Во имя истины и добродетели (Сократ. Повесть-легенда) - Фомичев Николай Алексеевич (читать книги онлайн .TXT) 📗
— Славный ответ, клянусь собакой! — сказал Сократ, а Платон с Аполлодором, чтобы скрыть насмешку, загородили губы кружкой с вином. — Не правда ли, Мелет, если я так отвечу, уж меня никто тогда не опровергнет?
И, довольно рассмеявшись, спросил Мелет:
— Да кто же тебя опровергнет, если каждый подтвердит, что ты говоришь правильно!
— Ну а если мне возразят: «Хорош же ты, Сократ! А разве прекрасная кобылица не есть прекрасное?» Что мы тогда ответим?
— Ты верно говоришь, — согласился Мелет. — Ведь кобылицы у нас бывают прекраснейшие.
— Вот, видишь, — улыбнулся Сократ. — А потом меня спросят: «Дорогой мой, а что же такое прекрасный горшок? Разве не прекрасное?» Что я на это отвечу?
И сказал возмущенно Мелет:
— Да кто посмеет так невоспитанно и дерзко произносить столь низменные слова в таком серьезном деле?!
— Представь себе, что есть такой, — вздохнул Сократ, отхлебнув глоток вина. — Но надо все-таки ему ответить. И я заранее заявляю: если горшок вылеплен искусным гончаром, какие лепил, к примеру, покойный отец Ксантиппы, Нактер, если горшок округл, гладок и хорошо обожжен, как некоторые горшки с двумя ручками из тех прекрасных во всех отношениях горшков, что обычно вмещают шесть таких вот кружек, — если я спрашиваю о таком горшке, надо ведь признать, что он прекрасен. Как можно назвать не прекрасным то, что прекрасно?
— Да, Сократ, — кивнул снисходительно Мелет. — Прекрасный горшок — тоже прекрасное. Но в целом он недостоин сравниться с прекрасной кобылицей, девушкой и со всем остальным прекрасным.
И Сократ сказал:
— Я понимаю, Мелет, что возражать тому, кто задает подобные вопросы, следует, приведя изречение Гераклита: «Из обезьян прекраснейшая безобразна, если ее сравнивать с человеческим родом». И прекраснейший горшок безобразен, если сравнивать его с девичьим родом, не так ли, Мелет?
— Конечно, Сократ, ты верно ответил!
— Но ведь тот человек может сказать: «Как же так, Сократ? А если мы сравним девичий род с родом богов, не покажется ли прекраснейшая девушка безобразной по сравнению с той же Афродитой?»
И Мелет сказал:
— Кто стал бы возражать против этого? Каждому ясно, что по сравнению с богами род людской не прекрасен.
— Но ведь тому-то человеку мы опять не угодим. Мелет. Он посмеется над нами! А если к тому же у него окажется палка, он еще и постарается вздуть меня.
— Что ты городишь?! — возмутился Мелет. — Разве у нас нет суда в государстве, чтобы каждый кто захочет бил другого без всякого повода?
— В том-то и дело, Мелет, что он за дело меня поколотит.
— Не понимаю тебя, Сократ.
— Так наберись немножко терпения и послушай, что скажет мне тот человек. А скажет он вот что: «Эх, Сократ! Я спрашиваю тебя о том, что такое прекрасное само по себе, а ты приводишь в ответ нечто такое, что прекрасно не больше, чем безобразно. Нет, ты скажи мне, приятель, что такое прекрасное вообще, то, благодаря чему и девушка, и кобылица, и горшок становятся прекрасными».
— В самом деле, нелепость какая-то получается, — смутился Мелет.
— Что бы мне тогда осталось, как не сослаться на тебя, дорогой?
И Мелет в сильном замешательстве спросил:
— Так ты добиваешься, чтобы… чтобы я назвал такое прекрасное, которое никогда никому не покажется безобразным?..
— Да, Мелет, теперь ты это прекрасно понял…
И, красный от стыда, мучительно молчал Мелет, моргая глазами.
И Ламия сказала:
— Ты видишь, Мелет, сколько хлопот доставило нам прекрасное. И пока оно, разгневавшись, не убежало от тебя дальше, давай лучше мы уйдем от него…
Мелет же, поднявшись, забормотал:
— Такой ответ, Сократ… его найти нетрудно… Мне только нужно уединиться и поразмыслить самому с собой, и тогда я скажу тебе это точнее точного. — И, взятый под руку Ламией, поспешил к раскрытой калитке, держа на поводке повеселевшую собачку.
Друзья же Сократа, дав себе волю наконец-то, дружно рассмеялись, после чего Аполлодор сказал:
— За твою победу, Сократ! — и поднял свою кружку.
— Много славы будет этому Мелету пить за победу над ним, — заметил Платон и предложил продолжить беседу о прекрасном.
…И не знали Сократ и друзья его, что тем же вечером встретил Мелета у дома его Анит и повел с ним такую беседу:
— Не узнаю тебя, Мелет. Куда девалась обычная твоя веселость?
— Какая же может быть радость, Анит, если любому бродяге дозволено унижать достойнейших граждан!
— Уж не тебя ли кто обидел, Мелет?
— Представь себе, эта лысая образина, Сократ, выставил меня сегодня посмешищем!
И, задумавшись, сказал Анит:
— А не кажется ли тебе, Мелет, что мы слишком долго терпим словесные бредни этого софиста? Ведь для него нет ничего святого, ни богов, ни власти. Своим примером он давно развращает молодежь, а это может плохо кончиться…
И, расстроенный, сказал Мелет:
— А что мы можем? Ведь у нас теперь свобода: каждому разрешено болтать все, что ему взбредет в голову.
И сказал Анит, понизив голос:
— Но ведь и мы с тобой как граждане вольны… подать, к примеру, в суд на тех, кто возмущает спокойствие граждан…
— Да, по где мы найдем доказательства и свидетелей?
— Найдем! — уверенно сказал Анит.
— Но у Сократа много друзей, — засомневался Мелет, — да и народ ему потворствует…
— Ошибаешься, Мелет. Своим длинным языком он отвратил от себя и большинство простого люда… Совсем недавно он обвинил афинян в том, что будто бы они бездумно избирают на государственные должности недостойных людей и высмеял наше священное право — голосование!
— Что-то я не слышал об этом…
— Но ты же был в отъезде… Когда в собрании зашла речь о нехватке в Афинах лошадей, этот вздорный старик посоветовал… что бы ты думал?.. Решить вопрос голосованием и ослов превратить в лошадей!
— Какая наглость!
— Я надеюсь, теперь-то ты согласен выступить со мной против Сократа?
— Да наберем ли мы пятую часть голосов в суде? Ведь иначе нас самих присудят к штрафу, и немалому — в тысячу драхм!
— Не тревожься, — успокоил Анит. — Случись у нас неудача, я оплачу штраф за нас обоих. И третьего обвинителя подыскать я тоже возьмусь. Так как, Мелет?..
— Больно уж рискованное дело, — еще посомневался для вида Мелет.
— Скажи, Мелет, — сказал тогда Анит вкрадчивым голосом, — а не желал бы ты видеть свои прекрасные трагедии увековеченными искусной каллиграфией на сшитых вместе листах, одетых в красивую толстую кожу?..
— О! — встрепенулся Мелет. — Я давно мечтаю об этом. Но ведь это страшно дорого стоит…
— Не дороже денег, — усмехнулся Анит. — И мы тебе это сделаем…
И, вспомнив о своей победе в мусических состязаниях, вновь обрадовался Мелет, спросив Анита:
— Ты, наверно, слышал, дорогой Анит, что на празднике в Эпидавре я опять был первым из поэтов?..
— Прими мои поздравления, Мелет. Так ты согласен?..
— Видит Зевс, ты убедил меня, — сказал Мелет.
…А вскоре, сам того не желая, нажил себе Сократ и третьего врага… Случилось же это в лесхе, на Празднике Кружек в честь бога виноделия Диониса, где за широкими столами бражничали молодые афиняне и среди них друзья Сократа. И зашел у них разговор о любви, затеянный гетерой Ламией, сбежавшей от Мелета. И спросила Ламия друзей Сократа:
— Раз уж мы заговорили о любви, хотелось бы спросить, не знает ли кто из вас, как относится к этому чувству Сократ? Сама я стесняюсь задать ему такой вопрос.
И бывший среди них Критон сказал:
— Да лучше спросим об этом у самого Сократа. Ведь это он нас пригласил сюда, заметив, что «к людям достойным на пир достойный без зова приходит».
— И правильно он сказал. Так где же он сам?
— Он всю дорогу отставал, — ответил Платон, сидевший здесь же, — а когда мы остановились его подождать, велел нам с Критоном идти вперед. Но с ним остался Аполлодор…
Тут-то и явился в дверях улыбающийся чему-то Аполлодор, и Платон спросил:
— Но где же Сократ?
