Красная ворона (СИ) - Созонова Александра Юрьевна (читаем бесплатно книги полностью .txt) 📗
— Черт! Ну почему именно сейчас?!..
Поскольку статуя и не подумала сдвинуться с места, ситуацию пришлось разруливать мне. Я хорошенько потрясла Снеша, выводя из алкогольного забытья, а затем, уже вдвоем с ним, мы привели в чувство вдохновенного Вячеслава.
Вдвоем они кое-как стащили Як-ки с чужих колен и увели в неизвестном направлении, тем самым сохранив чужую семью и снискав горячую, задыхающуюся благодарность толстяка…
Гламурные гости очистили дом только к полуночи.
Все были подавлены и печальны, и даже Як-ки, избавившаяся от Нигги (как и с чьей помощью, для меня осталось неведомым), выглядела непривычно угрюмой.
— Полный провал, да? — Снешарис горько усмехнулся.
— Ничего подобного! — Я продолжала гнуть свою линию. — Простым людям понравилось. Но их было мало — он же наприглашал сливок и злобных от собственной творческой импотенции критиков.
— Я видел, одна девушка даже плакала, — подтвердил Маленький Человек. Он скинул жавший ему фрак и натянул свой ветхий пиджачок. — А один мужчина минут десять не отходил от полотна.
— От «Незнакомки»? — спросила я.
Вячеслав кивнул.
— А реакция детей? — заметила Ханаан Ли. Ее сложная прическа растрепалась, а рисунок глаза на лбу расплылся от пота. — Обычно дети на выставках зевают. А те двое-трое, что родители притащили сюда, глаз не спускали с картин. Корчили им рожи, разговаривали. Я сперва хотела мамашам замечание сделать, что притащили сюда своих невоспитанных личинок. А потом меня осенило: дети чувствуют.
— Их души еще не заплыли жиром, — отозвался Маленький Человек.
— Надо к Рину. Ему плохо!
Як-ки вцепилась в меня и Ханаан и потянула к дверям. Мы подчинились неохотно: никому не хотелось встречаться сейчас с ним. Видеть и говорить с творцом, отверженным тупым стадом…
Рин сидел в кабинете-оранжерее, на подоконнике. Окно было распахнуто настежь, и ночная прохлада наполняла комнату. Я заметила, что растения — и деревья, и хмель, и фиалки — пожухли, словно их давно не поливали. Видимо, им передалось настроение хозяина.
Брат не повернул головы, не ответил на осторожный оклик Ханаан.
Як-ки приблизилась и тронула его за плечо.
— Не надо! Так больно. Дышишь больно. Мне страшно.
Рин отшвырнул ее — так, что, не удержалась, она упала. Хорошо, что на диван.
Нагнувшись, он занес руку. Як-ки испуганно вскрикнула — и я вместе с ней, но кулак впечатался в стену.
— Убирайтесь! — Брат не смотрел на нас. Костяшки пальцев кровоточили, и он облизал их, как собака. — Все, все прочь! Чтобы я вас не видел, чтобы никогда не слышал ваших голосов!
— Куда?
Снеш выступил на полшага, и Рин ухватил его за воротник.
— Ты, золотой мальчик, можешь валить домой! Твои любящие родители будут рады до визга, что их отпрыск, отряхнув со ступней плохую компанию, вернулся в лоно семьи. Ханаан Ли, — он отбросил Снешариса и резко повернулся к ней (та испуганно отшатнулась, скрывшись за мою спину), — счастлив будет содержать любой состоятельный папик, просто за честь почтет. Маленького Человека заждавшиеся жена и детишки примут обратно, и он поймет, наконец, какой фигней маялся последние годы. Як-ки без разницы, где и как быть. Она давно уже больше там, чем здесь. Тебя же, Рэна, — он усмехнулся, глядя на меня в упор, — ждет не дождется твоя милая серая обыденность.
Выплеснув это, он без сил опустился на пол и тихо повторил:
— Уходите.
И мы ушли. Ушли, как послушные овцы. Благо вещей у квартета практически не водилось (за исключением нарядов Ханаан), и собираться было недолго.
Хотя мы почти не разговаривали между собой, было ясно: все надеялись, что это временное. Обойдется, устаканится — нужно лишь переждать плохой период. Рин оклемается, израненное самолюбие зарубцуется, и жизнь войдет в прежнее русло.
Одна я так не думала.
Я доехала на такси до нашей с Глебом квартиры, поднялась на лифте, но у самой двери что-то не пустило. В спешке вернулась на улицу, поймала другое такси и помчалась назад.
Еще издали послышался тревожный вой сирен. Потом стало видно зарево. Я заорала таксисту, чтобы ехал как можно скорее. Едва выскочив из машины, понеслась прямо к догорающим руинам, пока плотная стена жара не остановила.
Отдышавшись, увидела брата. Рин стоял в стороне — и от пожарных машин, и от любопытствующих зрителей. Не шевелясь, словно дерево или столб. Обугленное мертвое дерево…
Я подошла на заплетающихся ногах и заплакала от облегчения: он был цел. Выпачкан сажей с ног до головы, но ни ожогов, ни травм не видно. На мое появление брат никак не отреагировал — не повернул головы, не поморщился, не выругался.
Пламя уже не вздымалось, а тлело. Облизывало груду черного кирпича, бывшую лишь несколько часов назад просторным и крепким домом. Нашим с ним домом.
«Там же картины!..»
— Зачем?! Зачем, зачем?.. — Я исступленно затрясла его за плечи. Голова безвольно моталась из стороны в сторону, а глаза были мутными и пустыми, как аквариум без рыб и с протухшей водой. — Ты убийца, ты понимаешь это?! Они были живыми! Как ты мог?!..
Вне себя, я уже била его, стучала кулаками по плечам, груди…
— Убийца, проклятый убийца!..
Мои удары привели его в чувство. Рин крепко сжал мне горло — так, что я враз ослабела и закашлялась.
— Ты же пришла утешать меня, так? Так утешай, а не вой!..
Но я именно что выла. Вырывалась, царапалась и кусалась… Пока не стало холодно: Рин облил меня водой из ведра, с которым прибежал кто-то из сердобольных соседей. Перехватило дыхание, и кричать стало невмочь.
— Они живы. Пойми, дурочка, я сжег только оболочки и двери. Они ушли, просто ушли — каждый в свой мир. Не считай меня Сталиным или Пол Потом — я не способен на массовые казни.
Холодная вода и смысл его слов отрезвили. Я утихла.
Рин, вздохнув, как от великой усталости, растянулся на грязной земле.
Дом практически догорел. Зрелище закончилось, и зрители расходились. Пожарники скрутили толстые гофрированные шланги, и машины уехали.
— Это правда, Рин? Ты отпустил их, а не убил?
Он не снизошел до ответа.
— А как же квартет? Они ведь не ушли в свои миры, их мир — ты. Они все надеются вернуться, а куда теперь возвращаться?
— Я слишком долго был для них всем: мамой, папой, учителем — в одном лице. Пора вырастать из подгузников и погремушек. Пора взрослеть и обретать социальный статус.
— А тебе, значит, вырастать и взрослеть не надо?
— Я уже давно перерос и подгузники, и все смешные забавы типа социального статуса. Пойми, Рэна: я — красная ворона. Иррациональная, нездешняя птица. Слишком иная — для серых и черных, слишком яркая — для белых. Слишком голая — для покрытых перьями, слишком независимая — для привыкших летать стаями.
— Положим, они, четверо, тоже не серые и не черные. И тоже не летают стаями.
— Пусть так. Тем более пора отращивать собственные крылья. Пойми: четверо — это очень мало. Мне нужно гораздо больше. Вернее, было нужно — сейчас я уже не нуждаюсь ни в чем и ни в ком. Что до квартета, уже ведь сказано: прекрасно устроятся, найдут каждый свое место.
— А Як-ки?
— Она его уже нашла. За нее можешь не волноваться: в чем-то она вровень со мной. Правда, в иной плоскости.
— Значит, тебе совсем не нужны друзья, Рин. Ты не видишь в этом некой ущербности?
— Не вижу. Дружба — это обмен эмоциями плюс сходство мировоззрений. Если люди не меняются, стоят на месте, она может длиться годами, а то и пожизненно. Я же меняюсь очень быстро, поэтому люди интересны мне год-полтора, и нет смысла заводить крепкие отношения, связывать себя и мимолетного знакомого взаимными обязательствами.
Было по-осеннему холодно и сыро, а Рин по-прежнему лежал на земле. Начинало светать.
— И что ты будешь делать теперь? Где жить, чем заниматься? У тебя хоть деньги остались?..
