Ветер в ивах - Грэм Кеннет (читаем книги онлайн бесплатно TXT) 📗
— Будь поосторожнее, прачка!
Но это его только раздразнило, так как он уже начал терять голову.
Шофер сделал попытку вмешаться, но Тоуд притиснул его к сиденью локтем и изо всех сил нажал на газ. То, как воздух кидался ему в лицо, как гудел мотор, как подскакивал на ухабах автомобиль, опьянило его слабую голову.
— Прачка, как бы не так! — выкрикивал он безрассудно. — Хо-хо! Я — Тоуд, угонщик автомобилей, убегающий из ваших тюрем, Тоуд, который всегда исчезает! Сидите смирно, и я вам покажу, что значит настоящая езда, потому что вас везет знаменитый, умелый, совершенно бесстрашный мистер Тоуд!
С криком ужаса вся компания поднялась с мест и набросилась на него.
— Хватайте его! — кричали они. — Хватайте жабу, этого скверного зверя, который пытался украсть нашу машину. Свяжите его, наденьте на него цепи, тащите его в ближайший полицейский участок! Долой неисправимого и опасного мистера Тоуда!
Увы! Прежде чем на него набрасываться, им надо было проявить благоразумие и сначала каким-то образом заставить его остановиться. Вывернув в сторону руль, Тоуд налетел на низкую изгородь, шедшую вдоль дороги. Мощный рывок, сумасшедший удар — и все четыре колеса ухнули в утиный пруд, отчаянно взбаламутив воду.
Тоуд обнаружил, что он летит по воздуху вверх и вверх, иногда кружась в небе, как ласточка. Ему это даже понравилось, он стал было думать, что будет так лететь, пока у него не вырастут крылья, и он, возможно, превратится в жабо-птицу, как вдруг он приземлился, шлепнувшись спиною на густую и мягкую луговую траву. Немного приподнявшись, он увидел, что автомобиль торчит в пруду и почти совсем утонул в нем, а джентльмены и шофер, не в силах сладить с полами своих длинных пальто, барахтаются в воде.
Он быстренько поднялся и побежал изо всех сил, продираясь сквозь живые изгороди, перепрыгивая через кюветы, проносясь по полям, пока совсем не выбился из сил и не задохнулся, и лишь тогда перешел на шаг. Когда Тоуд чуть-чуть отдышался и мог спокойно подумать, он начал хихикать, а хихиканье вскоре перешло в смех, и он смеялся до тех пор, пока не ослабел и не был вынужден присесть возле живой изгороди.
— Хо-хо! — закричал он, приходя в экстаз от восторга перед самим собой. — Опять Тоуд! Тоуд, как всегда, берет верх! Кто заставил их взять меня в машину? Кто сумел пересесть на переднее место ради свежего воздуха? Кто убедил их дать мне повести машину? Кто засунул их всех в утиный пруд? Кто удрал от них, пролетев целым и невредимым по воздуху, оставив этих узколобых, разозленных, трусливых экскурсантов в грязи посреди пруда, где им как раз место? Кто? Тоуд, конечно! Умный Тоуд, великий Тоуд, замечательный Тоуд!
И он опять разразился песней и распевал ее во все горло:
О, какой я умный! Какой умный, какой умный, какой невозможно ум…
Какой-то неясный звук на некотором расстоянии от него заставил его обернуться и поглядеть. О ужас! О тоска! О отчаяние!
Примерно через два поля он увидал шофера в его кожаных гетрах и двух могучих деревенских полицейских, бегущих к нему изо всех сил.
Бедняга Тоуд вскочил, душа его снова оказалась в пятках, а пятки эти снова забарабанили по земле.
— О боже мой! — задыхался он и пыхтел на бегу. — Какой же я осел! Самовлюбленный, безответственный осел! Опять набрался важности! Опять орал свои песни! Опять сидел на месте и бахвалился! О боже мой, боже мой, боже мой!
Он оглянулся и с отчаянием увидал, что преследователи его настигают. Он бежал изо всех сил, но все время оглядывался и видел, что те трое все приближаются и приближаются. Он не щадил себя, но ведь он был маленьким и толстым зверем, и лапы у него были короткие. Теперь он слышал их шаги совсем близко позади себя. Он уже перестал глядеть, куда он бежит, он несся вслепую, не глядя, не соображая, только иногда оглянувшись, видел, как на лицах его преследователей изображалось торжество, как вдруг земля ушла у него из-под ног, он схватился за воздух и — плюх — с головой оказался в глубокой воде, быстрой воде, воде, которая повлекла его куда-то с такой силой, что он не имел возможности сопротивляться, и тут он понял, что в своем слепом отчаянии он угодил прямо в реку!
Он вынырнул на поверхность и попытался ухватиться за камыши и осоку, которые росли вдоль реки под самым берегом, но течение было таким сильным, что оно вырывало их у него из лап.
— О боже мой! — восклицал бедный Тоуд. — Никогда в жизни я больше не буду угонять автомобили! Никогда в жизни я не буду петь зазнайские песни!
Тут он ушел под воду, вынырнул снова, у него перехватило дух, и он стал захлебываться. Вскоре он заметил, что течение несет его к большой темной норе, вырытой в береговом обрыве, как раз у него над головой, и, когда вода влекла его мимо входа в эту нору, он вытянулся изо всех сил, ухватился за край и удержался. Потом понемногу, с большим трудом, он стал подтягиваться, пока не смог закрепиться локтями. В таком положении он передохнул.
И пока он пыхтел, и вздыхал, и пристально глядел в темноту, какая-то маленькая яркая штучка блеснула из глубины, подмигнула и стала приближаться к нему. По мере того как она приближалась, она стала обрастать лицом, и лицо это показалось ему знакомым.
Коричневое, маленькое, с усами.
Серьезное, круглое, с аккуратными ушками и шелковистой шерсткой.
Это был дядюшка Рэт.
XI «КАК ЛЕТНИЙ ЛИВЕНЬ — СЛЁЗ ПОТОК»
Дядюшка Рэт высунул аккуратную коричневую лапку, крепко схватил мистера Тоуда за шиворот, рванул его кверху и подтащил к норе. Отяжелевший, пропитанный водой, Тоуд медленно, но верно достиг края норы и через мгновение, живой и здоровый, стоял в прихожей, весь измазанный тиной и облепленный водорослями, как, впрочем, и следовало ожидать, но вполне довольный и в наилучшем расположении духа, как бывало в прежние времена. Раз уж он попал в дом своего друга, то необходимость маскироваться, хитрить и изворачиваться отпала, и он мог сбросить с себя маскарадный костюм, который не пристал джентльмену его положения и к тому же доставил столько хлопот.
— О, Рэтти! — воскликнул он. — Чего я только не пережил с тех пор, как виделся с тобой в последний раз, ты не можешь себе представить! Такие переживания, такие испытания, и как я все это благородно перенес! Какие исчезновения, какие переодевания, то прячусь, то ускользаю… и заметь — все продумано, все спланировано и выполнено с блеском! Был в тюрьме — выбрался оттуда, само собой разумеется! Швырнули меня в канал — доплыл до берега! Угнал лошадь — задорого продал! Всех обвел вокруг пальца, всех заставил поплясать под мою дудочку! Я умнейший Тоуд, в этом нет ни малейших сомнений! Какой, как ты думаешь, я совершил подвиг под конец? Потерпи, я тебе все расскажу…
— Тоуд, — сказал Рэт серьезно и твердо, — сейчас же отправляйся наверх, сними с себя эту старую ситцевую тряпку, которая, похоже, когда-то была платьем какой-нибудь прачки, как следует вымойся, надень что-нибудь мое и прими вид джентльмена, если сумеешь. Должен тебе сказать, что более замурзанного, затрепанного, срамного вида я ни у кого не видал ни разу в жизни. Кончай бахвалиться и препираться со мной и отправляйся! Чуть позже мы поговорим. У меня много накопилось.
Тоуд хотел огрызнуться. Хватит, им уже хорошо покомандовали в тюрьме, а тут, по-видимому, все начинается сначала. И кто начинает? Рэт — Водяная Крыса! Но он нечаянно увидал свое отражение в зеркале за стоящей вешалкой, в потрепанном чепце, печально сползшем на левый глаз, раздумал отругиваться и послушно отправился в ванную комнату. Он как следует вымылся, почистился, пригладил волосы щеткой, переоделся и долго стоял перед зеркалом, с удовольствием рассматривая самого себя, и думал, что за дураки те, кто хоть на мгновение мог принять его за прачку. К тому времени, когда он спустился, обед был уже на столе, что очень его обрадовало. И времени много прошло, и побегать ему немало довелось с тех пор, как цыган накормил его замечательным завтраком. Пока они ели, мистер Тоуд рассказал дядюшке Рэту все свои приключения, подробно останавливаясь на том, какой ум он проявил, и какое присутствие духа в острых ситуациях, и хитроумие в узких местах, все хотел представить дело так, будто он пережил веселые и разнообразные приключения. Но чем больше он распространялся, тем серьезнее и молчаливее становился дядюшка Рэт.
