Сократ, когда пространные ответы неизбежны. Тем не менее никому не превзойти меня в краткости выражений.
— Ты прав. Теперь ответь мне так же кратко и только насчет красноречия: что оно такое?
— Это самое великое, Сократ, и самое прекрасное из всех человеческих дел!
— Ах, Ликон, ты отвечаешь уклончиво. Ведь против тебя тотчас же выступят врач, учитель, делец и станут доказывать, что не твое, а их искусство есть величайшее из дел. Так что объясни, пожалуйста, почему ты отдаешь предпочтение красноречию?
И сказал Ликон:
— Искусство красноречия есть потому величайшее благо, что оно способно убеждать словом и судей в суде, и советников в Совете, и народ в Собрании. Владея такой силой, я всех могу держать в повиновении: и врача, и учителя, и ремесленника.
— Понял тебя, Ликон. Тогда давай рассмотрим вот что. Если бы тебя спросили: «Бывает ли вера истинной и ложной?» — ты бы, я полагаю, ответил, что бывает?
— Да.
— Ну а знание? Может ли оно быть истинным и ложным?
— Никоим образом! Только истинным!
— Стало быть, «узнать» и «поверить» — это не одно и то же?
— Ты прав.
— А между тем убеждением обладают и узнавшие и поверившие.
— Правильно.
— Какое же убеждение создается красноречием в судах и других сборищах? То, из которого возникает вера без знания или из которого знание?
— Ясно, что из которого вера.
— Значит, оратор в судах и других общественных местах лишь внушает веру, и только?
— Конечно. Ведь толпа не смогла бы сама разобраться в короткое время, что справедливо, а что несправедливо.
— Иными словами, в том, что внушает ей оратор, толпа невежественна?
— Как же иначе!
— Так что же ты, Ликон, смеешься надо мной? спросил Сократ.
— То есть как «смеюсь»?! — возмутился Ликон.
— Да разве не ты только что пытался убедить меня, что искусство красноречия самое прекрасное из человеческих дел?
— Я и сейчас утверждаю это.
— Да как же можно назвать прекрасным то, посредством чего внушается вера невеждам?
И, заметив усмешки на лицах гостей, сказал Ликон растерянно:
— Ты сбил меня с толку своими вопросами. Но, может быть, мы отложим наш спор? Надо ведь и о присутствующих подумать.
Но хозяин сказал:
— Разве вы сами, Ликон и Сократ, не видите, с каким удовольствием слушают вас эти люди?
