Беседы с Майей Никулиной: 15 вечеров - Казарин Юрий Викторович (лучшие книги читать онлайн .TXT) 📗

Ю. К.: И стариков пропускали, и женщин.

М. Н.: Но, во всяком случае, я прекрасно помню, как приезжал ка-

кой-нибудь БДТ, весь зал был наполнен, на первые ряды одни девочки

садились. Это просто было такой традицией.

Ю. К.: У нас одна тема осталась – про ювелирное искусство.

М. Н.: Ювелирное искусство на Урале не самое древнее. Потому что

Урал был нужен, в первую очередь, как промышленный регион, как во-

енно-промышленный комплекс. Ювелирное искусство у нас развивалось

стремительно. Город еще строился, а де Геннин уже посылал людей за

горным хрусталем. Обратите внимание, мы только что поставили здесь

327

самый мощный в мире завод, и тут же открываем золото. Место появи-

лось тогда, когда Бог указал на Россию как на великую державу. А дальше

стало золотым все. У нас была просто Золотая долина: мы все ходили по

золоту.

А вообще самые главные открытия драгоценных камней – брилли-

антов, изумрудов – случились в XIX веке. В 23-м году построили наш

завод – железоделательный, в 25-м – завод по чеканке монет, в 26-м –

камнерезный завод. Тут же! То есть город сразу был разносторонним и

многоплановым.

На камнерезной фабрике сразу стали делать что? В то время строил-

ся Петербург, и его надо было сразу украшать, а по замыслу Петра I он

должен был быть не хуже европейских. Надо сказать, что в украшении

Петербурга  Петр  I  очень  преуспел,  потому  что  по  роскоши  каменного

убранства ничего равного Петербургу в мире я не видела. Здесь делали

мраморные плиты для петербургских парков. Потом стали камни искать,

а камней было настолько много, что у деревенских жителей стояли меш-

ками  в  сенях  хризолиты,  изумруды,  аметисты,  топазы.  Зафиксированы

поразительные случаи: двое мужиков пришли с родонитами, чтобы сдать

(а здесь была контора, и им выдавали деньги), а контора закрыта. А они

в речку камни выбросили, мол, камней много – еще найдем. Камней было

много.

Поэтому у нас такая мифология – каменная, мощная как-то не при-

жилась, поскольку наш камень был знаком места. Идея того, что он кому-

то помогает в любви или в военных действиях, или в торговле, как-то

у нас не прижилась.

Камней  было  много:  пудами  –  изумруды,  пудами  –  александриты.

Но  ювелирка  родилась  здесь  не  сразу.  Мы-то  вообще  чем  славились

очень? Роскошными камнерезными вазами. А эти вазы делались на по-

требу двора, потому что стоимость их была невероятной. Это был госу-

дарственный заказ. Потому что оплатить такую работу может только го-

сударство. Вазы делали очень долго: десятилетиями иной раз. Яшмовые

вазы – из цельного камня, а из малахита – мозаика. И обратите внимание,

техника  точения  была  не  такая,  как  сейчас.  Никаких  алмазных  пил  не

было. И еще одно: сначала выбирали камень, находили камень-глыбу. То

есть нужно было найти огроменный многотонный камень. С рисунком!

Ведь по вазе еще рисунок шел, потом они все пилили-точили, потом до-

ставляли туда. Это очень сложная и трудная работа. И слава нашей камне-

резной фабрики – вот эти каменные изделия. А еще столешницы.

А потом, когда начался век малахита, было так: сначала мы пластали

малахит прямо листами. В Риме были, например, гостиные, украшенные

328

малахитом. Каждый человек, который считал себя богатым, имел у себя

что-нибудь, украшенное малахитом. Все зависело от того, насколько ты

был богат: приборы письменные, подсвечники, рамы – все могло быть

украшено малахитом.

Малахитовую  глыбу  найти  было  невозможно.  Яшму  еще  можно

было. Большая малахитовая глыба одна была найдена в 1832 году в Мед-

норудянском месторождении – 20 лет на это потратили. То ли 9 лет вы-

чищали под землей, 12 лет тянули, то ли наоборот. В общем, 20 лет вы-

таскивали ее. Но больше таких плит нет. А достать можно было только

небольшие  куски.  И  тогда  наши  придумали,  так  называемую,  русскую

или уральскую мозаику. Ее придумали только здесь, и выполняли только

здесь. До того была флорентийская мозаика, которую наши мастера пре-

красно умели делать. Наши мастера все умеют делать!

Что касается наших камнерезов и ювелиров, никаким фаберже, ни-

кому не уступим. Они умеют делать очень классные вещи.

Что касается флорентийской мозаики, то она делалась вот так: допу-

стим, я делаю цветочек. Розовое, красное я делаю, скажем, из родонита,

оранжевое – из сердолика, зелененький листочек я вырезаю, скажем, из

нефрита или хризопраза, и таким образом я выкладываю цветочек или

птичку, например. Выпиливаю крылышко и складываю. Это умели делать

и мы.Но с малахитом наши поступали иначе. Это то самое, про что как-то

сказал Мандельштам, что если бы из камня сделали памятник в честь,

в знак самого камня, – это и была бы уральская мозаика. Пилили малахит,

а дальше из него выкладывали узор, но не птичек и цветочки, а выклады-

вали такой узор, который создавала сама природа. У малахита, я показы-

вала кусочек, есть волны, палочки – масса всякого. Но, во всяком случае,

это сложный узор! Из этих кусочков складывали природный узор. То есть

мастер выступал сотрудником природы: он делал так, как делала приро-

да. Узор был рожден не в человеческом мозгу, узор был рожден природой.

И все наши столешницы и вазы – русская мозаика, которые жутко

были в моде в середине XIX века, – это действительно очень красиво,

и работа это большая. Причем идеальные мастера складывали так: ще-

лочки затирались толченым малахитом и все заново шлифовалось. Гово-

рят, что не то, что пальцем (я пробовала), но и даже языком не почувство-

вать, где эти щелочки – настолько классные были мастера.

У нас в городе почти ничего не оставалось, все, что делалось, увози-

ли туда. Стоят две вазы – не самого лучшего качества – в Геологическом

музее, и столешница хорошей работы – в Геологическом музее и Музее

камнерезного  искусства.  Наши  мастера  достигли  такого  искусства,  что

329

с ними уже никто и не тягался. Малахит у нас был очень хороший: посмо-

тришь на столешницу или на шкатулку – и сразу видно, что это действи-

тельно уральский подход к камню. Никто не заботился ни о заработке, ни

о славе: многие работы даже не подписаны. Это никого не волновало на

Урале, волновало только то, какой камень.

С изумрудами у нас было так: все изумруды, которые находили здесь,

увозили в Питер, дальше – в Европу и так далее. В 52-м году все эти наши

копии изумрудные сдали французам – в компанию, концессию, но фран-

цузы вели себя по отношению к нам, как все европейцы: мы придурки,

а они – умные. Они складывали их в специальную тару, замок закрывали.

А разбирали и оценивали там, то есть, сами понимаете, что они оценива-

ли исключительно не в нашу пользу.

А потом здесь чинили всякие сложности: запрещали работать с дра-

гоценными  металлами,  даже  в  советское  время  классным  нашим  юве-

лирам, которые блистали в Париже, запрещали работать с драгметаллом.

Но  наши,  надо  сказать,  титаны  в  этом  отношении,  они  делали  работы

с недрагоценными камнями – яшма, малахит, халцедон, и делали класс-

ные вещи! Потому что у них совершенно особенное отношение к камню.

Так вот государство очень долго нашим ювелирам чинило всякие препо-

ны. С одной стороны, это связывало им руки, а с другой стороны, застав-

ляло их думать. И люди находили всякие выходы. Они находили лавки

в Питере, они возили камни отсюда в Европу. То есть выходы находились.

Но зато, когда в ювелирном магазине в Питере я смотрю камень и

говорю: «Камешек-то хороший, но огранить можно было и лучше». Мне