Николай Байбаков. Последний сталинский нарком - Выжутович Валерий Викторович (мир бесплатных книг .TXT, .FB2) 📗
Темпы роста — еще один жгучий вопрос, не дававший Госплану покоя. Как говорил один из авторов первых пятилетних планов, академик Струмилин, «лучше стоять за высокие темпы роста, чем сидеть за низкие». В позднем СССР такой дилеммы уже не было, но за темпы роста госплановцам тоже стоять приходилось. Коссов рассказывает: «Приезжает Байбаков с заседания Политбюро, собирает узкий круг. Говорит: “Перед нами поставлен один из центральных вопросов — темпы роста. Давайте над этим подумаем”. Я прихожу к себе в кабинет, звоню жене, говорю: “Клавдюш, готовь два термоса чая и бутерброды”. Заезжаю, забираю эти два термоса с бутербродами и отправляюсь в ГВЦ к Уринсону. Примерно к восьми часам вечера собирается вся наша команда. И вот гоняем всю ночь компьютеры, прикидываем, какие могут быть темпы. К утру у нас уже вариант готов. И я где-то часов в десять Николаю Константиновичу рассказываю, чего мы насчитали. А он потом рассказывает это все Косыгину. Как-то на одном из заседаний Косыгин говорит: “Николай Константинович, ты нас совсем замучил своими вариантами. Давай мы теперь как-нибудь по-другому попробуем”. Теперь они что-то стали предлагать, а мы — обсчитывать, что они предлагают. Проходит еще пару недель, и Косыгин говорит: “Это тоже никуда не годится. Все, закончили эти эксперименты!”»
Председатель Госплана СССР имел пятнадцать заместителей, в том числе четырех первых. Каждый из них курировал определенное направление и был частью кадрового баланса. Госплан и здесь выстраивал балансы, не позволявшие этой государственной махине давать крен в какую-либо сторону.
Классифицируя замов Байбакова, его биограф М. В. Славкина выделяет четыре их типа. Первый — коренные госплановцы, высококлассные специалисты, много лет проработавшие в системе и этой системой воспитанные. Таким был Николай Лебединский. «Более сорока лет проработал он в Госплане, — писал о Лебединском Байбаков, — прошел тернистый и долгий путь от простого инженера до начальника сводного отдела народнохозяйственного плана и заместителя председателя. Его перу принадлежат более 50 научных работ и два учебника по методологии планирования… В течение 10 лет он работал профессором кафедры планирования Академии народного хозяйства СССР. Когда Николая Павловича назначили одновременно начальником Главного вычислительного центра Госплана — самого мощного в стране, он активно руководил работами по созданию автоматизированной системы плановых расчетов (АСПР)».
Второй тип заместителей председателя Госплана — производственники-отраслевики, их типичным представителем был Николай Рыжков. За плечами у него были пять лет директорства на «Уралмаше» и четыре года на посту первого заместителя министра тяжелого и транспортного машиностроения.
Третий тип — крупные партийные деятели, по каким-то причинам разжалованные. Таким был Яков Рябов. В 1971–1976 годах он возглавлял Свердловский обком КПСС. Став после этого секретарем ЦК, курирующим ВПК, он оказался неудобен (выступал за оптимизацию военных расходов) министру обороны Дмитрию Устинову и был отправлен в Госплан «на укрепление».
И четвертый тип заместителей — ученые. В этой роли выступал академик Николай Иноземцев, директор Института мировой экономики и международных отношений АН СССР. Он координировал планы стран — членов СЭВ. При этом был крупной фигурой и обладал критическим складом ума. Его вдова Маргарита Максимова впоследствии вспоминала: «Придя домой после очередного редактирования (в который раз!) материалов к XXVI партсъезду, усталый и мрачный, он с горечью сказал: “Все, больше не могу, не могу!” В тот день Н. Н. Иноземцеву и его коллегам по рабочей группе вернули проекты доклада генерального секретаря и резолюции съезда примерно следующего содержания: “А как этот тезис согласуется с положениями марксизма?” (М. А. Суслов). “Не отступаем ли мы здесь от социалистических принципов?” (А. А. Громыко). “Я бы посоветовал ближе к Ленину” (К. У. Черненко). Эти пометки-директивы обязательны к исполнению. А до съезда остается два дня. Хорошо отработанный и понятный прием тогдашнего коллективного руководства: взамен предлагаемого варианта доклада съезду (поначалу в нем присутствовали и дух новаторства, и свежие мысли, и нестандартные подходы) получить в итоге привычный, приглаженный, на родном партийном языке и такой понятный народу документ. Реакция Николая Николаевича на этот раз была особенно острой. Когда же я посоветовала: “Да оставь ты эту каторжную работу, вернись в науку!..”, — он решительно возразил: “Да пойми же, за страну обидно!”»
«Вот какие непохожие друг на друга люди собирались под крылом Николая Константиновича в Госплане СССР: от Рябова до Иноземцева, — заключает М. В. Славкина. — Было сочетание несочетаемого, в результате чего складывался удивительный симбиоз: уникальный сплав науки и производства, управления и планирования. Многие шли на работу в Госплан с определенным скепсисом, а потом восклицали, что это были если не лучшие годы жизни (как-никак труд был адский), то, по крайней мере, очень яркое, интересное, насыщенное время».
«Сегодня иногда можно услышать, что Госплан СССР был реакционной структурой, чуть ли не форпостом ретроградства, — говорит Яков Уринсон, отдавший Госплану почти двадцать лет жизни. — Это совершенно не соответствует действительности. Госплан СССР, в отличие от многих других советских ведомств, позволял себе готовить и направлять в директивные органы довольно объективные доклады и записки о положении дел в экономике. В Госплане СССР трудились высококвалифицированные и здравомыслящие специалисты. В частности, сводным отделом нархозплана руководил Владимир Петрович Воробьев, глубоко понимавший экономику страны и внимательно следивший за тенденциями научно-технического прогресса. Он хорошо владел и правилами “аппаратных игр”, которые были характерны для того времени. Не по должности, но по влиятельности Воробьев был в Госплане вторым человеком после Байбакова и работал с ним напрямую. Многие министры тратили большие усилия, чтобы попасть к нему на прием. Вместе с тем он был удивительно демократичен. Когда мне нужно было посоветоваться, я поднимал трубку городского телефона (так называемой вертушки, обслуживавшей связь между номенклатурными работниками, у меня не было), и Владимир Петрович никогда не отказывал во встрече. Так же вели себя и его замы Евгений Александрович Иванов, Николай Николаевич Барышников, Леонард Борисович (Бернгардович) Вид, Игорь Игнатьевич Простяков. Интересно и полезно было общаться с работавшими тогда в Госплане и его институтах коллегами». Здесь Уринсон называет М. Албегова, А. Анчишкина, Р. Белоусова, Л. Бери, Г. Галахова, Ф. Клоцвога, А. Конюса, А. Лалаянца, В. Лившица, Н. Петракова, С. Ситаряна, Н. Сметанина, А. Смышляева, С. Шаталина, О. Юня, Ю. Яременко…
Не без гордости вспоминает о работе в Госплане и Валерий Серов, бывший заместитель Байбакова, впоследствии министр и зампредседателя правительства РФ: «Уже через полтора года я понял, что это настоящий университет. В Госплане Союза ССР работали высочайшей квалификации люди. Сегодня кто-то утверждает, что Госплан — это была некая группа чиновников, которые оторвались от реальности и обеспечивали выполнение партийных решений. Это бред, непонимание».
Госплан называли «экономическим штабом страны». Под экономикой подразумевалась многоотраслевая индустрия, управляемая командными методами на основе планов. В этом смысле Байбаков был типичным советским экономистом. «Такие понятия, как “рынок”, “макроэкономика” и тому подобное, ему, конечно, были чужды, — говорит Уринсон. — Но он хорошо понимал отношения между министерствами и ведомствами. Понимал роль Минфина. Понимал роль денег в экономике — в отличие от многих советских экономистов, типа академика Готовского, — считавших, что главное — это материально-вещественная структура, а деньги нужны, чтобы обслуживать ее. В Госплане понимали, что Минфин — серьезное ведомство и что, если деньги не работают, экономика тоже работать не будет. Байбаков хорошо представлял себе также все, что касалось ресурсов проката, стройматериалов, молочной продукции. Он был профессионал».
