Справедливость силы - Власов Юрий Петрович (бесплатные версии книг TXT) 📗
– Сегодня на тренировке опять усталость,– сказал я Богдасарову.
– К соревнованиям отдохнешь,– безразличным тоном отозвался Богдасаров.– День в день поспеет форма.
Я снова высунулся в окно. Каплунов сидел на том же месте.
Я сказал:
– Представляешь, как темнили венгры! Никто не брал в расчет Фёльди. Серыми были у них прикидки.
– Боюсь за Рудика,– сказал Каплунов о Плюкфельдере.– Как бы ему Вереш не подложил свинью.
– Тоже ничего не известно.
После ужина я и Богдасаров сидели на скамейке. Пришел Ким. Он смотрел по телевизору схватки боксеров.
– Скажу я вам: Григорьев – штучка! Левая рука – пружина. Чуть щелка – трах! Левша, а боксирует в обычной стойке. Гладит, гладит, а потом как заутюжит! У венгра бровь рассечена. Мотает головой, не дает смотреть судье. А Григорьев, как скромница, губки поджал и в уголочке стоит. Венгра сняли. Он в отчаянии чуть руку себе не отгрыз. Зубами в канат впился и плачет.
И тут мы услышали крики. Кричали у телевизора – там каждый вечер толпа. Это выиграл Вахонин, толкнув мировой рекорд. А еще через сорок минут сам Вахонин, ошалевший от счастья, рассказывал мне:
– Фёльди толкнул 137,5-унесли на руках! Не верили, что я могу взять 142,5! А я взял, Юра! Фёльди, бледный, трясет меня за плечи в раздевалке и чуть не плачет с горя, все выспрашивает: "Как, как ты их толкнул? Как?!" А я ему отвечаю: "Как ни болела, а померла".
Пришел Воробьев. Вдруг обнял меня и затих в избытке чувств…
Все галдят, тормошат Вахонина.
Мы расходились, когда появился доктор.
– Поздравляю,– сказал он.
– С чем? – спросил я.– И мы пахали?..
– Ну что ты? – сказал доктор.– Ты сейчас неплох. Борьба, правда, предстоит серьезная.– И быстро пошел .в дом.
Богдасаров проворчал:
– Серьезная борьба? Вот чудак! Что несет? Тоже знаток. У тебя стойкое преимущество. Твои килограммы еще никто в мире не поднимал.
Я понимаю: Сурен Петрович настраивает меня.
Заветная сумма – шестьсот. Прибавь по пять килограммов в каждом движении – и ты на ее черте. А ведь эти килограммы в мышцах. Не дрогнуть – и они мои…
Большой спорт воспитывает беспощадной непрерывностью движения, учит верить в себя. Но для меня этот спорт – не финиш движения вообще. Только после такой школы у меня злая решимость и готовность к испытаниям. И я не оглядываюсь назад! Я ни о чем не жалею, ничего не теряю! И если даже не достану цель – все равно не стану ни о чем жалеть и не стану оглядываться.
Мы сидели с Кимом. По дороге в столовую прошел низкий для баскетболиста, но юркий, подвижный спортсмен, смуглый, длиннорукий. Кажется, капитан сборной по баскетболу.
Ким сказал: "Редкий парень. Спортивная натура. Злой. С мячом бежит и все поле видит…"
Ибрагим (египтянин) мечтает "зацепиться" четвертым, целится под Губнера. Мы с ним катались на велосипедах. Ибрагим повторял:
– Не растет собственный вес. Сто пятнадцать килограммов – и больше не идет. Еще тренер плохой, кто научит?!
– Я выполняю упражнения как следует тогда, когда мысли идут в ритм с движением, не опережают и не отстают,– сказал мне Шемански. Он шел с Губнером, я позвал Эрика. Не знаю переводчика лучше. Чувствуешь человека… Эрик работал с нами еще в Вене, три года назад.
Массажист рассказывает мне:
– Вахонин пошел на 110 килограммов в жиме, а мне убежать хочется. Кажется, лопну, не выдержу нервного напряжения. А доктор развалился на стуле и в зеркало себя разглядывает!
Соблазнился – и глянул в телевизор на выступление Иосинобу Мияке (Иосинобу Мияке (Япония) – чемпион Олимпийских игр 1964 и 1968 годов, чемпион мира 1962, 1965, 1966 годов. Отличался исключительной надежностью в выступлениях).
Результат исключительный, но чувствуется, что это труд. Во всем и за всем гигантское напряжение – его чувствуешь, принимаешь в себя. Я не люблю такой стиль работы. У нас так выступали Воробьев и Медведев.
– Слушай, желаю тебе новых побед,– говорил я Григорьеву.– Сердце тебе отдам.– Я положил руку ему на плечо. Чувство нежности и добра замыло меня. Григорьев покраснел и пожал мне руку.
Чудный, прохладный вечер с дымкой.
– Никуда не хожу,– рассказывает мне Роберт Шавлакадзе (Роберт Шавлакадзе – чемпион Олимпийских игр 1960 года по прыжкам в высоту). – Другому хоть бы что, а я посмотрю соревнования только по телевизору – и просто в огне. Теперь ученый: перегорел из-за этого на чемпионате Европы – и проиграл…
– И я избегаю смотреть,– говорю я.
– Мне бы сделать то, на что я готов,– мечтательно округляет глаза Роберт. Они у него темные, возбужденные.
– Этот всегда ноет перед соревнованиями,– кивнул Ким на толстого атлета без шеи и с широко расправленными руками.– Теперь у него рука болит. Перестраховывается.
– Надо уметь проигрывать. Надо уметь отвечать и нести с достоинством любую беду,– говорю я и вдруг ловлю себя на нервной запальчивости, говорю громко, горячо и торопливо.
По случаю победы Мияке возле зала – плакаты, японские флаги…
А ведь потом это будет трагедией – жить без спорта. Признайся себе!..
Каплунов дрался против Башановского и Зелинского (Вольдемар Башановский (Польша) – гордость польской тяжелой атлетики, чемпион Олимпийских игр 1964 и 1968 годов, чемпион мира 1961, 1965, 1969 годов; Мариан Зелинский (Польша) – чемпион мира 1959 и 1963 годов. Один из самых "возрастных" атлетов, начал тренироваться, когда ему было ближе к тридцати, чем двадцати годам. Оба отличались спортивным долголетием и умением после неудач снова побеждать. Кроме золотых наград у них множество серебряных и бронзовых) … и проиграл "золото".
– О, феноменальная борьба! – сообщил доктор перед сном.
– Рубка была отчаянная,– сказал Голованов. За окном – дождь и черная, полная мокрых звуков ночь.
Когда шел на завтрак, меня подозвала доктор Миронова:
– Хочу вас предупредить: Жаботинский ведет себя неспортивно. Я ему ввожу гидрокортизон в плечевой сустав. Так вот… С полчаса назад он мне нагрубил и кричит: "Рукой не пошевелю!" Стонет, охает. Я велела раздеться. Осмотрела – рука в порядке, подвижность стопроцентная и безболезненная. Он как забудется, так отлично работает рукой.
Я подумал: "Ищет оправдания на случай поражения. Учтем".
Ким по поводу преждевременной радости Каплунова после рывка (Володя разбежался и прыгнул ребятам на руки) сказал: "Бога нет, но судьба есть. Зачем радоваться, если борьба не окончена?.."
Если ты есть, судьба, укрепи мою волю!..
Эх, все дождит и дождит. Многовато воды.
Нет Саши Курынова. Без него одиноко. Из тех, кто выступал в Риме, я один. Плюкфельдер был в Риме, но не работал.
Странный мир: все заняты только собой, почти никто не слышит другого, едва ли не глухи. И эти глухие непрерывно говорят в надежде быть услышанными, понятыми…
В эти дни с каким-то холодным равнодушием думаю о своем выступлении. Равнодушие – это не усталость, это владение собой. И чем ближе к поединку, тем больше это спокойствие. Научился все же владеть собой.
Утром, измеряя давление, доктор говорит:
– Бросишь спорт – и ладно. Это иллюзия жизни, а на самом деле – пустота. А вот вложишь опыт жизни в работу… Давление отличное-115 миллиметров! Молодец, владеешь собой! Ни у кого такого давления нет, ты просто гигант.
Я вспомнил, как доктор проводил измерения в Тбилиси на чемпионате страны 1962 года. За пять минут до вызова на помост у меня было 165 мм, у Жаботинского – 195 мм. Достается сосудам… А разве можно сравнить ожесточенность столкновений на чемпионате страны с олимпийскими?..
Дождь без продыха, дождь и дождь…
Пусто. Богдасаров с Головановымуехали в город. Остальные расползлись неизвестно куда. Под ветром над окном раскачивается витой шнур. Белый шнур.
Раздумывал о Мияке. Несколько отталкивает механическая бесчувственность – этакая настроенная машина. Все человеческое заморожено. Очевидно, когда человеческое заморожено, лучше работать. Кирпич вообще ничего не чувствует, для любой кладки годится… Я вспомнил: после больших удач Мияке щерил крупные белые зубы… Откуда я знаю? Может быть, это большой и интересный человек. Нельзя внешне брать человека… Но все-таки кирпичом быть проще и уважают больше…
