Красная ворона (СИ) - Созонова Александра Юрьевна (читаем бесплатно книги полностью .txt) 📗
Итак, я осталась одна. Ощущению душевного комфорта мешала лишь тоска по мальчишкам. Мои малыши — главная моя радость и гордость. Никогда не думала, что рожу близнецов, но вышло именно так.
Лешка и Сашка были точной копией друг друга, даже отец их путал. Меня, правда, обмануть им ни разу не удавалось. В ноябре им стукнуло шесть. Они совсем не напоминали ни светловолосого основательного Глеба (особенно с появившимся в последние годы внушительным брюшком), ни темненькую и черноглазую меня. Глядя на их рожицы, нельзя было не вспомнить Рина в детстве: с его резвой мимикой, светло-рыжими космами и безумными серыми глазищами. (Подозреваю, что Глеба это сходство со столь нелюбимым им человеком немало расстраивало.)
Правда, характером мальчишки пошли не в дядю, к моему счастью: тянулись к ласке, к теплу. Не дички, несмотря на хулиганистость и подвижность. И мне с ними было очень тепло и легко. Оттого так и не хватало сейчас — моих, родных. Или своих собственных?
«Я тебе мать не больше, чем облачко, что отражает собственное исчезновение под ладонями ветра». По-прежнему по любому поводу в уме всплывают цитаты. Не раз задумывалась: смогла бы я сказать так же, как моя любимая Сильвия Платт?..
Без детской возни, воплей и смеха дом казался непривычно пустым и гулким. Наш ротвейлер Анжелина (названная так в честь любимицы детей Анжелины Джоли) дремала под уютное потрескивание дров в камине. Я сидела на кухне, попивая травяной чай, и вяло размышляла о преждевременном кризисе среднего возраста. В двадцать девять вроде бы еще рано. А если это не пресловутый кризис, тогда что? Помимо детей, у меня есть только опостылевший муж. Ни интересной работы, ни близких друзей, ни хобби. Всё, кроме моих мальчишек — зыбкое, поверхностное и ненадежное.
Было мне немного уныло, одно утешало: по опыту знала, что подобные настроения нападают нечасто и терзают недолго. Обычно — за суетой бытовых дел, в шуме детских голосов, постоянно что-то требующих (то ласки, то чипсов, то выслушать обиду, то новых мультиков), унывать времени не оставалось. Мысли о бренности всего сущего посещают в тишине и бездействии, а не в суете проблем — от сопливых носов до подгоревших котлет. Ничего, успокаивала я себя, вот стану старой, толстой, беззубой и никому не нужной — тогда и подумаю об упущенных возможностях и тщете бытия.
Чтобы прогнать грусть-апатию, взяла лист бумаги и принялась набрасывать сценарий очередного «морковника». Этим словом мои мальчишки заменили капустник (поскольку терпеть не могут капусту, ни свежую, ни квашеную). Смешные маленькие представления мы любили устраивать по любому поводу. Сочиняли сообща, и потому единственным зрителем был папа (за исключением елок и дней рожденья). Но тут, к их приезду я решила подготовить все сама. Точнее, на пару с общим любимцем Лонгфелло.
Но что именно замыслил в очередной раз настырный северный ветер Кабибонокка, и какой синоним подобрать к слову «злой», чтобы оно не звучало дважды, додумать мне не дали. Раздался звонок в дверь.
С неохотой я побрела в прихожую, соображая, кто бы это мог быть. Гости не ожидались, да и без телефонного предупреждения приходить не принято. Правда, соседей по дачному поселку в это каникулярное время хватало. Или какие-нибудь приставучие свидетели Иеговы… да мало ли кто.
— Кто там? — осведомилась у двери (в который раз дав себе зарок поставить наконец глазок).
— Тебе снились когда-нибудь сны о том, что ты спишь и во сне видишь свою жизнь? Нечто вроде шкатулки с тройным дном, и ты в самом низу. Мне часто представляется нечто подобное. Иллюзорность бытия при этом отдает горьким миндалем. Рэна, а ты в курсе, что у цианида тоже запах миндаля?..
Почему-то я не рванулась открывать замок трясущимися от волнения руками. Вместо этого опустилась на корточки и, вжавшись лбом в шершавую обивку, зашептала в замочную скважину:
— Рин, ты? Это ведь ты, правда? Не думала, что ты жив… В смысле — страшно рада, просто никак не ожидала…
— Вас, людей, на каждом шагу поджидают сюрпризы — приятные и неприятные. Завидую — так интереснее жить. Но, может, ты соизволишь открыть дверь? Или моя персона является настолько неприятным сюрпризом, что ты предпочитаешь держаться на безопасном расстоянии? Тогда давай продолжим переговариваться сквозь замочную скважину, но предупреждаю: это занятие может скоро мне надоесть.
— Конечно! Сейчас-сейчас!.. — Я бросила взгляд в зеркало и пригладила волосы — словно предстояла встреча с возлюбленным, а не братом, и защелкала замками.
«Вас, людей… Неужто он хочет этим сказать, что превратился в нелюдя?..»
— Сколько замков, сколько засовов — чтобы отгородиться от самого себя! — С этими словами он вступил в полутемную прихожую.
Не решаясь броситься Рину на шею — поскольку он не предпринимал встречных движений, я жадно вглядывалась в лицо.
— Включи свет — проще будет!
В голосе была усмешка. Щелкая выключателем, я отметила, что, оказывается, совсем забыла, как легко ему удавалось заставить себе подчиняться — слишком давно мне никто не приказывал.
Встретив случайно на улице, я бы его не узнала, прошла мимо. Хорошо, что на двери у нас нет глазка: увидев это лицо — перед тем как услышать голос, не связала бы его с самым близким на свете человеком.
Рину должно было быть тридцать два. Но выглядел он намного старше: под пятьдесят. Худоба стала пугающей. Подбородок и острые скулы словно растягивали лицо по трем направлениям (как пальцы кукловода — маску). Кожа отливала нездоровым, желто-зеленым. Сухие губы очерчивали две резкие морщины. Множество мелких окружали запавшие глаза. Он был недавно брит наголо, короткие отрастающие волосы не имели цвета. Брови куда-то исчезли, отчего лоб казался огромным, как гладкая скала. Левое ухо перестало быть оттопыренными, плотно прилегая к голове. Вместо руны Ансуз на виске красовался грубый вертикальный шрам.
— Рин… — Я не знала, что сказать, но что-то обязательно было надо — ведь я так долго его рассматривала.
— Если хочешь поставить меня в известность, что я отвратительно выгляжу, можешь не утруждаться: я в курсе.
Я выдавила подобие улыбки.
— Что же мы тут стоим? Проходи. Чаю? — Главное, не показать, насколько я шокирована. — Или кофе?..
— А алкоголесодержащие напитки в доме имеются?
— Кажется, шампанское с Нового года осталось. И водка в холодильнике. А ты теперь пьешь, да?..
«Господи, он спился, опустился на самое дно. Бомжует? Оттого и выглядит так страшно… Надо пригласить его жить у нас, у него ведь нет дома. А как же Глеб, дети? Тесное соседство с алкоголиком их вряд ли обрадует. Да и меня тоже, честно признаться. Наверное, лучше предложить ему денег?.. Страховка! Вот оно — решение проблем». Мысли неслись, как затравленные зверьки, а взгляд перебегал с грязного тулупа на старые резиновые сапоги, с которых стекал снег, образовав на полу две лужицы.
— Хочешь, угадаю, о чем ты сейчас думаешь? Тебя по-прежнему можно запросто читать по лицу — сытая и спокойная жизнь не научила сдерживаться или притворяться. Пора бы уже уметь прятать эмоции, сестренка!
Рин выдал это, смеясь. Смех перешел в приступ жестокого кашля. Он вынужден был ухватиться за ручку двери, чтобы не упасть. Отдышавшись, брат потрепал меня по щеке. Пальцы — что удивительно — не пахли ни грязью, ни бомжеванием. Слабый запах травы и нагретого солнцем песка на миг приласкал мои ноздри.
