Красная ворона (СИ) - Созонова Александра Юрьевна (читаем бесплатно книги полностью .txt) 📗
— Нормально. Только посижу немного, ладно? — Не хотелось изливать ярость на первого подвернувшегося человека, к тому же ни в чем не повинного. Следует отдышаться и направить гнев на виновника кошмара. — А где остальные?
— Не знаю, — она растерянно пожала плечами. — Все где-то в доме. Никто ничего не говорит. Где были. Что видели. Все грустные.
— А что видела ты?
— Я спала. Сначала погуляла, но было нехорошо. Решила спать. А затем снова здесь. Вот.
— Ты там уснула? Счастливая…
Рина я обнаружила в бывшем кабинете отца. Он сидел на подоконнике, по-птичьи сгорбившись, и теребил в пальцах сорванную фиалку.
— Знал бы ты, как это страшно!
— Да? — равнодушно отозвался он. — Заметно. Надеюсь, ты догадалась, что это был твой и только твой кошмар. Никто иной за него не отвечает.
— Вот как? «Никто» — это, главным образом, ты?
Брат не ответил.
— А как выглядел выход оттуда?
— Понятия не имею. Я же там не был.
— А если б я не наткнулась на него случайно?
— Осталась там. Скучно бы не было: запас кошмаров в этом месте обширен.
— Спасибо!
— Не за что.
Он послал измученную фиалку щелчком в угол.
Помолчав и немного придушив возмущение, я поинтересовалась:
— А что видели остальные?
Рин пожал плечами.
— Почему бы не спросить у них? Мне это неинтересно.
— Послушай, в тебе есть хоть что-то человеческое? Хоть самая малая капелька?..
— А разве я претендовал когда-нибудь на это «почетное» звание — че-ло-век?
На это возразить было нечего.
Назавтра и послезавтра в доме было тихо: каждый выбрал себе одну из комнат, где уединился, не пересекаясь с остальными. Я обосновалась в папином кабинете: заполнявшая его зелень вытягивала из души стресс, как подорожник — воспаление с кожи. Временами ко мне заглядывала Як-ки, чтобы поинтересоваться самочувствием. Больше никто не тревожил.
На третий день, отдышавшись и оклемавшись, все выползли из своих норок, и прежняя жизнь восстановилась.
Это путешествие мы никогда не вспоминали и не обсуждали между собой, но по обрывкам фраз, так или иначе проскальзывавшим в разговорах, по интонациям, я поняла, что каждый видел что-то свое, закончившееся кошмаром. Кроме счастливицы Як-ки. Мыла ли Ханаан в большом тазу розовых младенцев, осталось неизвестным. Скорее всего, нет, иначе бы она поделилась: ведь в этом действе нет и сотой доли того ужаса, что выпал, к примеру, мне.
Розовый Лес занял особое место в моих воспоминаниях. Но не только животный страх, сильнее которого в жизни ничего не испытывала, стал тому причиной. Именно после этого «чуда» я окончательно осознала, как далек мой брат, моя родная кровь, от всего остального людского племени. И меня в том числе. Думаю — хотя наверняка знать не могу, — он бы пальцем не пошевелил, случись с кем-то из нас нечто серьезное. А ведь Снеш вернулся из путешествия в нарисованный мир с седой прядью надо лбом…
Употреблять опиумные и синтетические препараты Рин категорически запрещал — исключение составляла одна Як-ки. Но вот психодел в доме распространился, с легкой руки Маленького Человека. Я к подобным опытам не рвалась и в общих странствиях по «Внутренней Монголии» участия не принимала. Брат не настаивал — до поры до времени. Но однажды решил за меня взяться.
— Скажи, чего ты боишься? Неужели твое подсознание кажется тебе настолько скучным и неинтересным, что нет никакого желания туда заглянуть?
— Рин, мне просто не нравится состояние, когда не можешь контролировать собственные эмоции и поступки. К тому же это опасно. Кислота разрушает клетки мозга, наносит удар по всему организму.
— Глупости. Мой коктейль не более вреден, чем одна поездка в метро в час пик.
— Все равно не хочу, не уговаривай. Ну, что тебе стоит отстать от меня со всем этим?
— Отстать я могу, конечно, но любопытно: с чего такое яростное сопротивление новому и интересному? Ты с ног до головы закована в кандалы догм и условностей, сестренка. Меня это раздражает. Я ведь уже говорил: не будь ты со мной одной крови, тебя бы здесь не стояло и не сидело. И близко не подошел бы — слишком уж ты… обыкновенная.
— Говорил. — Я слышала такое не раз, поэтому обида не была неожиданной. Но все же сухой болезненный ком подкатил к гортани. Зачем он так со мной? Да, я знаю, что особыми талантами не отличаюсь. Характером и красотой — тоже. Но брат — единственное, что у меня есть. Я люблю его и страшно боюсь потерять. Разве моя вина, что я такая, как есть, и при всем желании не смогу стать яркой и необыкновенной? — Почему тебе так нравится обижать меня, делать больно? Ради того, чтобы настоять на своем, ты готов выставить меня на посмешище перед всеми. Впрочем, пусть я самая обыкновенная, пусть серая мышь — тебе все равно не заставить меня делать то, что мне не нравится.
— А ты не заметила, что я говорю о твоих слабостях только тет-а-тет, и никогда при всех? — Рин подмигнул мне. — В детстве я был жесток, верно, но теперь щажу твое самолюбие, сестренка, что мне обычно не свойственно. Ты умная и рассудительная — видишь, как я щедр на поглаживание по шерстке! — и вот тебе довод в расчете на твою рассудительность: бояться нелепо, поскольку самый сильный и опасный психоделический опыт у тебя уже был.
— Вот как? И почему я его не заметила?
— Заметила, еще как. Три дня в себя приходила!
— Розовый Лес?
— Именно. Я просто не стал сообщать ни тебе, ни остальным, что эта картина — сильнейший психоделик. Только, как ты понимаешь, способ воздействия не химический. Входной билет в подсознание, в самые мрачные его глубины, где таятся кошмары, пережитые или воображаемые.
— Ах, вот почему она сказала… — Я осеклась, не желая даже ненадолго освежать в памяти тот кошмар.
— Кто она? И что именно сказала? — Рин воззрился на меня с живым любопытством. Но тут же небрежно бросил: — Впрочем, если это болезненно, не говори.
— Я сейчас вспомнила, после твоих слов. В четыре, кажется, года у меня была няня. Недолго, пока основная няня куда-то уезжала. Может, помнишь ее? Не старая, с гладкими черными волосами. За две-три недели, что она заменяла мою старушку, сумела существенно надломить детскую психику. Перед сном она не читала сказки, но выдавала страшилки. И классические — про «черную руку», которая ищет девочку, про «зеленые глаза», бегущие по стеночке, — и собственного изготовления. У нее был явный актерский дар и богатое и извращенное воображение. Когда она говорила, вперив в меня немигающие глаза: «Милая девочка», — таким низким, ласковым, замогильным голосом, — я начинала визжать и лезь на стену. Ничего ужаснее в жизни не испытывала.
— Следовательно, стоит сказать мне большое спасибо! — бодро заключил Рин. — Встретить свой детский страх наяву — наполовину искоренить его. Понимаешь теперь, как смешно звучали твои укоры: «А если бы я не нашла выход?» Выход был везде — стоило только хорошо пожелать.
— Видимо, Снеш желал недостаточно. Он тоже должен тебя поблагодарить — за раннюю седину?
Рин нахмурился.
— Не суди о том, чего не можешь постигнуть, Рэна. Снеш творец, а для творца каждый глубокий и острый опыт бесконечно ценен. Когда-нибудь он обязательно поблагодарит — если повзрослеет. Но мы уклонились от темы. Торжественно обещаю, что сегодня и близко не будет ничего похожего на Розовый Лес. Нынешний коктейль я сориентирую не на страхи.
— А на что?
Брат неопределенно пожал плечами.
— Увидишь.
— А главное, ты увидишь? Экспериментатор на живых людях.
— Чья это фраза: «Ангелы умеют летать, потому что мыслят себя легко»? Ангелам хорошо: никто ни грузит их с рождения — ни догмами, ни страхами, ни тоской. Порхают себе. А вот ты, сестренка, летать не умеешь. Даже плавать не умеешь: ни рыба, ни птица.
— Плаваю я отлично.
— Вот и проверим! А чтобы ты совсем расслабилась, прими к сведению, что у квартета сегодня вечером найдутся дела поважнее, чем сидение в четырех стенах. Так что нам с тобой никто не помешает.
