Таганский дневник. Книга 2 - Золотухин Валерий Сергеевич (книги без регистрации txt) 📗

Пятница

Теперь — театр. Я приезжаю раньше на полчаса, чтобы переодеться, расположиться, сделать какие-то звонки и дела до репетиции… а главное — почему-то я жду, что мне кто-то важный позвонит и предложит выгодный контракт или сценарий. Вот опять с 15 марта убрали из эфира мою передачу «Русские», то есть «Россия в лицах». Убрали до трагического события с В. Листьевым.

Беда в том, что в гримерной, где я пытаюсь думать и писать, не отключается и не регулируется трансляция. Идет все время отвлечение, ухо ловит репетицию, ухо приковано к сцене, к происходящему на репетиции.

Среда, мой день

«Церковь должна быть началом разума, культуры, образования, цивилизации». В. Шаламов.

Четверг

Интересный вопрос, говорящий о многом: «Валера, а тебя знает Алла Пугачева?» Эталон популярности: если «да», значит — все, есть она. «Его знает сама Алла Пугачева!» Дальше ехать некуда. Достиг. Снимите шляпу: его знает Пугачева.

Почему Любимов молодой? Потому что он не живет прошлым. Он его не очень помнит. Он живет настоящим и будущим. В этом он — женщина. Мы же отстаем от него в энергетике, мы все немножко староваты, а он — нет.

Воскресенье

Осенью 94-го года надо было отметить наше с Тамарой 20-летие. Лучшей не надо мне жены. Может быть, и есть лучшие жены, но применительно к моей индивидуальности, характеру и уродству — не надо. Она верная, терпеливая и, как всякая истинно русская баба, прощающая. А что мне надо? Всегда свежее, выстиранное белье, ухоженный дом — Зоя все восторгалась: «Какая же у вас чистая ванная, какая у вас чистота!» — накормленный и ухоженный Сережа.

Понедельник

Мой план проплыть по Волге, по городам-героям, находит отклик. А главный город — Ярославль, где родился Ю. П. Любимов — родина героя.

Суббота

Когда я жил так, чтобы не бояться, что прочитают мои дневники, письма, не залезут ко мне в карман или в душу? Да никогда я, в общем, так не жил.

Что ужасно и даже непонятно… оторопь как-то берет. Вот Любимов больше месяца в Москве, а мы никуда не продвинулись в вопросе возврата театра или какого-то общественного интереса к нам. Ни одного человека — друга театра не появилось за это время в наших коридорах. Исчезли и поклонники. Нет Карякина. Почему-то я подумал: встречался ли он здесь и захочет ли с ним встречаться Солженицын? Вообще — где писатели, поэты, где друзья театра?!

Воскресенье — отдай Богу

Надписал книжку Е. С. Матвееву, а он мне за то комплимент отвесил: «Я тебя в «Юности» читал… Я тебя после Шукшина первым считаю».

Вторник

Я переписал на всякий случай этот документ, чтобы потомки, разбирая посмертно мои бумаги, знали, что с таким письмом я обращался в Союз промышленников и предпринимателей. И что из этого получилось.

Я сетовал, что Любимов не встречается ни с кем, и вот в четверг его принимают Солженицын и Г. Попов.

Четверг

Любимов:

— А в театре стало лучше (чихнул), ты заметил? Потому что медитируем.

— Потому что вы в театре, — сказала Шкатова.

Пятница

Поездка с Любимовым в С. Посад. Открытый, прямой эфир. Очень, по-моему, хорошо он его провел.

Смешно про меня шеф говорил:

— У него своя теория, что он — второй… Подфартит приличная роль — он сыграет… А назначат на другую, он так обставит, что уклонится, уйдет, отказываться не станет, а играть не будет… Кузькин, одним словом. Он не просит главную роль, опасается, — дадут, а он не справится.

Он изложил мою теорию довольно верно, но в его словесном и интонационном оформлении это выглядело очень забавно, смешно. О себе слышать со стороны, в третьем лице?..

Например, такую он вещь сказал:

— Зря я ввязался в политику, когда вернулся, с Горбачевым… Надо было просто заниматься своим делом в 89-ом.

Суббота

Бердяев о русском человеке: качание вечное между свинством и святостью.

«Мне так часто хамят, что я называю это деловыми отношениями», — Чечельницкий на «Единственной».

Воскресенье

Шандор как-то сказал Шкатовой:

— Любимов так грубо разговаривает с женщинами, что всякий уважающий себя мужчина должен сделать ему замечание.

А он замечание делать старику не может и поэтому не приходит. Ему неловко присутствовать при этом.

Панину разбили машину. Баба с ребенком въехала в него и всю левую часть, крыло, две двери… Зачем-то я по доброте свою машину предложил, дескать, бери и катайся. И он приехал в театр и взял. Но у меня ощущение, что он виноват — никогда не уступит, не пропустит. И тут не пропустил женщину с ребенком. Это ему и гаишник заметил. А Панин поехал в троллейбусный парк свидетелей собирать. Зачем я ему с утра такой подарок сделал? Бойся первого порыва — он благороден.

Понедельник

Сегодня тень театра и день рождения моей тещи, Марии Александровны. Дала Тамара телеграмму.

Надо же, какая описка — «тень театра»! В самом деле от нашего театра осталась тень, и ничего другого.

Вторник

У Шкатовой сведения, что в стане Губенко полное разложение. Жукова пьет, Лукьянова стоит за буфетной стойкой, Нинка при больном Леньке, а Колька не пользуется авторитетом. Разложил и не созидает.

А мне говорили, что они вынашивают план объединения под началом Губенко. Потому что на сегодня Любимова нет, он никто, Немо. А они ждут только его отъезда. Для тех, кто варит кашу, и Губенко — уже отыгранная карта, они под объединение… Завтра мы проснемся, а здесь — казино, кафешантан.

Воскресенье

В режиссуре Любимова, в его личности, в его воздействии на актеров есть мистическое начало, которое заложено в его колоссальной энергии, и он, растрачивая ее, тем заряжает актеров, заряжает действие, наполняет ею текст и мизансцены… Это тайна чрезвычайная. И тот, кто берет эту энергию, впитывает, черпает, кто ей открывается, подчиняется, впускает в себя — тот выигрывает. Но это тоже надо уметь, на это тоже надо решиться…

Понедельник

Свидетельство. На актеров упала конструкция. Версия Любимова:

— Я дико закричал, помню… крик был слышен на площади. Прибежал из кабинета перепуганный Дупак: «Что случилось?» — «Кого убило?» — спросил я. На мой дикий крик сбежались люди.

Шопен:

— Что он врет?! Никакого крика не было. Все произошло в тишине. Было слышно, как рвались веревки… Когда всех накрыло, шеф тихо спросил: «Кого убило?»

Золотухин:

— Я помню, я сидел на галерке, на балконе нашем, и видел, как падала конструкция, один конец, другой… В тишине Любимов спросил: «Убило кого?»