Эхо фронтовых радиограмм (Воспоминания защитника Ленинграда) - Головко Василий Афанасьевич
В число уходящих со школы попали: Леша Чапко, Женя Курнаков, Исай Дронзин, Женя Яковлев, Саша Григорьев, Николай Астафьев и еще несколько человек, фамилии не помню. За нами в школу прибыл лейтенант Борисов, он построил нас и пешим строем повел по улицам Ленинграда на Рузовскую улицу, что у Витебского вокзала. Там шло формирование части. Здесь мы пробыли несколько дней, а затем сформированная 145 отдельная рота связи двинулась к месту своей дислокации в село Рыбацкое. Шли повзводно. Наш радиовзвод возглавлял лейтенант Борисов, недавний выпускник военного училища, чистый «академист», подтянутый, стройный интеллигент. Он старался вести нас четким строем, но за блокадную зиму в школе строевой выправке мы мало были обучены, поэтому для нас несколько странным было желание Борисова с самого начала формирования части соблюдать военный ритуал. Училище он закончил не в Ленинграде, тяготы блокады ему были известны довольно смутно, вел он себя строгим командиром.
Через несколько часов ходьбы мы добрались до Рыбацкого. здесь начиналась самостоятельная жизнь нашей 145 ОPC. Хозяйство отдельной части — сложное дело, тем более на первых порах, когда идет притирка всех составляющих ее деталей. Прежде всего надо было составить точные списки личного состава роты. Начались поиски писарей. Желающих оказалось достаточно, а писать нечем — не было ни чернил, ни ручек (шариковых в то время не было). В этой суматохе выходит еврей Альтшуль с ручкой (перьевой) и бутылкой чернил. Вот ведь забавно! Человек предусмотрел все для того, чтобы быть писарем роты. И Альтшуль стал им, писарем в роте и закончил войну. Орудия своего производства он бережно хранил и пронес с собой через весь город — перьевая ручка (ученическая) и пузырек чернил определили его судьбу в этой войне.
Таким, примерно, способом выявлялись и другие специалисты. Поваром роты стал Пашка, работавший на гражданке где-то в столовой города. Пашка тоже закончил войну поваром в роте. Назначались ездовые, экспедиторы, плотники — заполнялись все специальности, нужные для жизнедеятельности отдельной, самостоятельной части.
Мы, как специалисты-радисты, были сразу оставлены в радиовзводе. Рота состояла из более десятка взводов — линейного, радиовзвода, посыльного, Бодо, хозвзвода и т. п. Командиром роты был старший лейтенант Горбачев. Рота имела всю необходимую технику и оружие. Предназначалась она для обслуживания всеми видами связи 14-го укрепленного района Ленинградского фронта (14 УР).
Некоторое время назад я побывал в Рыбацком. Совершенно не узнать этого поселка. Сейчас здесь возведены жилые массивы из современных кирпичных и панельных домов, построены заводы, в том числе огромный завод алюминиевых конструкций, завод железобетонных изделий, крупная металлобаза Ленглавснаба, где я провел реконструкцию почти всех объектов будучи в 1974–1986 годах заместителем начальника Ленглавснаба.
Во время же войны, когда формировалась наша отдельная рота связи, Рыбацкое представляло собой поселок, застроенный, в основном, частными деревянными домами. Из всей застройки выделялась железнодорожная станция — кирпичный вокзал и такая же водонапорная башня. Еще было построено много огромных деревянных бараков, в которых, видимо, до войны располагались общежития. Один из пустующих бараков заняла наша рота под столовую и бытовые помещения. Личный состав был размещен по другим баракам и землянкам, а также в пустующих деревянных домиках. Здесь же, в Рыбацком, располагался и штаб 14-го укрепленного района. В состав укрепрайона входило десяток отдельных пулеметно-артиллерийских батальонов — ОПАБов, которые занимали оборону в кольце блокады Ленинграда от Невы до города Слуцка (ныне Павловска), что рядом с городом Пушкином.
История укрепленных районов мало освещена в нашей исторической литературе, но они, на мой взгляд, сыграли заметную роль в обороне Ленинграда, ОПАБы имели на вооружении тяжелую по тем временам технику — артиллерию и пулеметы средних и крупных калибров. Средства передвижения придавались ОПАБам и УРу только в периоды наступлений. В период обороны ОПАБы укрепрайона плотно седлали предназначенную им передовую линию, зарывались в землю, оборудовали по всей передовой дзоты и доты, и должны были насмерть стоять при наступлении немцев. Отступление бойцов ОПАБов было фактически невозможно, так как при этом вся техника (орудия, пулеметы, огнеметы и т. д.) могла быть оставлена противнику, ибо увезти ее было нечем. А отступление, при котором вооружение оставляется противнику, ничего хорошего не сулит: или штрафбат или расстрел. Время было суровое и законы были суровыми.
Передовая линия фронта пересекала железнодорожную магистраль Ленинград — Москва примерно а средней части пути между станциями «Колпино» и «Поповка», то есть в 3–4 километрах за станцией «Колпино» и проходила по трудно проходимым болотам. Почти круглый год местность затапливалась паводковыми водами, поэтому окопы вглубь земли рыть было невозможно и они устраивались путем огромных земляных брустверов. Делалось это просто. Нарезался с верхнего слоя поверхности земли дерн и аккуратно выкладывался в две линии (с перегородками). Между ними и находились окопы, но не в земле, а над землей. Таким же образом устраивались доты и дзоты, а также артиллерийские укрытия.
Но даже при таком, поверхностном устройстве окопов и всей линии обороны вода не давала жизни воинам, это было огромное бедствие и пытка. Частые ленинградские распутицы заливали буквально все вокруг. Приходилось шлепать по грязи при самых незначительных передвижениях, например, при доставке питания и боеприпасов. Да и в самих окопах всегда было сыро и неуютно.
И вот в таких условиях ОПАБам приходилось вести оборону Ленинграда не день и не два, а месяцы и годы.
На участке фронта 14-го укрепрайона шли почти непрерывные бои, командование Ленинградского фронта не давало покоя немцам. Мы всегда точно знали, когда будет очередное наше наступление.
Как я уже говорил, ОПАБы в силу своего тяжелого вооружения и отсутствия транспортных средств могли лишь стоять насмерть в обороне, но ни наступать, ни отступать не могли. Перед наступлением командование фронта задолго вело интенсивную подготовку. Перво-наперво в расположение нашего укрепрайона вдруг ночью прибывали полевые части и быстро располагались в окопах ОПАБов. Это значило, что через несколько дней будет наше наступление. За это время «полевики» знакомились с местностью, условиями боя, располагали свою технику, получали конкретные боевые задания.
Подготовка к наступлению и наступление — радостное событие в жизни бойцов. Я еще попробую рассказать об этом подробнее. А сейчас вернемся к формированию нашей отдельной роты связи в Рыбацком.
Для радиовзвода задача была проста и понятна: установить радиосвязь между ОПАБами и командованием укрепрайона. По прибытии в Рыбацкое часть радистов была отправлена в батальоны, я же остался в роте. Распределение было не добровольным, поэтому выбора не было, хотя каждый из нас стремился ближе к линии фронта. И это не бравада, надо понимать нашу молодость, отвагу молодецкую и — неопытность. Конечно, с высоты сегодняшних дней, когда тебе восьмой десяток, многих опасностей можно было избежать, но сегодняшний читатель, видимо, не поймет того задора и патриотизма 1941–1942 годов и даже не патриотизма, тогда это слово просто не упоминалось, но наше воспитание было таким, что трусость считалась самым большим грехом. А молодецкая удаль вообще не вызывала никаких раздумий, об опасностях почти не думалось.
Посланные в батальоны радисты должны были выходить в определенное время в эфир для связи со штабом укрепрайона. Однако проходили дни, а мы, радисты, никак не могли обеспечить устойчивую радиосвязь батальонов с укрепрайоном. Эти первые дни неудач и разброда потом будут вспоминаться всеми связистами с улыбкой и грустью. Забегая вперед, скажу, что уже в период нашего наступления на Лугу и Псков мы, радисты, были непревзойденными асами своего дела, связь устанавливали в считанные минуты, а из радиостанций выжимали двойную мощность, то есть, если рация рассчитана на максимальную дальность радиосвязи в 40 километров, мы держали устойчивую связь на 100 и более километров. Но это было потом, а сейчас же в Рыбацком мы сутками сидели с наушниками на голове и беспрерывно клепали ключом: «эра, эра, эра, я лес, я лес, как меня слышите, прием». Однако «эры» не слышно, молчит Ижорский батальон и снова выбиваешь ключом позывные, точки-тире, снова вслушиваешься в эфир, где тысячи позывных, разных по силе, звуку, окраске, сочности и все они гудят, пищат, ищут своих корреспондентов или ведут передачи. В этой многоголосой какофонии радисту надо отыскать свою, единственную радиостанцию и наладить с ней связь. В первое время получалось такое редко. Вынырнет «свой» голосок, начинаешь радостно ему передавать свои сигналы и позывные, но теперь он тебя не слышит. Не слышит, хоть плачь. Начинаешь проверять батарейное питание своей радиостанции, искать неисправности. Кажется все в порядке, а тебя Ижорский батальон не слышит.
