Эхо фронтовых радиограмм (Воспоминания защитника Ленинграда) - Головко Василий Афанасьевич
Начали понемногу налаживать радиосвязь, но она была случайной, неустойчивой. Надо отметить, что у «линейщиков» со связью по полевым проводам дело обстояло гораздо лучше. Правда, провода часто выходили из строя из-за артиллерийских обстрелов, но бойцы линейного взвода быстро настропалились исправлять повреждения, и телефонная связь была довольно надежной. Из-за перегрузки проводной связи нам редко удавалось переговорить с батальонными радистами, но когда это удавалось, установить причины отсутствия радиосвязи все равно было невозможно. Наш командир радиовзвода Борисов, молодой выпускник военного училища связи, похудел из-за бессонницы и упреков командования УРа, ночами и днями не спал, бегал от рации к рации, давал разные указания, звонил по телефону в батальоны, а толку было мало.
И вот однажды Борисов собрал радиовзвод и спросил: «Кто хочет пойти на важное задание?». Не раздумывая, откликнулся я и Николай Астафьев. Борисов посмотрел внимательно: «Хорошо, — сказал он, — ждите указаний».
Борисов — молодец, это мы потом все оценили его смекалку. Он придумал оригинальный метод налаживания связи с батальонами. Нам выдали новенькую рацию РЛ-6, что значило: «Радиостанция ленинградская», малой мощности, рассчитанная на максимальную дальность радиосвязи до 40 километров, Она состояла из двух деревянных ящиков: один ящик был собственно радиостанцией, во втором размещалось электропитание для рации и самые необходимые запасные части, а также принадлежности — ключ, наушники, микрофон, По рации можно вести прием и передача как ключом (азбука Морзе), так и микрофоном, при микрофонном приеме-передаче дальность действия уменьшалась вдвое или втрое, а иногда из-за помех или плохого состояния эфира — и в десять раз, поэтому микрофоном работали редко.
Радиостанция РЛ-6 была сконструирована в начальном периоде войны в блокадном Ленинграде, ее производство организовал один из ленинградских заводов. По конструкции она была довольно простой, размещалась за спиной двух бойцов, каждый ящик весил 15–18 килограммов, дальность приема-передачи — 10 километров.
Цель нашего похода состояла в следующем. Удаляясь от штаба укрепрайона, мы должны были по пути в батальон развертывать радиостанцию, связываться с дежурной рацией штаба. Удаляясь от штаба, расстояние увеличивалось. Первые наши стоянки дали хорошие результаты, мы хорошо слышим и нас хорошо слышно. Но чем дальше мы удалялись, слышимость резко уменьшалась, а помехи совершенно сбивали нас с толку. Приходилось напрягать все свое внимание, слух, дабы принять сигналы.
Здесь я должен остановиться на одной важной детали: антенна! Уже много позже мы на практике убедились, что в нашем деле не так важен тип радиостанции, как важно правильно поставить антенну. От антенны зависело многое — и дальность связи и качество звука, и скорость установленной связи.
К сожалению, в военной школе на роль антенны в радиосвязи обращалось мало внимания, из этих школьных занятий знали типовую антенну, состоящую из двух концов — антенны и противовеса — каждый по 7 метров длиной.
Так, продвигаясь по направлению к передовой в Колпино, периодически развертывали антенну, подключали ее к рации и начинали работать. Первым подразделением, куда мы направлялись, был 72 ОПАБ или иначе «Ижорский батальон». Он занимал оборону на окраинах Колпино, а штаб батальона располагался на самом заводе, в заводских корпусах.
К артиллерийским обстрелам и бомбежкам немецких самолетов мы уже давно привыкли в ЛВШРС и в городе, где эта «прелесть» повторялась систематически, изо дня в день, ночью и днем. Естественно, что и в Рыбацком и по пути в Колпино такие обстрелы также были не менее интенсивны, чем в Ленинграде. Несколько раз нас пеленговали немцы и накрывали рацию «беглым огнем». У меня лично с самого начала обстрела Ленинграда выработался «свой» принцип укрытия — намертво прирасти к земле и не шевелиться. Каким-то чутьем я знал, что любое движение при бомбежке или артобстреле — смертельно опасно. Много раз за войну я был свидетелем, когда люди погибали потому, что не выдерживали их нервы. Снаряды и бомбы рвутся буквально в метре от тебя, но ты не должен шевелиться, пусть забрасывает тебя землей, свистят в сантиметре осколки — лежи и плотнее прижимайся к земле! Лучше, если ты во время обстрела упал хотя бы в маленькую впадину в земле — в этом случае шансов остаться живым больше. Однако не у всех выдерживали нервы, я видел как человек на секунду приподнимался, чтобы отскочить на полметра в сторону, где, ему казалось, находится спасение от снаряда или бомбы, и вот в эти секунды передвижения его и настигала смерть. Ниже я попробую рассказать некоторые случаи такой гибели людей.
Сейчас же все обошлось без происшествий, мы благополучно добрались до Ижорского батальона, в одном из разрушенных зданий нашли батальонных радистов и их радиостанцию. Они весьма были удивлены нашим приходом, смутились. Мы тут же на их глазах развернули свою радиостанцию, связались со штабом укрепрайона, а затем хотели проделать это на радиостанции батальона. Но не тут-то было. Если мы кое-как услышали своих, то нас они не слышат. Стали разбираться в чем дело, оказалось, причина в простом — «село» питание, то есть разрядились сухие батареи электропитания. Тогда мы подключили питание от нашей радиостанции и тут же установили нормальную радиосвязь.
В Ижорском батальоне мы пробыли сутки или более, проинструктировали батальонных радистов, потребовали замены питания в рации, договорились обо всех деталях радиосвязи с ними. Надо сказать, что у нас опыта было мало, но по уровню подготовки наши знания были выше, чем у батальонных радистов. Поняли мы и еще одну деталь: радисты батальона не очень старались установить прочную связь, при которой в эфир надо выходить регулярно, в установленное время. В этом случае, при работе их рации, немцы с Красного Бора и станции Поповка пеленговали и начинали интенсивный артобстрел, а это не очень нравилось ни радистам, ни некоторым командирам.
Хочу пояснить, что в целях маскировки расположения штабов, рации при них располагались не в самих штабах, а в некоторой отдаленности, и радиограммы на рацию и в штабы доставлялись или нарочными или передавались по телефону. Мы предупредили батальонных радистов об их ответственности за надежную связь, и с этою времени никаких вопросов не возникало, по крайней мере в ближайшее время.
Ижорский батальон имеет большую и славную историю, он был создан на базе знаменитого Ижорского завода и грудью защищал свой родной завод на подступах к Колпино. Поскольку об Ижорском батальоне имеется достаточно литературы, я не буду здесь на нем останавливаться. Отмечу лишь запомнившиеся впечатления от нахождения в этом батальоне.
Пробираясь между заводскими корпусами, можно было видеть почти сплошные разрушения всего, что находилось на этой огромной территории. Разбитые цеха, обрушенные огромные крыши с крышными фонарями, сплошные воронки от бомб и снарядов, торчащие из земли обломки коммуникаций, абсолютно никакой растительности — вся земля перепахана взрывами. Завод представлял кладбище разрушений. Но внимательно присмотревшись, можно было обнаружить, что среди этих разрушении и обломков теплилась жизнь. Люди здесь окопались основательно — везде были оборудованы огневые точки, доты и дзоты, землянки. Обрушенные детали зданий и сооружений были использованы для создания укрытий от бомбежек вражеской авиации и артобстрелов, которые происходили постоянно, днем и ночью.
Мне запомнилась огромная заводская труба, диаметром внизу метров 20–30, высотой более ста метров. Эта труба была насквозь простреляна снарядами, в ней было неисчислимое количество дырок разных размеров — до нескольких метров. Она насквозь светилась. Но удивительным было то, что труба выстояла, немцы так и не могли сшибить ее. Уже когда отбили Красный Бор, то пленные немцы нам рассказали, что на немецкой батарее в Красном Бору был заведен такой порядок. Перед завтраком немецкие офицеры спорили, кто первым попадет в трубу Ижорского завода. Начиналась стрельба из орудий. Как только наблюдатель на приборах фиксировал попадание, стрельба прекращалась и офицеры уходили на завтрак.
