Молдавские сказки - Крянгэ Ион (книги регистрация онлайн TXT) 📗
Запела птичка песню расставания, песню добрых встреч, а царевич все шел да шел — лесами, горами, местами, где драконы обитали, и в один прекрасный день добрался до глубокого страшного оврага, на дне которого три черта драку затеяли, за чубы тягались да такой вой подняли, — хоть святых выноси.
— Отдай мне!
— Э, нет, — мне!
— Мое это!
— Нет, не твое!
— Не толкайся. — Хлоп! Трах! Бах! — … — Ой-ой-ошеньки!
Дрались они так, дрались и вдруг заметили, путник подходит. Выпялили они на него очи и, как были — избитые, несчастные, посиневшие, как ягоды терновые, выскочили ему навстречу и принялись упрашивать:
— Добрый человек, коль привел тебя случай к нам, смилостивься и рассуди нас: больно крепок орешек, нам самим его не раскусить.
— Что же случилось, рогатые, что вы рыла себе изукрасили, ребра дубинами пересчитали?
— Отец наш на смертном одре завещал нам три вещи, и вот мы никак наследство не поделим.
— Что же он вам оставил?
— Пару постолов, кушму и флуер. Но вещи эти не простые, а волшебные. Коль обуешь постолы, можешь в них ходить по воде, как по суше. Кушму как наденешь на голову, идешь своей дорогой и горя тебе мало — никто тебя не увидит, а на флуере как заиграешь, сразу очутишься там, где душе твоей угодно.
— Тяжелую загадку вы мне задали, но постараюсь рассудить вас. Видите ли, что толку, коль каждый из вас получит по одной вещи? Один по воде пойдет, другой — сам черт не ведает куда. Вот коли б один из вас всем завладел, это было бы дело.
— Так оно и есть! — выскочил один из чертей с шишками на лбу.
— Вот я думаю сделать так, чтобы все одному досталось. Теперь слушайте меня. Оставьте вещи здесь, в овраге, и бегите до того холма, что виднеется там вдали. Кто быстрее туда добежит да назад воротится, тому владеть всеми вещами.
— Ладно, — согласились черти.
— Ну, становитесь в ряд и марш!
Как припустили они… гей-гей… батюшки, такую пыль подняли, что на десять верст вокруг кодры припорошили. Бегут черти, а царевич в ус посмеивается. Обул он постолы, надел кушму на голову, заиграл на флуере и только успел подумать, как очутился у скалы драконовой, у родника родников с водою, как слеза.
Учуяли драконы, что кто-то из родника воду берет, и мигом собрались стар и млад. Глянули, а там ни живой души. А сами чуют — берет кто-то воду. Вот напасть! Окружили они родник, глаза пялят, но никого не видят.
Наклонился один дракон над родником, а невидимый царевич как размахнется булавой и хвать! его по затылку, чуть со свету не сжил.
— Ой-ой, кто меня ударил, очи б ему повылазили! — завыл дракон и хвать! хвать! того, что позади него стоял, думая, что тот его огрел; тот тоже обидчика не приметил и ударил другого. Стали драконы дубасить один другого, затеяли драку, да такую, что ни неба, ни земли не видно. Горы вокруг задрожали от рева и проклятий. Казалось, земля провалится, так они швыряли друг друга. Вскоре то один, то другой начали они падать, дух испускать, и так остался только один дракон, да и тот со страху дрожит, зуб на зуб не попадает. Царевич с волшебной кушмой на голове был невидим и смотрел на него да удивлялся, что тот в живых остался. Замахнулся он и ударил дракона изо всех сил булавой, так что тот грохнулся оземь, точно дерево, молнией расщепленное. Но стоило молодцу отвернуться, как дракон был уже на ногах — цел и невредим, будто ничего с ним не случилось — вот какая волшебная сила была в нем. Молодец ударил его второй раз… двадцать второй, девяносто девятый, но все было напрасно. С досады, со злости, разгоряченный, схватил себя молодец за пояс, чтобы потуже его стянуть, да и нащупал флуер. Как вспомнил он об его волшебной силе, тотчас же обрадовался. И подумал, что колючий кустарник бури не ломают, а осенние заморозки помалу уничтожают. Коль не сокрушила дракона сила булавы, пусть сокрушат его стены тюрьмы да темнота подвалов. Приставил молодец флуер к губам и пожелал очутиться вместе со змеем при царском дворе. Не успел он и песни спеть, как был уже дома. Посадил дракона под замок, за семью запорами, под охрану стражников, а сам направился прямо в сад, где в зеленой листве пела птичья стайка; приметив его, птичка сразу поскакала с ветки на ветку, пока на земле не очутилась, и как только прикоснулась к земле, обернулась красной девицей. От радости царевич смеялся, а девица плакала. Засучил он ей рукава по самые плечи и трижды смочил обрубки водой родниковой. Тут же у девушки руки отросли такими, как были, и засияла она от счастья. Прекрасно солнце, когда вырвется из-за горных круч, из-за черных туч, прекрасен цветок, когда ветер над ним не веет, дождь польет и солнце пригреет, прекрасен цветущий луг в мае, когда теплый ветерок его ласкает. Такой же красивой была и девица с отросшими руками, с радостью на сердце и улыбкой на лице.
Пошли они вместе во дворец, а Зелен-царь от радости, что сын возвратился, да еще с такой девицей-красавицей, кинулся им навстречу. Но не успел он их обнять, как стражники закричали от ужаса: начали рушиться стены, да ломаться запоры темницы: это дракон из плена вырывался. Мать моя, какой страх всех охватил! Многие разбежались, а царевич надел кушму на голову и, как подошел к нему разъяренный дракон… хвать! его булавой по одному виску, потом по другому так, что уложил его на месте. Подошла к дракону девушка, узнала его и затряслась; чудище собралось с силами да протянуло руки, схватить ее. Но тут девушка приметила у него на пальце свой перстень и раз! — сорвала его. Тем же мигом дракон в прах превратился, только куча костей на землю свалилась — давно ему пора была умирать.
Повелел тут Зелен-царь своей челяди кости сжечь, а пепел по ветру пустить, чтобы и следа драконова не осталось, а потом затеял свадьбу с музыкой неслыханной, с яствами невиданными, и гостей созвали со всего света. Приехал на свадьбу из дальнего царства и отец девицы: за ним первым послали карету с двенадцатью конями. И разгорелся там пир — на весь мир! Уж кто садился за стол, голодным и трезвым не вставал.
Счастье привело и меня на их свадьбу. Погулял я на ней, повеселился и видел, как они зажили в мире и согласии.
КЫРМЫЗА
Жил-был большой барин, имел он богатства несметные, поместья беспредельные. Дворец его был сложен из камней-самоцветов и ночью светился, как в солнечный полдень. Под стенами его притаилось девяносто девять погребов, доверху набитых золотом и серебром, а вокруг дворца раскинулся роскошный сад, в котором росли деревья со всех концов света. Но не золотом и не дворцом, не садами и не поместьями более всего дорожил барин. Дочь Кырмыза — вот что было самым ценным его достоянием. Была она красна, как сама весна, улыбка ее — точно солнечный восход ясна, очи — две звезды среди ночи, стан ее тонкий — точно колос звонкий, что колышется вечерком под тихим ветерком, голос серебристый — точно звон мониста, и платье на ней — такая краса, точно цветы, когда их омоет утренняя роса.
Семнадцати лет Кырмыза многих лишила покоя, оставила им взамен смятение. Барин все это видел и решил не выдавать дочь замуж за первого встречного-поперечного, а только за избранного жениха. Женихи к ним валом валили из-за тридевяти земель, из-за тридевяти морей. Надумал барин испытать их всех. Построил из камней-самоцветов высокую-превысокую лестницу от земли до вершины башни — шириной в две пяди и со ступеньками из стекла. Усадил он Кырмызу в башню, а женихам так сказал:
— Кто взберется верхом по этой лестнице, доберется до Кырмызы, снимет перстень с пальца да назовет ее по имени, тому она и достанется.
