Петрушка – душа скоморошья (Бывальщина) - Привалов Борис Авксентьевич (читать книги онлайн бесплатно без сокращение бесплатно txt) 📗
Но при слове «примета» все, кто был в яме, начинали посмеиваться, и Ерёма, хмыкнув, замолкал — дескать, не верите, вам же хуже.
Про куклы оба скомороха могли говорить без устали.
Один давний товарищ Кострюка, оказывается, доходил с ватагой до далёких тёплых морей, где по-русски никто не говорит, где живут люди чёрного волоса и прозываются тальянцами.
Видел этот скоморох куклы ихние, тальянские — перенял кое-что. Свои куклы иноземцам показал — смеялись, вином его поили, кормили.
Кострюк придумал Петрухиным куклам новую одежду.
— Рукава у кафтанов ниже колен бывают, видел? Так же смешней, Петрушка. А ладонь кукла в разрез рукава высовывает — вот так… Да ты-то пальцем не верти, а в бок его, в бок… Вот так!
— Эту куклу, Скомороха, сам делал? — недоверчиво спросил Ерёма. — Ежели сам — молодец. Я такой не видел. У других кукольников Мужик да Цыган. А тут Скоморох — это, Петрушка, лихо задумано. Он по-скоморошьи и говорить должен… Ну-ка, скажи по-кукольному…
Петруха клал под язык пищик-манок, пищал так громко и пронзительно, что в погребную крышку всовывалась голова стражника.
— Говоришь ты гоже, — одобрил Кострюк. — Ишь, манок-то как приспособил! Другие-то просто голос меняют, а ты с писком… Так и надо. Чтоб, если кто раз услышит, — уже не забыл.
— Я плотник, по всем делам охотник! — кричала кукла Скоморох.
— Вот тебе ещё присказка, — вспомнил Ерёма, — может, сгодится:
— Нужно тебе сделать Цыгана, Лошадь и Собаку, — решил Кострюк. — Без них какой же ты кукольник…
Вся яма занималась Петрухиными куклами. Наскребли глину со стены, отыскали лоскутьев, даже краски раздобыли с базара.
— Скоморох твой, — говорил Кострюк, — задира и зубоскал, плут, проныра. Себя обманывать не даёт. Про всех всё знает. Вот смекай, как он каждый раз себя вести должен.
— Мы, помню, одно время с личинами работали, — сказал Ерёма. — Маски у нас были разные — купчина, цыган, царь вавилонский. Каждый раз нужно было про себя забывать, помнить, что ты купчина, либо царь… Так и в кукольной комедии помни, Петрушка, кто ты есть. Скоморох у тебя свой голос имеет. Стражник или там поп тоже должны каждый своим голосом разговаривать.
Под вечер, когда в яму спускалась такая темень, что хоть глаз выколи, беседа скучнела, сосед словно исчезал во мраке, каждый оставался в одиночестве, наедине со своими думами.
Но было у сидящих в земляной норе людей одно общее желание — песня. Она лежала у каждого на сердце; казалось, выпусти её на волю — и горе станет меньше, думы радостнее. Да не вырваться песне на свободу, если запевалы нет. Эх, нашёлся бы запевала, а подголосков хватит!
Именно в эти мгновения, когда молчания никто не смел нарушить, а песня уже мешала дышать, рвалась из горла, Петруха запевал высоким тенорком:
Двое-трое, те кто посмелее да поувереннее, пристраивались к нему сразу, затем подхватывало ещё несколько человек. Люди, зажатые со всех сторон глиной да землёй, пели о широте родных просторов, и хор их был так могуч, что, казалось, даже мокрые стены ямы в эти мгновения раздвигались.
Стражники откидывали крышку в потолке. Может, им хотелось послушать песню, а может, они боялись: не дашь звуку выхода — он и всю с подклетью избу на воздух поднимет…
— Надо Петрухе юбку сделать, — сказал как-то раз Ерёма. — Было мне ночью видение, что нам нынче беспременно удастся с базара обруч от бочки принести… Верна примета: сивая лошадь гуляла по небу, звёзды ела…
И хотя обруч от бочки раздобыли только на следующий день, когда пошли в связке Кострюк с Ерёмой, но тем не менее Ерёма хвалился целый день, что его примета оправдалась.
Юбка и обруч для кукольника — это, после кукол, самое главное. Надевает кукольник поверх своей одежды мешок-юбку, подпоясывается покрепче. «Юбка» поднимается вверх и закрепляется на обруче. Если посмотреть на такого человека издали, можно его за вазу принять. Только у вазы — две ноги. Да в материи дырки проделаны — для глаз. Но как же руки освободить? Они для кукол нужны. А кто ж тогда будет обруч держать?
Кукольники выход нашли: к поясу скомороха две палки-распорки прикрепляются — они-то и держат обруч над головой. А обруч держит юбку. Руки свободны. И вот уже над краем ширмы появилась одна кукла, другая…
У Петрухи не сразу всё ладно получалось. То обруч кособочился, то палки-распорки соскакивали, то рукава за что-нибудь зацеплялись, и приходилось сооружение строить заново.
Но к вечеру, с помощью скоморохов, он научился быстро всё собирать и разбирать.
— Завтра пойдём в связке, — сказал Кострюк, — ты представлять будешь.
— Как же так? Ведь мы ж оба будем к цепи прикованы? — удивился Петруха.
— Так руки-то у тебя свободны! — засмеялся Ерёма. — Да и я пособлю!
Стражники уважали скоморохов — ведь больше, чем Кострюк с Ерёмой, никто на базаре не зарабатывал. Значит, и стражникам доход. А кто больше денег приносил, тот и ценился дороже.
— Весёлые люди, бесовское отродье! — довольно потирая руки, говорили стражники. — С ними трезвый не будешь — всегда алтын в кармане!
Предложение Кострюка выпустить с ним в связке Петруху-кукольника вызвало одобрение стражников.
— Половина сбора нам, — сразу сказали они. — Иначе не видать вам завтра света белого.
…Петруха впервые за неделю вышел на волю.
Пришла оттепель, весело пели капли, после полумрака ямы всё казалось ярким, сверкающим, ослепляющим. От свежего воздуха закружилась голова — будто ковш браги выпил. Забылось даже, что от правой ноги тянется цепь, к другому концу которой прикован Кострюк.
У старого скомороха лапти в красный цвет окрашены, онучи белые с синей каймой, на голове — колпак, из лыка сплетённый. Заиграл Кострюк на дуде и начал бить в привязанный к локтю бубен.
— Эй, парень, — толкнул Петруху стражник, — хватит глаза пялить, ещё даже на чарку не заработали!
Второй стражник радостно произнёс:
— Эвон, народишко-то уже зашевелился! Приметил скоморохов!
— Глянь-ка! Лапоть на голове у дударя, — послышался звонкий, радостно-удивлённый голос.
— Потеха начинается! — гаркнул кто-то.
— Петрушка, не зевай! — сказал Кострюк и подмигнул одобряюще. — Ну-ка, постарайся!
Обруч и палки Петруха держал в одной руке, в другой — платок с тремя куклами. Юбка была заткнута за пояс.
Кострюк с одобрением наблюдал, как споро парнишка справлялся с хитрым своим хозяйством.
Вот уже зашагал кукольник по базару, и все заторопились к нему навстречу — давно в Острожце не видели кукольной потехи.
Изменчивы симпатии толпы. Только что слушали со вниманием забредшего на базар гусляра — калику перехожего, а теперь оставили старика в одиночестве и метнулись навстречу новой забаве.
Кострюк перестал играть и сквозь базарный шум услышал громкий, дребезжащий голос гусляра.
Гусляр продолжал петь — не обрывать же на полслове былину о славном богатыре Добрыне Никитиче:
Петруха услышал былину, сквозь прорези в материи разглядел гусляра и рванулся к нему.
— Ты что?! — воскликнул едва сумевший удержаться на ногах Кострюк.
Петруха, ощутив рывок цепи, вспомнил, что он в связке, сказал Кострюку смущённо:
